Фульвио с ужасом и отвращением смотрел, как ландскнехты поднимали грудных детей на острие своих пик.

– Я должен туда пойти, Ренцо… Не говори ему ничего, – добавил князь, указывая на папу.

Видя такую решимость, Ренцо лишь вздохнул:

– Что ж, у тебя есть только один способ пробраться, Леопард, – сказал капитан.

Жестом он указал на валявшиеся под стенами крепости трупы ландскнехтов.

– Дождись ночи, теперь уж недолго.

Дневное светило опускалось за горизонт.

Но, прежде чем на небе появилась луна, в западной части идущей вокруг крепости дороги можно было наблюдать довольно странное зрелище. По указанию Ренцо два его человека, два ловких сицилийца, занялись поистине чудовищным делом. Сделав себе из полена, веревки и рыболовного крючка удочки, оба «рыбака» старались поймать необычных рыб: тела двух ландскнехтов.

Когда над опустошенным Римом взошла серебристая луна, Фульвио и Паоло, облаченные в зеленые штаны, короткие камзолы, сапоги с тупыми носами и черные плащи немецких наемников, в шлемах и с алебардами в руках, прошли, освещая себе путь фонарем, в узкий потайной коридор, соединяющий крепость с Ватиканским дворцом. Фульвио надеялся, что лютеране не обнаружат замаскированный выход, находившийся в тронном зале прямо за престолом папы.

Гро Леон знал, что совершил непростительную глупость. Вместо того чтобы лететь, как ему велела хозяйка, прямо в замок Святого Ангела, он решил по пути немного отдохнуть на крыше какой-то церкви.

В течение нескольких дней Гро Леону пришлось подвергнуться тяжкому испытанию. Летая от одного к другому, доставляя послания сначала Франциску I, потом папе, он не должен был ошибиться ни в направлении, ни в адресате. Птица Нострадамуса и сама понимала, что она не совсем обычное пернатое. Не только среди себе подобных, но и среди людей галка была умнее многих. И вот теперь, в первый раз, Гро Леон расслабился. Он просто устал и дрожал всем своим тельцем. Может, он заболел, а может, подобно людям, Гро Леон был напуган страшным зрелищем, которое творилось внизу, в городе.

«Может быть, моя госпожа в опасности… я должен лететь туда», – подумал Гро Леон.

Но он не мог, при всем желании, покинуть укрытие, потому что кто-то захлопнул окно. Теперь, сидя на колокольне, Гро Леон оказался пленником… и отнюдь не единственным! Там был еще звонарь, который, опустившись на колени, молился. От него очень плохо пахло.

А Гро Леон был птицей деликатной. Поэтому он с отвращением открывал и закрывал свой клюв, тяжело дыша.

У звонаря оказалась в руках горбушка хлеба, и он с аппетитом ел. Гро Леону тоже очень хотелось есть. Он с завистью стал летать над чужим обедом. Но, видно, не следовало ему этого делать. Звонарь, еще минуту назад такой набожный, теперь вскочил, и глаза его загорелись алчностью:

– А, вот и дичь для супа!

Гро Леон получил страшный удар по крылу. Из-за наполовину поломанных перьев он полетел немного криво, но все же сумел забраться под самый верх колокольни и там, спрятавшись в какой-то щели, предался размышлениям о безбожии и бессердечности людей…

Тем временем находившаяся в термах Каракаллы Зефирина открыла глаза. Наступила ночь. Она не могла поверить, что проспала весь день. Над городом-мучеником всходила луна.

Вдалеке полыхали костры, освещая ночное небо. Если у Зефирины, Карлотты и Цезаря еще был шанс пробраться в крепость, то только теперь – или никогда.

– Мадам, мне хочется есть, – прошептала Карлотта.

– Мне тоже, – призналась Зефирина.

Она попыталась сориентироваться. Шагая сквозь пустырь, заросший чертополохом, Зефирина ломала голову, как могло случиться, что один из самых прекрасных городов, гордость христианского мира, захвачен и наводнен вражеской армией за несколько часов, и отдан на разграбление распоясавшейся солдатне?

Приближаясь к воротам Себастьяно, девушки услышали крики и стоны, доносившиеся из церкви Сан Бальбино, куда Зефирина несколько раз заходила раньше, чтобы полюбоваться средневековыми фресками.

Молодая женщина и ее спутники выглянули из густой травы, чтобы взглянуть в широко распахнутые двери церкви.

– Боже мой, мадам, у них нет ничего святого, – простонала Карлотта.

В церкви происходило что-то ужасное. В абсиду набилось десятка два мертвецки пьяных солдат. Из стульев, скамей и молельных скамеечек они устроили на хорах огромный костер. Но женщин ужаснул не сам костер, а подвешенные к потолку вниз головой несколько мужских фигур.

– Где ты прячешь свое золото? – кричал один из ландскнехтов подвергавшемуся пыткам человеку.

А так как страдалец не отвечал, варвар рубанул мечом по тем лохмотьям тела, благодаря которым несчастный все еще висел. Ландскнехты грубо хохотали при виде распростертых на полу изувеченных тел. Некоторые были уже мертвы, другие, с распоротыми животами, истекали кровью, стонали, в то время как с балок под потолком свисали части их тел.

– Боже… – молил последний из пытаемых, – прими душу Мануэля Массимо под Твое святое покровительство!

Зефирина не смогла сдержать крика. Мануэль Массимо! Молодой, красивый князь, так самозабвенно развлекавшийся со своей дамой на костюмированном балу…

– Осторожно, мадам, – испуганно зашептала Карлотта.

Но варвары, привлеченные криком Зефирины, пошли на звук, освещая себе дорогу фонарем. Молодые женщины и Цезарь, отступив назад, успели скрыться. Они побежали в западную часть города, где, как им казалось, было поспокойнее.

Обогнув гробницу Сципионов, затем церковь Сан Джованни, где дарохранительница была взломана, а подсвечники и кадильницы украдены, Зефирина решила пройти через театр Марцелла. Продвигаясь вдоль его стен, она увидела вдалеке охваченный пламенем дворец Орсини. Дворец Ченчи был уже опустошен, а дворец Фарнезе разграблен.

Заметив группу орущих солдат с руками, полными украшений, жемчуга, золота, с перекинутыми через плечо мешками, набитыми церковной утварью, девушки стали прятаться то за выступом стены, то в подворотне, то за деревом. Инстинкт самосохранения заставлял их творить чудеса.

Даже Цезарь скоро научился прятаться от диких орд наемников.

Чем ближе к центру Рима приближались молодые женщины, тем невыносимее открывались их взору картины.

«Почему… ну почему?» – в отчаянье задавала себе один и тот же вопрос Зефирина.

Женщины со вспоротыми животами и юбками, задранными выше головы, валялись на всех улицах. Задушенные младенцы плавали в лужах крови. Люди всех сословий, от самых бедных до самых знатных, нашли свою смерть на остроконечных столбах дворцовых оград. У ворот Портезе беглянкам повезло – они наткнулись на старый деревянный мост, готовый вот-вот рухнуть. Преимуществом этого ветхого сооружения было то, что он не охранялся. Через этот мост Зефирина и ее спутники устремились к предместьям Рима, расположенным на пути к Ватикану и замку Святого Ангела.

Приближаясь к базилике Святого Петра, Зефирина и Карлотта увидели, что папская резиденция также осквернена. Имперские солдаты устроили конюшню прямо под «Снятием креста» Микеланджело. Святотатствующие ряженые выходили из дверей Ватиканского дворца. Лютеране облачились в священные одежды папы и его кардиналов. С тиарой на голове они впрягались в повозки, в которых сидели обнаженные женщины. Несчастные дрожали от страха и холода. Они старались прикрыть свою наготу руками и волосами.

«Мы тоже могли быть среди них!» – подумала Зефирина, содрогаясь.

– Долой папу! Долой папистов и да здравствует Лютер! – орали ландскнехты, круша статуи на площади Святого Петра.

Зефирина начала понимать. К удовольствию, которое эти ученики Лютера получали от грабежа, добавлялось кощунственное неистовство от разрушения ненавистной религии. И тогда Зефирина содрогнулась.

«Господи, мир сошел с ума. Папа был прав, это больше, чем просто раскол, это война разных вер, религиозная война».