Совершенно невозможно понять, как могли два человека столь противоположных взглядов так долго, одновременно, оставаться в руководстве мятежной республики? Кто-то один должен был уступить. По идее, уступить, подчиниться надлежало Басаеву, поскольку Масхадов был законно избранным президентом Ичкерии. Но он не уступил, не подчинился…

Это, разумеется, сыграло свою возможно, ключевую роль в дальнейшем трагическом развитии чеченских событий.

Хотя, если говорить конкретно об августовских событиях 1999 года в Дагестане, думаю, мало кто сомневается: не случись тогда басаевского проникновения в соседнюю республику, Москва придумала бы какой-нибудь другой удобный предлог для возобновления чеченской войны. «Партия войны» не собиралась мириться с той ситуацией, которая возникла в отношениях с Чечней за три года перед этим.

Итак, Путин возглавил правительство в момент критического обострения ситуации на Северном Кавказе. Внешне это вполне могло выглядеть так, что президент недоволен Степашиным, «прозевавшим» этот кризис, и пришел к выводу: его следует заменить человеком более решительным и твердым. Возможно, такой мотив в самом деле присутствовал в решении президента. Но не он был главным. Как уже говорилось, Ельцин давно сделал ставку на Путина и теперь окончательно решил, что время пришло, что дальше тянуть с его выдвижением не стоит.

Мало кто верил тогда, что правительство Путина окажется долговечным. По опросу Фонда «Общественное мнение», проведенному 14 августа, свыше четверти опрошенных 27 процентов − полагали, что оно, это правительство, продержится не более трех месяцев, и примерно столько же 28 процентов что срок его жизни будет от трех месяцев до полугода. То, что Путин и его кабинет усидят в Белом доме дольше, считали только 19 процентов.

Причины неверия в долгожительство нового правительства были ясны: во-первых, в течение последних месяцев, начиная с марта 1998-го, правительства менялись одно за другим; во-вторых, если уж во главе кабинета поставлен никому не известный человек, ему и подавно долго не продержаться.

Кстати, насчет известности нового премьера… В том же опросе Фонда 74 процента ответивших сказали, что до назначения Путина исполняющим обязанности премьера вообще ничего о нем не знали, 24 процента были в той или иной степени наслышаны о нем…

И, наконец, каков был первый измеренный социологами «президентский» рейтинг Путина («Если бы выборы президента проходили в ближайшее воскресенье…»)? Он составлял… один процент.

Как и любой кандидат в премьеры, Путин перед его утверждением не скупился на обещания. Обязался продолжить демократические преобразования в России, сохранить курс на экономические реформы и «руководствоваться рыночными механизмами».

Правда, как и его предшественники, Примаков, Степашин, заметил, что «реформы не самоцель, а механизм улучшения жизни народа».

Надо покончить с революциями, сказал Путин, выступая с думской трибуны при его утверждении. Надо сделать так, чтобы в стране не было нищих. Процветающих государств с нищим населением не бывает.

В общем, подобно предыдущим премьерам, дал понять, что он будет проводить «хорошие» реформы и не будет проводить «плохих».

Среди прочего, естественно, Путин пообещал сохранить свободу слова:

В условиях демократического общества недопустимо ограничивать прессу.

Добавил, правда, что «и вакханалии в прессе мы допустить не можем». Впрочем, под «вакханалией» он имел в виду главным образом изобилие сцен насилия и порнухи на телевидении: надо, дескать, «контролировать мораль и нравственность на телеэкране». Этого добра порнухи и насилия на ТВ по-прежнему хватает и даже, по моим ощущениям, стало значительно больше. А вот «вакханалию» свободы слова в общепринятом смысле свободу выражения различных мнений Путин действительно пресек довольно быстро.

Но это еще было впереди…

16 августа Дума утвердила Путина в должности председателя правительства. «За» проголосовали 232 депутата (при общем числе, напомню, 450).

Вернемся, однако, к главному, на чем было сфокусировано тогда всеобщее внимание, к Чечне. И к человеку, от которого, формально говоря, прежде всего зависело, в каком направлении будет развиваться ситуация вокруг этой республики. Любопытно, что еще какое-то время после начала чеченско-дагестанских событий Ельцин стоял на той же позиции, какую занимал в 1996 году, когда шел на выборы под флагом установления мира в Чечне, и три последующих года. Позиция эта, если коротко, заключалась в следующем: надо набраться терпения и шаг за шагом, ведя переговоры с Масхадовым, идти к намеченной цели к ситуации, которая устраивала бы и Москву, и Грозный. Главное не делать глупостей, не совершать никаких резких движений.

Еще и 12 августа 1999 года Ельцин в беседе с журналистами говорил о чеченской проблеме довольно благодушно. Он, конечно, признавал, что Северный Кавказ и, в частности, Чечня «это, пожалуй, самый сложный участок», что сейчас в этом регионе «идут серьезные действия», но при этом явно был не склонен чересчур драматизировать тамошнее положение дел.

Мы считаем, что постепенно, как мы и планировали, не спеша, удастся одолеть эту проблему, сказал президент и добавил полушутливо, обращаясь к стоявшему рядом и.о. министра по чрезвычайным ситуациям Сергею Шойгу, Одолеем?

Я думаю, да, охотно поддакнул тот.

Запомним эту дату 12 августа и эту ельцинскую позицию.

Между тем практическое ведение чеченских дел сразу же оказалось в руках Путина. Ельцин полностью передоверил ему эти дела. У нового премьера ельцинского благодушия явно не было. Хотя начинал он «решение чеченской проблемы» тоже довольно осторожно. И военный нажим на Грозный, и соответствующую агрессивную риторику наращивал постепенно.

В середине августа он как бы еще признавал Хасавюртовские соглашения, подчеркивал, что Россия всегда «последовательно и скрупулезно» их выполняла, и только сетовал, что с другой стороны такого же выполнения не наблюдается. Однако вскоре Путин вообще отказался признавать документ, подписанный в августе 1996-го в Хасавюрте, и уже не отзывался о нем иначе, как только о досадной ошибке, допущенной его предшественниками.

Хотя с каждым днем становилось все очевидней, что новый глава Белого дома ведет дело к возобновлению чеченской войны, он не уставал повторять, что «решить проблему этой республики, как и другие межнациональные конфликты, можно только политическими средствами, а силой эту проблему решить нельзя». Постоянно говорилось также, что встречи и переговоры с законно избранным президентом Чечни Асланом Масхадовым «по-прежнему планируются», более того, контакты с ним через его посланцев никогда и не прерывались… И параллельно с этим звучали другие, совершенно противоположные слова: дескать, в Чечне «не с кем» вести переговоры, переговоров с «бандитами» никогда не будет…

Кто там, в Чечне, «бандит», кто «не бандит», никто никогда особенно не разбирался. Постоянно, упорно проводилась линия на то, чтобы и Масхадова причислить к «бандитам»…

Уверения о приверженности линии переговоров делались в основном для Запада. Грозные же восклицания «Никаких переговоров с бандитами»! адресовались главным образом российской публике, у большинства которой и получали безоговорочное «одобрямс».

С каждым днем становилось все очевидней, что Путин возглавил «партию войны» и ведет дело к возобновлению вооруженного конфликта, заглохшего три года назад. Некоторые из политиков пытались призвать Ельцина, чтобы он вернул тут себе инициативу, чтобы сам, как в прежние времена, взял на себя рычаги управления. В конце концов, кто еще как не президент должен заниматься проблемой такой степени важности вооруженным конфликтом, войной? Да и все силовики, по традиции, непосредственно подчиняются ему, президенту, а не кому-то еще, не премьеру.