– Далеко!

Старушка быстро повернула голову, но девушка, звонко засмеявшись, скрылась за бельем.

Старушка покачала головою и, обращаясь к Граблину, сказала:

– Очень приятно, что познакомилась с вами; благодарю, что научили меня, где что купить, а то просто хоть плачь!

Граблин поклонился и вышел за калитку, но не успел сделать трех шагов, как вдруг услышал нежный голос, кричавший ему:

– Стойте, стойте!

Он обернулся. Смуглая девушка выглядывала из-за калитки и манила его. к себе. Граблин кинулся к ней. Она встретила его спокойно и строго спросила:

– А далеко отсюда Академия, и в какие дни пускают туда?

Граблин так смешался, что молчал.

– Вы, верно, не знаете! извините.

И она с сердцем захлопнула калитку.

Граблин рванулся, но калитка была на задвижке.

С того дня кончик черной косы был неразлучен с Граблиным; он спал с ним, работал, ходил в должность. Целый мир новых, сладких ощущений открылся молодому человеку, и он сделался глух к жалобам своей матери, которая охала, что того нет, другого нет. Граблину казалось: да зачем все это? можно ли беспокоиться о таких мелочах; а вот, если смуглая девушка целый день не показывалась у окна, дело другое, – тут есть о чем потужить! Впрочем, такие несчастия случались редко: будто нарочно, иногда по целым дням, без всякой работы, она сидела у окна, не обращая внимания на солнце, которое страшно пекло ее смуглую полураскрытую шею и руки. Изредка она набрасывала на голову белый носовой платок и с лукавой, улыбкой смотрела на проходящих, которые останавливались и любовались, пораженные ее оригинальной красотой. В такие минуты Граблин чувствовал злость, раздражение против всех, кто смотрел на нее. Часто ему казалось, что смуглая девушка кокетничает перед ним; но вдруг она принималась зевать так непритворно, так апатично, что надежды его разлетались прахом. Подобно многим городским барышням, она, казалось, находила развлечение в бессмысленном созерцании по целым дням всего, что происходило на улице. Впрочем, Лиза находилась, по-видимому, в глубокой апатии; лишь изредка становилась она весела и вертлява; но и веселость проявлялась у ней как-то по-детски, несообразно с летами. Навязав на веревку каких-нибудь лакомств, она спускала их из окна и поддразнивала детей, бегавших по улице. Иногда Граблин видел, как она, эта грустная и взрослая девушка, бегала по, комнате с Соней с визгом, смехом и топотом… он колебался, не умея определить – шаловливое ли она дитя, или строгая женщина!

Он уговорил свою старуху-мать познакомиться с ними, и первый забежавший в сад к Лизе цыпленок был предлогом к знакомству. Старушки скоро сошлись; их однообразная жизнь с одинаковой целью скрепила дружбу. Мать Граблина повеселела, она пила хороший кофе, ела вкусные пироги, болтала, раскладывала гран-пасьянс и притом видела своего сына веселым, – все, что было нужно ей для счастья, она теперь имела. Однако счастье старушки было непродолжительно. Граблин начал худеть; тоска мучила его: бог знает почему, с некоторого времени, как только он входил в комнату или сад, Лиза быстро уходила, как будто боялась его или не хотела видеть. Граблин только один мог объяснить такую перемену, что раз, бегая с ней в саду, напомнил ей старую шалость, показав кончик волос, лежавший у него на груди. Лиза, вспыхнув, выхватила у него из рук волосы и побежала, но Граблин так дико вскрикнул, что она остановилась и побледнела; медленно подошла к нему, молча подала волосы и долго смотрела на него своими огненными глазами. Веселость ее пропала, и она подсела к старушкам. Несмотря ни на какие хитрости, которые придумывал Граблин, чтоб привлечь к себе Лизу и спросить, отчего она вдруг так переменилась, Лиза не отходила от них, а через несколько дней Граблин убедился, что она избегает его. Стоило ему притти, и Лиза тотчас уходила к себе наверх и не показывалась, пока он не уйдет.

Как ни была не сведуща мать Граблина в сердечных делах, но грусть сына натолкнула ее на верную мысль. Она так заохала, как будто сын ее уже лежал на столе; попробовала заговорить с ним о его любви, но так неудачно, что только рассердила его и сама перепугалась.

Граблин ходил, как сумасшедший. Он уже не видал Лизы с неделю, несмотря на все свои хитрости. Он было стал искать случая передать ей письмо хоть через Соню, но и Соня тоже начала прятаться от него. Мать его тосковала, видя сына в таком положении; аппетиту ней пропал, она снова начала часто плакать.

– Да что ж вы, Марья Андреевна, не кушаете кофею? ведь славный такой сегодня! – заметила ей раз хозяйка, видя, что налитая чашка стояла нетронутая.

– Да что, Анна Петровна, так тяжело, так грустно,

– Господи, что случилось? – с участием спросила Анна Петровна.

Гостья молчала.

– Уж не с Степаном ли Петровичем что случилось?

Граблина заплакала.

– Что, что такое с ним? – в испуге спросила добрая старушка. – Не деньги ли казенные проиграл? а? так не плачьте, я вам дам, что делать, он еще молод!

– Ах, нет, голубушка, хуже: голову потерял! как шальной ходит.

– Как? что вы, да я с ним вчера говорила! как это можно! – бледнея, вскрикнула хозяйка.

– Целый день сидит, – ни он съел бы чего, да и не работает; просто сердце все надорвется, глядя на него!

– Что же за причина?.. надо доктора.

– Ах, господи! господи! при такой бедности, да еще…

Граблина всхлипывала.

– Да я призову будто к себе: ну, вот скажу, что нужно Лизе; а вы пошлите его ко мне; он…

– Матушка, да ваша Лизанька и без доктора могла бы его вылечить! – перебила Граблина.

– Как! так он в своем уме? – вскрикнула хозяйка. – Как не стыдно вам, Марья Андреевна, так пугать меня, – прибавила она, крестясь, – ведь я его так полюбила, как сына!

– Спасибо, спасибо вам, Анна Петровна! – отвечала гостья, отирая слезы. – Да что станешь делать!.. У бедных, как мы, хуже нет горя, как молодой человек заберет себе в голову жениться. Ну, чем ему жену кормить? у самого сапог нет!

– Он не говорил вам об Лизе? – быстро перебила хозяйка свою гостью.

– Нет, да это ведь видно: как упомянешь, хоть даже невзначай, о ней, весь, как пожар, вспыхнет, потом, как полотно, побелеет… Ночи не спит напролет, а работа-то, работа… да правду сказать, дня три он ничего даже не делает, все думает, сердечный.

Хозяйка оглядела комнату и, понизив голос, сказала:

– Моя Лиза тоже скучает!

– Неужто? – радостно вскрикнула гостья.

– Тише, мне показалось, как будто дверь скрипнула.

И обе старушки насторожили уши.

– Нет, это так! – заметила Лизина бабушка. – Вот что я вам скажу: если бы моя Лиза, чего я от всего моего сердца желаю, захотела вытти за вашего Степана Петровича, я с руками бы ее отдала.

– Уж как бы я-то ее любила! да и он ведь такой тихий, скромный, хороший человек, уж надо правду сказать: даром, что мне сын, а он хоть кому муж, одно только – денег нет у него!

– И матушка! что за деньги! я все отдам, лишь бы Лиза моя была счастлива! – решительно сказала Лизина бабушка. – Да и она, признаться сказать, не падка на деньги: за нее чиновный и денежный человек сватался, да она слышать не хотела, а я было сдуру и ну ее уговаривать… ей уж и пора замуж, скучает очень иногда, вот я и говорю: Лиза, дай мне умереть спокойно; на кого я тебя оставлю, не пристроивши? Ну, так ее просила, что она дала слово выйти, – только говорит мне: "Смотрите, бабушка, я уж не стану притворяться, пусть его видит, какую он жену себе хочет взять". Что ж бы вы думали? Сам отказался, – а уж как прежде просил отдать за него Лизу! А потом говорит: "Вы своим баловством загубили свою внучку! ей не найти жениха!" А вот же и ошибся, – с гордостью прибавила старушка.

– И как можно! да я на нее иной раз не налюбуюсь, как она прыгает да болтает, словно птичка! А замуж выйдет, еще побелеет, право! еще красивее станет.