– Идемте, Зефирина, мы последние!

Фульвио взял ее за руку, чтобы отвести к колодцу. – Что с ним будет, Фульвио? – прошептала Зефирина.

Она в последний раз взглянула на фигуру папы, скрывшуюся с толпе нищих.

– Вечная слава! – убежденно произнес Фульвио.

– Но Карл V собирается…

– Ему придется договариваться, а Климент VII сможет…

– Устроить заговор! – договорила Зефирина. И оба рассмеялись.

– Salut! Sardine![49]

При этих звуках Фульвио и Зефирина подняли головы. К ним приближался Гро Леон, изрядно исхудавший. Из-за ощипанных крыльев он летел с трудом.

– А вот и ты! – сказала Зефирина. – Вовремя же ты появился.

Она была как никогда права. За неделю вынужденного поста в церкви, где он оказался запертым вместе со звонарем, Гро Леон так обессилел, что скорее свалился, чем сел на руки своей хозяйки.

– Бедненький мой, что с тобой стало! Зефирина поцеловала взъерошенный хохолок птицы.

– Мы тоже не лучше выглядим! – заметил Фульвио.

С нежностью он погладил запачканную щеку жены. Оба посмотрели друг на друга: грязные, замызганные, в рванье, с искусственными язвами на лице, с настоящими ранами и царапинами на теле, к счастью не очень серьезными.

– А неплохо бы нам немножечко помыться, как вы считаете?

Зефирина не успела покраснеть при столь откровенном намеке Фульвио. С противоположного берега Тибра раздался бой барабанов. Испанцы и ландскнехты строились под командованием капитана Аларкона, которому явно не нравилось, что сбежавший пленник добровольно возвращался в свою тюрьму!

Схватив Зефирину за руку, Фульвио потащил ее в темный колодец, который должен был вывести их на светлую дорогу…

Зефирина вздохнула. Начинался новый чудесный день. Яркий солнечный свет слепил глаза и заставлял ее щуриться, а воздух, благоухавший ароматами цветущих апельсиновых, лимонных и миндальных деревьев, щекотал ноздри.

Она потянулась под покрывалом на своем удобном ложе, потом вскочила босыми ногами на пол, отделанный мозаичной плиткой, и подбежала к окну, полюбоваться пейзажем, который изо дня в день не переставал восхищать ее: над восточной частью острова и над обширной равниной города Катаньи, на окраине которого находились сицилийские владения семейства Фарнелло, на десять тысяч футов над уровнем моря возвышалась Этна.

С какой бы стороны Зефирина ни смотрела на вулкан, она всегда испытывала одновременно и восхищение, и трепет при виде снежной шапки на тяжелой голове «великана».

В парке, уступами спускавшемся к Ионийскому морю, буйная зелень неведомых молодой женщине растений сверкала под солнцем всеми красками, благоухала всеми ароматами и шелестела листвой. Гранатовые, фисташковые, ореховые кустарники, без сомнения завезенные сюда из Греции, соседствовали с деревьями, которыми Сицилия была обязана арабам, как, например, финиковые пальмы, рожковые деревья, тутовник. Что касается фиговых деревьев и агав, то Зефирина знала, что лет двадцать назад их черенки были завезены из Новой Испании конкистадорами.

Чувствуя себя словно в раю, Зефирина снова вздохнула и направилась к двери, чтобы позвать Эмилию и Карлотту.

После того как девушки надели на нее белое платье с круглым воротничком и уложили словно корону, заплетенные в косу волосы, Зефирина спустилась в сад.

Вместе с Гро Леоном и мадемуазель Плюш она обошла вокруг старинного дома. На месте старой башни, возведенной в 392 году тираном Дионом сиракузским и разрушенной в 902 году арабами, которым предки князя Фарнелло по материнской линии оказали яростное сопротивление, нынешний замок был заново отстроен нормандским бароном Гийомом де Карентаном, с которым семьи Савелли – Фарнелло породнились в результате брака в 1078 году.

Фасад украшали красивые окна, каждое из которых обрамлял оклад из черной пемзы и вулканической лавы. Так украшали все местные жилые здания. Палаццо Фарнелло, заметно модернизированное за два последних века, высилось со всеми своими террасами и окружающей здание мощной стеной над заливом Оньино, куда, как гласит легенда, высадился после долгих скитаний Улисс.

Навестив в одном из парковых павильонов Паоло, который потихоньку поправлялся, Зефирина вернулась в замок.

Возвратившись к главному входу, она вздохнула в третий раз.

– Вы устали, моя маленькая Зефирина? – забеспокоилась Плюш.

– Нет, я прекрасно себя чувствую, Артемиза, – сказала Зефирина, ласково беря под руку дуэнью.

– Может, приказать заложить коляску? Поедем, полюбуемся окрестностями, взглянем на древний греческий театр в Таормине… Говорят, там очень красиво, – предложила Плюш.

– Нет, пойду почитаю… и подожду…

Зефирина прикусила губу, не договорив. Она, наверное, хотела сказать «возвращения мужа», но вовремя спохватилась и докончила:

– …когда придет время обеда.

Оставив мадемуазель Плюш в галерее и прихватив какой-то толстенный том, Зефирина поднялась по садовой дорожке как можно выше и устроилась в маленькой беседке, нависавшей над самым морем.

Несколько минут Зефирина рассеянно листала страницы найденного в библиотеке старинного манускрипта. Она даже попыталась вникнуть в текст, оказавшийся трудом неизвестного монаха, повествовавшего о знаменитой «сицилийской вечерне», этом кровавом эпизоде, имевшем место 30 марта 1282 года в Палермо. Ничтожный повод повлек за собой сначала избиение французов, а затем и дикое побоище, охватившее весь остров.

В иное время Зефирина, всегда увлекавшаяся культурой и историей, обязательно заинтересовалась бы этим рассказом, но теперь она довольно быстро оставила книгу на каменном столике, а сама погрузилась в глубокую задумчивость.

Вот уже две недели, как Зефирина находилась на «треугольном» острове, и все это время она металась между ощущением райского блаженства и отчаянием.

И всем этим тайным мукам было одно имя: Фульвио!

После страшных испытаний в Риме молодые люди и их спутники с помощью нищих покинули город через катакомбы и добрались до Неаполя.

Продвигаться в нужном направлении, в основном по ночам, с тяжело раненным Паоло, с девушками, непривычными к дальним пешим походам, и с мадемуазель Плюш, которая при каждом удобном случае заговаривала об этом и том же: «Уж и не знаю, что бы с нами было, если бы не святой отец! Подумать только, ведь он буквально спрятал меня под своей сутаной! Ах, воистину святой человек наш святой отец! Как вспомню, что там творилось, и снова вся дрожу!» – нет, это было совсем нелегким делом!

Произнося последние слова, Плюш прижимала к груди руки, закатывала к небу глаза и действительно содрогалась.

Зефирина никак не могла понять, был ли то страх старой девы перед ворвавшимися в замок испанцами или счастливейшее в ее жизни воспоминание! Зефирина сильно подозревала Артемизу Плюш в том, что та влюбилась в папу.

Неделя, проведенная ею в заточении вместе с Климентом VII, кажется, совершенно вскружила голову доброй дуэнье. Вскружила до такой степени, что Зефирина начала думать, уж не отважился ли Джулио Медичи в минуту озорного помрачения оказать честь целомудренной дуэнье и при том ничуть не утомляя себя манерами, достойными папы?

Впрочем, времени размышлять о состоянии души Плюш совсем не было. Фульвио и Зефирине пришлось проявить немалую сноровку, чтобы по дорогам, кишащим испанцами, добраться вместе со всеми своими людьми на двух телегах, набитых сеном, до Неаполя.

Первой телегой правил Фульвио, второй – Зефирина. Сколько было случаев, когда молодым людям пришлось натерпеться страху. Отлично справляясь с ролью крестьян, они без труда ускользали от любопытства слишком усердных солдат.

Любопытные отношения сложились в те дни между Фульвио и Зефириной. Временами молодой женщине казалось, что муж взял ее к себе в качестве оруженосца. Со времени их пребывания в замке Святого Ангела Фульвио как будто стал питать к ней огромное доверие. В пути он не раз интересовался ее мнением о дороге, об обстановке. Он внимательно выслушивал все, что она говорила, но так как они никогда не оставались наедине, разговор на этом затухал.