Несмотря на всю бредовость подобных разоблачений, они были охотно подхвачены рядом российских и зарубежных изданий, в том числе такими вроде бы солидными, как «Нью-Йорк таймс», «Уолл-стрит джорнэл», «Ю-Эс-Эй тудей», «Ньюсуик».

Весьма вероятно, что вся эта массированная атака была организована и проплачена кем-то из заклятых ельцинских «друзей». Кивали на Лужкова: по-видимому, только у него было достаточно денег, чтобы оплатить немалые «разоблачительные» расходы; к тому же для него не составляло труда заставить ракошелиться и друзей-олигархов.

Лужков, естественно, отвергал обвинения. Через своего пресс-секретаря он «выразил недоумение» по поводу предположений, будто он имеет власть над ведущими зарубежными средствами массовой информации. По словам Лужкова, «это абсурд».

Воспрянул экс-генпрокурор Скуратов (впрочем, пока еще не совсем «экс»: Совет Федерации по-прежнему не желал утверждать его отставку): вот видите, а я вам что говорил! «Говорил» же он, точнее намекал все последние месяцы, что главная причина, почему Ельцин стремится снять его с должности, заключается в том, что он, мол, Скуратов, располагает некими совершенно убойными разоблачительными материалами о коррупции в высших эшелонах власти, в том числе в семье президента. Теперь можно было от намеков перейти к открытым обвинениям.

Сейчас, когда информация о возможной причастности президента и его семьи к коррупции, о наличии у них зарубежных счетов, об использовании в личных целях денежных средств сомнительных коммерсантов, получающих подряды на реконструкцию Кремля, и многое-многое другое стало достоянием не только российской, но и мировой общественности, заявил Скуратов, всем ясно, что в вопросе о моей отставке основным является личный интерес президента и его семьи. Иначе говоря, маски сброшены. Ситуации предельно упростилась.

6 сентября пресс-секретарь Ельцина Дмитрий Якушкин в прямом эфире телепрограммы «Вести» Российского телевидения заявил, что президент поручил своей пресс-службе сделать простое и четкое заявление: «Никаких зарубежных счетов ни он, ни члены его семьи не открывали. Все. Точка».

Что касается доходов президентской семьи, напомнил Якушкин, они абсолютно прозрачны: сведения о них каждый год публикуются в прессе.

Никаких счетов, никаких кредитных карточек, о которых писали ельцинские «разоблачители», никто, естественно, не нашел, хотя прокуратура специально занималась этим. Однако некий неприятный для президента след от той «разоблачительной» кампании все же остался: в головы обывателей удалось прочно вбить представление, будто Ельцин сильно озабочен своим будущим после отставки, а также будущим своих близких; настолько сильно, что по этой, мол, причине он и ищет себе преемника, руководствуясь одним-единственным критерием преемник должен гарантировать ему и членам его семьи полную безопасность и неприкосновенность, обещать, что бывший президент и его близкие не будут привлечены к ответственности за якобы совершенные ими уголовные преступления.

Едва ли не первым начал об этом разговор еженедельник «Аргументы и факты» в номере от 8 сентября 1999 года. По мнению его авторов, именно из упомянутых соображений Ельцин сделал своим преемником Путина: «никто другой из числа реальных претендентов на Кремль не сможет дать уходящему президенту и его семье гарантии безопасности».

Позже это утверждение повторялось бесчисленное количество раз и в конце концов превратилось в аксиому истину, не требующую доказательств.

Как уже говорилось, до какого-то момента Путин просто сетовал, что чеченская сторона не соблюдает Хасавюртовские соглашения: мы-то, дескать, их признаем, соблюдаем, а вот чеченские сепаратисты… Однако с середины сентября глава российского правительства стал прямо утверждать, что упомянутые соглашения были «ошибкой» и высказался за их пересмотр.

Здесь его охотно поддержали и Дума, и Совет Федерации.

Но что собой представляли Хасавюртовские соглашения? Сам документ, обозначаемый этим именем, был довольно безобидным в нем фиксировались лишь общие принципы, которым Россия и Чечня обязуются следовать в своих отношениях. Однако позднее под Хасавюртовскими соглашениями стали понимать ряд документов, в том числе подписанных до и после самого соглашения, указы Ельцина, частные договоренности между Лебедем и Масхадовым. Весь этот пакет документов узаконивал полный вывод федеральных войск из Чечни и фактическое предоставление независимости этой республике.

Возможно, российская сторона, в самом деле, пошла тут на чрезмерные уступки. Однако, думаю, эти документы были достаточно приемлемы как первый шаг в направлении к миру на чеченской земле. За ним должны были последовать другие шаги, необходимо было проводить упорную, последовательную работу, чтобы закрепить и развить достигнутые договоренности.

Эмиль Паин, специалист по чеченской проблеме, так писал по этому поводу:

«Мирный договор является лишь первым шагом на пути долгосрочного мира. Если следом за ним не начинается весьма кропотливая работа по рекультивации политического ландшафта, разрушенного длительным вооруженным конфликтом, то даже самые продуманные договоры терпят неудачу. Как раз такой рекультивации не было проведено…»

Говоря проще, требовалась серьезная, кропотливая практическая работа по помощи населению, по восстановлению республики, по обузданию экстремистов, по укреплению во власти людей умеренного умонастроения… Ничего этого сделано не было. Не знали даже, как к этому подступиться. Да и не хотели ничего такого делать. Никакой существенной материальной поддержки республике, отпущенной в свободное плавание, не оказывалось. Средства, которые вроде бы выделялись на ее восстановление, неизменно разворовывались, причем их разворовывание начиналось еще в Москве.

12 мая 1997 года Ельцин и Масхадов подписали в Кремле документ, юридически несравненно более важный, чем Хасавюртовские соглашения «Договор о мире и принципах взаимоотношений между Российской Федерацией и Чеченской Республикой Ичкерия». То есть это уже был как бы договор между двумя независимыми друг от друга государствами. «Высокие договаривающиеся стороны, говорилось в нем, желая прекратить многовековое противостояние, стремясь установить прочные, равноправные, взаимовыгодные отношения, договорились…» И первым пунктом шло наиболее значительное, о чем договорились: «Навсегда отказаться от применения и угрозы применения силы при решении любых спорных вопросов». И еще: «Строить свои отношения в соответствии с общепризнанными принципами и нормами международного права…» Договор вступил в действие со дня его подписания.

Повторяю, юридически это был документ, без сомнения, более важный, чем Хасавюртовские соглашения, хотя бы потому, что его подписали два президента, а не секретарь российского Совбеза и начальник Главного штаба Ичкерии, однако так получилось, что в связи с временным, трехгодичным миром, установившимся в Чечне, как правило, упоминался и упоминается, лишь Хасавюрт и почти никогда Московский договор.

Хотя к середине сентября 1999 года стало достаточно ясно, что дело идет к новой войне, у многих все же сохранялась надежда, что в последний момент власти образумятся и не допустят возобновления бойни. Так, 17 сентября 1999 года «Российская газета» напечатала статью бывшего министра иностранных дел СССР, бывшего посла России в Великобритании Бориса Панкина, который призывал кремлевских чиновников именно к этому:

«Соглашение в Хасавюрте, сколь бы несовершенно оно ни было, положило конец кровопролитию, дало время для окончательного урегулирования взаимоотношения сторон. Но это время было по существу потеряно. Единственным конструктивным актом с тех пор явились прошедшие в Чечне под международным наблюдением и с согласия России президентские и парламентские выборы. Они показали разумность и осмотрительность основной массы населения, которое избрало президентом самого умеренного из своих лидеров Аслана Масхадова. Да и избранный народом парламент тоже был настроен на поиски взаимоприемлемого уравнения в отношениях Чечни и России, выступал против экстремистских выбросов как религиозного, так и политиканского толка.