Рабы смотрели на губернатора с нескрываемым ужасом.

Франсиско де Бобадилье, заклятому врагу Христофора Колумба, было около пятидесяти лет; в каждом его жесте сквозила властность.

– Присутствие такой дамы, как вы, на нашем острове – это дар небес, – галантно произнес он.

– А ваш визит – большая честь для меня.

Он с удивлением пригубил пальмового вина. Зачем столь знатной даме понадобился напиток рабов?

– Это вино хотя бы не портится при перевозке, – сказала она.

Он улыбнулся:

– Вы правы. Нам следует подумать о том, чтобы разбить здесь виноградники.

– И тогда острову будет чем торговать, – сказала она.

Он сощурил глаза:

– В этом цель вашего приезда на Эспаньолу?

– Нет, губернатор, пусть этим займутся испанские виноградари. Но я вижу, что остров не производит ничего, что могло бы заинтересовать испанскую казну. Нужно хоть что-нибудь посадить, тогда, быть может, удастся оправдать расходы.

– По крайней мере, вы не говорите о пряностях! – со смехом отозвался он. – А что бы вы предложили, кроме виноградников?

– Сахарный тростник.

Он крайне удивился и пристально взглянул ей в глаза:

– Откуда вы знаете?

– Я ничего не знаю! – со смехом возразила она. – У меня во Франции есть фермы, и я никогда не допустила бы, чтобы мои земли слишком долго пустовали. Я смотрю на Эспаньолу по-крестьянски.

– Сеньора! Я понимаю, почему вас прозвали La Capitana!

Губернатор отпил еще немного пальмового вина. А Жанна вспомнила один давнишний разговор с Карлом VII, королем Франции.

– Именно о сахарном тростнике я и думаю, – сказал Бобадилья.

– Значит, вам придется завозить сюда рабов, – вмешался в беседу Франц Эккарт.

Бобадилья в изумлении повернулся к нему:

– Неужели я попал в дом провидцев?

Все рассмеялись.

– Это же очевидно, губернатор. На острове слишком мало туземцев, – объяснил Франц Эккарт.

– Чем вы занимаетесь на Эспаньоле?

– Вся моя жизнь была посвящена торговле и семье, – ответила Жанна. – И вот я узнаю, что открыт Новый Свет. Полагают, что это Индия. Затем меняют точку зрения. Чиновники вашего Колониального бюро отплывают сюда на первом из моих кораблей. Я решила отправиться вместе с ними, чтобы увидеть этот новый мир. И взяла с собой внука, его сына, а также старого друга, Хоакина Кордовеса. Климат здесь превосходный, место райское. Я наслаждаюсь. И отдыхаю.

– Но здесь совсем нет торговли, – возразил Бобадилья. – Означает ли это, что мы не часто будем видеть здесь ваши корабли?

– Решать чиновникам, – ответила она.

– Кто же может принять решение о выращивании сахарного тростника?

– Вы.

Бобадилья разразился гомерическим хохотом:

– Для этого нужны капиталы.

– Я поняла вас, – ответила она. – Я переговорю с моим родственником, доном Феррандо Сассоферрато.

Губернатор встал и пристально взглянул на Жанну.

– Вы замечательная женщина, – сказал он. – И к тому же говорите по-испански!

Она склонила голову:

– Ваш язык подобен любимой песне. Слова запоминаются, едва их услышишь.

– Теперь я понимаю, отчего даже рабы рассыпаются в похвалах вам.

– Я обращаюсь с ними по-христиански.

– Не чрезмерно ли? – с улыбкой произнес он. – Не забывайте, они вырезали первых спутников Колумба.

– Губернатор, вы не подскажете мне, какие границы наша мать церковь установила для милосердия?

– Устами Иисуса Христа, – ответил он, театрально возведя палец к небу, – сказано, что благое милосердие рождается само собой.

Она улыбнулась. Он поклонился и поцеловал ей руку. Затем вновь сел на лошадь, то же самое сделал его секретарь, и маленький кортеж выехал из сада, окружавшего Каса-Нуэва.

После полудня два раба привезли на тележке бочонок с хересом, четыре кресла испанской работы и подушки, два деревянных канделябра с шестью подставками и множество свечей.

– От власти не спрячешься, – заметила она вечером, раскладывая по тарелкам печеную рыбу при свете двенадцати свечей.

Но они все-таки старались прятаться.

Франц Эккарт привез с собой книги, среди которых были «Энеида» Вергилия и «Беседы» Сенеки, изданные, естественно, «Мастерской Труа-Кле». Каждое утро после завтрака он до одиннадцати читал и комментировал их сыну, после чего мальчику позволялось делать что угодно. Никто не знал, какое применение находит Жозеф столь тонкой философии: по окончании урока он пропадал на природе. Выходил он без башмаков, в одних облегающих штанах, и чаще всего бежал на пляж купаться. Жоашен научил его плавать, и вскоре он уже добирался до скал в открытом море, где сидел совершенно голым, не зная, что ведет себя точно так же, как некогда его отец в Гольхейме, с той разницей, что у него не было приятелей среди лисиц.

Франц Эккарт следил за ним издали, думая о силе кровных уз.

После полудня, если его не тянуло на пляж, он надевал карибские сандалии из шкуры дикой свиньи и уходил в лес – один или вместе с Жоашеном. Следуя совету Франца Эккарта, он всегда возвращался за час до захода солнца: грязный и исцарапанный, в цветочной пыльце и травяном соку, которые смывал в ручье, прежде чем вывалить на стол собранные сокровища. Странные плоды, растения с необычными цветами, камешки, насекомые… Один из камней размером с орех привел в восторг его бабушку: по сколу можно было узнать кроваво-красный гранат, который походил на глаз дракона, мерцающий из-под полуприкрытых век.

Однажды Жозеф явился вместе с летавшим над его головой серо-синим маленьким попугаем, которого он поймал, просто вытянув руку. Когда птичку посадили на стол на террасе, она не улетела и начала изучать незнакомое пространство, двигаясь по направлению к тарелке с фруктами. Особое внимание попугая привлек банан: Жозеф очистил его и положил перед гостем. Птица склевала половину, оглядывая присутствующих, в том числе и рабов, своими круглыми глазами.

Жанна рассмеялась.

Попугай в точности повторил этот звук. Она была потрясена.

Стелла, туземка по имени Хуанита и еще одна рабыня в изумлении наблюдали за этой сценой.

– Жозеф! – сказал Жозеф птице.

Попугай посмотрел на него и повторил:

– Жозеф!

Это имя ему и оставили. Он летал по дому, исследовал комнаты, а с наступлением ночи сопровождал Жозефа в спальню. Когда Франц Эккарт по утрам звал сына, попугай стремглав бросался к нему.

– Это мой двойник, – говорил Жозеф.

Возможно, он был прав.

В любом случае двойник его обожал; когда он говорил: «Жозеф, поцелуй меня», попугай садился к нему на плечо и начинал тереться головкой о щеку. Между собой рабы назвали Жозефа мальчиком, который очаровывает птиц.

Однажды днем Жанна посмотрела на Жозефа, который отправился на пляж в сопровождении своего попугая.

– Он превратился в индейца, – сказала она.

– Ты все время думаешь о смене личности, – отозвался Франц Эккарт.

Она кивнула:

– Если нам придется возвращаться в Старый Свет, что с ним будет?

Жанна тоже решила исследовать лес, в котором почти поселились Жозеф и Жоашен. Она отказалась от европейской одежды: носила простую полотняную рубаху, служившую одновременно сорочкой и платьем. Обувь Старого Света недолго сопротивлялась грязи, камням и влажности – да и зачем в тропиках шерстяные чулки и туфли с загнутыми носами?

Подобно Францу Эккарту и Жоашену, она носила легкие сандалии.

Остров оказался гораздо более пересеченным, чем казалось на первый взгляд. И совсем неизученным, если не считать побережья. По общему мнению, ни один испанец не бывал в горах, расположенных в центре Эспаньолы. Колумб основал на северо-западе Ла-Навидад, но не отважился углубиться в горы, где укрылись тайно, сигуайо, лукайо и карибы, не желавшие покориться испанскому владычеству. Впрочем, это никого не беспокоило. На берегу-то больших сокровищ не обнаружилось, а уж в горах! Эти язычники скоро подохнут в своих норах.