— Что с вами?— тронул Сергей Романович начальника отдела.

Могутченко, оборвав ругань, повернулся и показал свою ладонь с широко растопыренными пальцами. На ней лежал только мундштук. Знаменитая пенковая трубка не выдержала столкновения с черепом взбесившегося бандита.

Фигура Могутченко, с видом обиженного ребенка, взирающего на обломки своей трубки, была невероятно комичной.

Полозов и даже Сергей Когут, с лица которого еще не сошла бледность после пережитой опасности, еле сдерживали улыбки.

К счастью, в этот момент в комнату вошли начальник конвоя из прибывшего арестантского вагона и врач.

— Посмотрите сначала этого...— приказал Могутченко, кивнув на Павла Когута, и сунул в карман полушубка обломки трубки.

Через четверть часа раненые были перенесены в вагон. Перед уходом Могутченко сказал Ивану:

— Операцию ты провел хорошо. Считаю тебя вполне здоровым. Сегодня отсыпайся, завтра к вечеру пошлю тебе приказ. Получишь, сдавай дела Козаринову и вместе с этим, как его...

— Леоненко,— подсказал Иван.

— Вот именно, с Леоненко выезжай на Узловую в отдел.

На выходе из казармы Иван задержал Могутченко и, кивнув на ушедшего вперед Сергея Когута, спросил, понизив голос:

— Откуда он взялся?

— Ого!— многозначительно и тоже понизив голос, ответил Могутченко.— Он был чекист высшего класса, выучку от самого Дзержинского получил.

— Почему был? А сейчас?

— По линии Наркомата иностранных дел работает. Все время за кордоном. То с Чичериным, то с Литвиновым,— уважительным тоном проговорил Могутченко и, подняв кверху указательный палец, закончил:— Дипломат.

— Интересная у него работенка,— глядя вслед уже идущему по перрону Сергею Романовичу, задумчиво ответил Иван.— Тут голова нужна.

Могутченко с насмешливым любопытством посмотрел на своего подчиненного.

— Ну, ты не отчаивайся,— ободрил он Ивана.— Какие твои годы? Вот подучишься, может, тоже поумнеешь и на загранку попадешь. Тебе, главное, языки выучить, а хватка у тебя есть настоящая. Главное, подучиться.

— Иди к черту,— беззлобно ругнулся Иван.— Приеду, готовь новое задание. Нам и здесь пока еще работы хватит.

Через неделю, хорошо oтдоxнyв, передав взвод Козаринову и попрощавшись с бойцами, Полозов в сопровождении Леоненко явился в отдел. Их уже ждали. Секретарь, паренек лет восемнадцати, сказал Леоненко:

— Идите, товарищ, в седьмую комнату к Павлову, оформляться, а вы, товарищ Полозов, к начальнику. Он про вас уже спрашивал.

Полозов вошёл в кабинет. Могутченко сидел за столом, ероша пальцами правой руки свои все еще густые, хотя и порядком поседевшие волосы. В левой руке он держал какой-то документ и был явно не в духе. Увидев вошедшего Полозова, он глазами указал ему на стул справа от себя и снова углубился в чтение документа.

— Ну что мне делать с этим болваном?— вдруг взорвался обычно спокойный Могутченко, перестав терзать шевелюру и стукнув кулаком по столу так, что он жалобно затрещал.— Не сажать же его в самом деле.

— Ты это о ком?— полюбопытствовал Иван.

— О твоем бывшем подопечном, которого агитировал этот самый, как его...

— Леоненко,— подсказал Иван.

— Вот, вот,— кивнул Могутченко.— После его агитации этот болван чуть не угробил «Угодника», а сейчас попов колотит.

— Немко?— несказанно удивился Полозов.— С чего бы это? Ведь он верующий.

— А бес его знает, что на него нашло. Пять дней назад так отлупил попа из Акатово, что тот чуть богу душу не отдал. Попадья кинулась в Москву, видать, до патриарха добралась. И вот, пожалуйста, телеграмма, подписанная самим Петерсом. Принять меры и все прочее.

— Ну и отвечай, меры, мол, приняты, а с Немко что-нибудь придумаем. Да и случайность это. Просто вспомнил, как его «Угодник» обманул, ну заодно и попу всыпал. Сорвал злость, а теперь успокоится.

— Как бы не так,— злорадно усмехнулся Могутченко.— Сегодня, после заутрени, он так взбубетенил покровских попов, что они теперь боятся к церкви подходить,— сообщил Могутченко и вдруг громко крикнул:

— Ваня, пришли попы?!

— Пришли, товарищ начальник,— ответил из-за двери секретарь.— Я их приказал до поры в свободную камеру запереть.

— Да ты что, с ума спятил!— загремел Могутченко.— Люди у нас защиты ищут, а ты их в камеру.

— Они с радостью согласились, товарищ начальник,— ответил Ваня, появляясь на пороге кабинета.— Я им велел подождать на улице у крыльца, но они просят спрятать их куда-нибудь. Этот, который их излупил, тоже сюда пришел. Похоже, хочет еще добавить. Куда же им было деваться?

— Немко в Узловой?— удивился Могутченко. И затем, взглянув на Ивана, убежденно сказал:— Значит, и нашему попу влетит под завязку,— и помолчав, добавил:— Ну в этом деле я ему мешать не буду. У нас здесь поп настоящий контра, но умен. Никак его не прищучишь.

Могутченко помолчал и, взглянув на все еще стоявшего в дверях Ваню, сказал:

— Давай их сюда.

— Обоих?— спросил тот.

— Обоих.

Через минуту за дверью послышалось басовитое «Во имя отца и сына» и голос оторопевшего Вани:

— Валяйте без молебнов. Начальник ждет.

В узкую дверь кабинета боком протиснулся здоровенный мужчина с длинными волосами и широкой окладистой бородой. Ему было лет пятьдесят. Следом за ним проскользнул человек лет двадцати пяти, тоже длинноволосый, но без бороды. Оба были в черных рясах. Оба привычно обшарили глазами комнату и, не найдя иконы, истово закрестились на Могутченко, стол которого стоял в переднем углу.

— Садитесь,— пригласил Могутченко, кивая на стулья перед столом.

Оба подошли к стульям, потоптались, но не сели, а стали, опершись руками на спинки.

Могутченко уже пальцем указал им на стулья.

— Не можем,— прогудел бородатый.— Неверный филистимлянин аки Голиаф сокрушал наши чресла ботожьем, доколе сам не изнемог.

— Что же, он вас обоих сразу сокрушал?— заинтересовался Могутченко.

Бородатый, метнув на него взгляд исподлобья, промолчал. Зато молодой, не найдя ничего странного в вопросе начальника отдела, заговорил молодым свежим баском:

— Он, в ярости своей, ополчился на одного отца Игнатия. Я же, как диакон этого храма, кинулся на помощь отцу Игнатию. Ну тогда и мне досталось.

«Работать бы тебе где-нибудь на заводе, так ты своим басом в «синей блузе» всех девчат с ума бы свел. А ты в церкви канителишься»,— подумал Полозов.

Но Могутченко интересовало другое.

— В общих чертах мне уже доложили о том, что натворил у вас этот самый Немко. Кстати, это же ваш контингент. Церковный элемент, так сказать. Вы все время его обхаживали. Святость в нем искали. Но мне непонятно, с чего он вдруг на вас ополчился. Расскажите подробнее, как это было.

Бородатый, пропустив упрек мимо ушей, заговорил:

— Я, как положено, правил богослужение. Вижу, среди молящихся стоит этот сумасшедший. Стоит и меня рассматривает. Потом уже, в конце службы, вижу, он отошел и в правом приделе образ Николая Угодника рассматривает. Николай Угодник у нас на образе в ризах изображен. Посмотрел Немко на образ и опять впереди всех молящихся стал и на меня глаза таращит. Только с лица темнее сделался, аки сатана, что у нас около входа в храм изображен. Окончил я служение и не успел еще облачение снять, как он в ризницу вламывается. Отец дьякон хотел его остановить, так он отбросил отца дьякона как кутенка.

— Истинно так,— подтвердил безбородый.— Кулачищем под ребро двинул. Без дыхания оставил.

— Подошел этот идиот ко мне и начал что-то бормотать. Не пойму, что, но догадываюсь, что про Николая Угодника спрашивает и по-матерному лается, хотя и во храме находится. Потом схватил меня за бороду и начал дергать. Выдрать, видать, ее хотел нечестивец. Я для успокоения неразумного еретика благословлять его начал. Но, видать, сатана вселился в этого окаянного, и он почал меня избивать.