– А вот теперь, любовь моя, нам придется быть очень благоразумными… никаких безумств, никакой акробатики, никаких верховых поездок в наш домик.

Именно этого Зефирина и боялась.

– Впредь, мадам, – твердо заявил Фульвио, – мы остаемся дома, как добропорядочные горожане!

Стараясь скрыть свое волнение, Фульвио наклонился к Зефирине. Молодые люди обменялись долгим поцелуем.

Они не видели, что в это время со стороны Мессинского пролива появился корабль под черными парусами, и корабль этот направлялся к Сицилии.

– Упомянутая персона остановилась в Сиракузе, монсеньор.

Мужчина, которого певица Мария Соленара спешно прислала к Фульвио, был одним из самых верных друзей маффии.

Гонимый испанцами Джакомо, вступив в тайное общество, из простого рыбака превратился в прославленного разбойника, любимого героя жителей окрестных деревень, разбросанных по склонам Этны. И надо сказать, он прекрасно справлялся с ролью защитника отечества.

– Она прибыла одна? – спросил Фульвио.

– Ее сопровождает несколько слуг, один гигант по имени Бизантен и один лилипут, ну, то есть карлик, монсеньор…

– Под каким именем они высадились на берег?

– Синьора Тринита Орландо.

– Тринита Орландо, – повторил Фульвио.

Он задумался, потом снова обратился к гонцу, который мял шапку в руках, ожидая его распоряжений.

– Можешь ли ты описать мне эту даму?

– Конечно, монсеньор… По распоряжению Марии Соленара я последовал за этой дамой, как только она сошла с корабля, приплывшего под венецианским флагом. Она остановилась в маленьком доме, рядом с монастырем капуцинов. Я встал на паперти церкви Санта Лючия, откуда и наблюдал за окном и за маленьким садом. У дамы черные волосы, она всегда одета во все черное и часто носит густую вуаль. Я, однако, смог увидеть ее лицо, очень, кстати, красивое. Монсеньор будет, наверное, надо мной смеяться, но у этой женщины такие черные глаза и такие красные губы на совершенно белом лице, что я даже испугался…

Глядя на сурового Джакомо, трудно было представить, что он может чего-то бояться. Он тем не менее торопливо перекрестился большим пальцем, как это принято у сицилийцев.

Вопреки опасениям маффиозо, Фульвио и не думал над ним смеяться. Он сделал несколько шагов по своему кабинету с выходом на балкон, который нависал над морем и над террасами садов.

Лицо князя напряглось, когда он увидел сверху отяжелевшую фигуру Зефирины в розовом платье. Под руку с мадемуазель Плюш она прогуливалась среди магнолий.

Зефирина была уже на седьмом месяце беременности. Чувствовала она себя прекрасно и с каждым днем становилась князю все дороже.

Он вернулся к Джакомо.

– Поблагодари Марию Соленара. Продолжай наблюдать за дамой Орландо, и если только она вздумает выехать куда-нибудь из Сиракузы, предупреди меня немедленно. Следи за всеми ее перемещениями, которые она может предпринять, чтобы встретиться с испанским вице-королем…

– Хорошо, монсеньор, но только дама Орландо по два раза в день ходит молиться в монастырь капуцинов.

– Не пропускай ни малейшей мелочи, потому что если эта особа является агентом Карла V, княгине Фарнелло грозит серьезная опасность. Да и нам всем тоже, потому что где бы ни появлялась донья Гермина, она сеет преступления, несчастья и разрушения.

Чтобы отогнать от себя возможные напасти, Джакомо сделал известный жест, направив мизинец и указательный палец в сторону Сиракузы.

Беседа была окончена.

Гость вышел. Но Фульвио тут же догнал его и вручил ему туго набитый кошелек с деньгами, вырученными от продажи зерна, на которое в сицилийских угодьях Фульвио в этом году, к счастью, был урожай. Если бы не это, была бы просто катастрофа, потому что из Ломбардии и Флоренции теперь не поступало ни цехина.

– Что вы, монсеньор, об этом не может быть речи, с гордостью отказался маффиозо. – То, что Джакомо делает, он делает для Бога, маффии и Сицилии…

– Нет-нет, возьми, это поможет твоим братьям с большей пользой сражаться против нашего врага.

– Ну, если это для «Почетного Общества», я принимаю.

– А теперь иди… и следи повнимательнее, Джакомо.

– Не беспокойтесь, мой князь, я эту Орландо не оставил одну, друзья из маффии продолжают за ней наблюдать…

Несмотря на эти успокоительные слова, глубокая складка прорезала лоб Фульвио, когда он спустился в столовую, где его ждала к ужину Зефирина.

– Что происходит, Фульвио? – спросила она с проницательностью любящей женщины.

– Ничего, моя родная, все идет хорошо…

Фульвио обнял жену. Как и все молодые родители, ожидающие ребенка, они говорили о предстоящем рождении.

Было решено, что, если родится девочка, ее назовут Коризандой, как звали мать Зефирины, эту бедную молодую женщину, умершую в двадцать один год, чуть ли не сразу после родов, а если мальчик, то – Луиджи, как звали отца Фульвио.

Беременность изменила характер Зефирины, он стал намного мягче. Лицо ее не только не подурнело, но по-особому засветилось счастьем и красотой. Она не противилась тому, что все в доме, начиная с Фульвио и кончая мадемуазель Плюш и всей челядью замка, лелеяли и холили ее. Даже Гро Леон, понимая ее состояние, собирал на лугу цветочки и приносил ей в клюве.

Когда Зефирина была маленькой, она постоянно мыслями возвращалась к своей умершей матери. Став девочкой, Зефирина почему-то стала забывать о ней в своих молитвах. Теперь же, чувствуя, как шевелится ее собственный ребенок, она никак не могла отрешиться от мысли о сходстве судьбы бедной Коризанды со своей судьбой.

Действительно ли ее мать умерла от родов или, может, от руки злого чудовища?

По мере приближения родов тревожные мысли становились все неотступней: «А вдруг она, как и ее мать, умрет, дав жизнь ребенку…»

Впрочем, благодаря Фульвио страх этот скоро прошел. Всеми возможными способами он старался уберечь ее от усталости, раздражения и забот.

Он не стал ей сообщать тревожные новости, которые находящийся под надзором папа сумел передать ему из Рима.

Множество гонцов прибывало на Сицилию, провозя князю записочки. Среди прочих однажды прибыл монах. Задрав сутану, он достал письмо от Климента VII, в котором его святейшество сообщал, что Карл V хочет обменять Франциска I на его детей, наследников французской короны!

А однажды вечером появилась довольно усатая монахиня и предупредила князя о возможном наступлении французов на Сицилию. На следующий день какой-то капуцин объявил о союзе с англичанами, а еще днем позже некий лже-лютеранин сообщил, что Генрих VIII в ярости от того, что не может жениться на Анне Болейн, вышел из римской католической церкви, чтобы реформировать собственную религию и, естественно, возглавить новую церковь.

Потом пришла наспех нацарапанная записка от Мортимера, в которой говорилось: «Привет, Фарнелло, я поправился. Я вернулся в Англию. Мое почтение княгине… Ваш, несмотря ни на что, Мортимер».

В разгар всех этих треволнений, как это и предвидел Фульвио, Карл V был предан позору всей Европой, даже Генрихом VIII, пришедшим в ярость из-за того, что император держит под арестом папу. Регентша Франции, мадам Луиза, приготовилась в случае необходимости объединить в порыве негодования всех королей, принцев и глав государств.

Лишь два человека в Европе, похоже, ничего не знали, о всеобщем возмущении: Зефирина в Сицилии, совершенно позабывшая о политике и поглощенная мыслями о будущем ребенке, и Франциск I, узник башни Алькасар, думавший так много о политике, что забыл о собственных детях.

А мадемуазель Плюш не забыла папу. Она даже осмелилась спросить Фульвио:

– Не получал ли ваша светлость известий о его святейшестве?

– Да, мадемуазель, папа вас целует! – ни на минуту не задумавшись, объявил ей уверенным тоном князь.

От счастья дуэнья сильно покраснела и еще больше зашепелявила.

Последующие дни проходили спокойно и неотвратимо приближали Зефирину к родам.