– Я не знаю, что означает соблазнить, – ответил Франц Эккарт. – Посреди ночи, когда ты спишь глубоким сном, к тебе в постель ложится девушка в ночной рубашке… если это называется соблазнить, тогда признаю: да, я соблазнил Об.

– Что?

– Ешь, не лишай себя ужина из-за того, что уже поправить нельзя, – сказала Жанна сыну.

Потрясенный Франсуа лишь покачал головой.

– Почему ты мне ничего не сказала об этом раньше? – спросил он у матери.

– Потому что твою реакцию легко было предвидеть, и ни я, ни Жозеф не желали подобной сцены, мы и без того были убиты горем.

– Об любила меня, и я любил Об, – медленно произнес Франц Эккарт, – но если кто и был соблазнен, так это я.

Франсуа стал теребить волосы.

– Что же произошло той ночью? – спросил он.

– Не знаю. Я работал с Дитером, моим другом-монахом. Никто не ожидал, что она придет. Но она все-таки вышла из спальни, а потом из замка. Наверное, ночью она увидела что-то, напугавшее ее.

– Стало быть, маленький Жозеф – твой сын? – спросил Франсуа.

Франц Эккарт кивнул.

– И поэтому ты вернулся?

– Нет, – возразил молодой человек. – Не только поэтому. Я вернулся из-за Жанны. Потому что она теперь одна. Потому что она не просто носит фамилию л'Эстуаль, но и во лбу у нее горит звезда.

Он налил вина в бокал Франсуа.

– В мире есть другие реальности, не похожие на ту, что видишь, – сказал он. – То, что ты принял за кровосмешение, было чистым и сильным взаимным влечением, без малейшего намека на инцест. И нет здесь ни преступника, ни жертвы.

– Зато есть ребенок, будущее которого нельзя омрачать подобными ссорами, – добавила Жанна.

Наступила долгая пауза. Франсуа задумчиво жевал что-то, стараясь осмыслить услышанное.

– Ты хочешь сохранить фамилию Бовуа? – спросил он Франца Эккарта.

– Другой у меня нет, и она мне кажется достойной. Разве что ты захочешь меня, ее лишить.

– Я захочу тебя ее лишить? – переспросил Франсуа.

Наступило молчание, казавшееся бесконечным. Дрова потрескивали в очаге.

– А я? – спросил Франсуа у матери. – Какого я рода?

Она ответила не сразу:

– Ты должен был называться Франсуа де Монкорбье, то есть Франсуа Вийон.

– Франсуа Вийон? – воскликнул он. – Господи, да что же это за жизнь!

– Однажды в Анжере, много лет назад, около нашего дома умер бродяга. Франсуа, почему ты так долго смотрел на него?

Он не ответил. Его карие глаза были обращены вглубь души.

– Ты хочешь сказать, что я знал? – прошептал он. И через мгновение спросил у Жанны:

– Но каким образом?..

– Нет, – ответила она. – Я никогда не изменяла твоему отцу. Меня изнасиловали до свадьбы. Твой настоящий отец был бродягой без кола и двора, да вдобавок еще и вором, которому много раз угрожала виселица. Он был неисправим. И он исчез. Я должна была дать своему ребенку имя и отца.

– Ты ничего не сказала Бартелеми?

– Нет. Гордость не позволяет мужчинам любить чужого по крови ребенка. Ты сам это знаешь, Франсуа, – добавила она. – Бартелеми считал тебя своим сыном. К чему было разочаровывать его?

Бесчисленные бабочки кружились над факелами, похожие на крошечных призраков – легкомысленных и очаровательных.

– И все это ты знал, но не хотел знать, – сказал Франц Эккарт. – Так происходит со всеми нами. Мы узнали бы гораздо больше, совершив небольшое усилие, если бы только захотели.

– Господи, – сказал Франсуа, – ну и вечерок!

– Мы всего лишь рассмотрели ковер с изнанки, – с улыбкой произнес Франц Эккарт. – Ну что, останемся друзьями?

Мужчины встали. Франсуа обнял молодого человека и прижал к груди. В глазах его стояли слезы.

Жанна была изумлена. Если это и был ковер, то необычный, каких она никогда не видела. Он походил на муаровые шелка, которые на свету выглядят синими, а в тени – красными.

– Теперь, – сказала она, – возможно, ты выделишь Францу Эккарту положенную ему часть наследства Софи-Маргерит.

Франсуа не сдержал улыбки.

– И полагаю, – добавила она, – что не следует посвящать в это дело Жака Адальберта и прочих членов семьи. По крайней мере, до поры до времени.

Эта женщина всегда сохраняла чувство реальности. И верность клану.

На следующий день Жанна велела поднять кровать на выбранный Францем Эккартом пятый этаж, вычистить камин и уложить в него дрова. Молодой человек принес из своего амбара два сундука с книгами и рукописями. Она наблюдала за тем, как он пристраивает подзорную трубу к подоконнику, и подумала, что на Санкт-Йоханн-гассе он уже не увидит неба во всей его необъятности.

– Можешь установить трубу на чердаке, – сказала она. – Отсюда виден лишь краешек неба.

Он с улыбкой повернулся к ней.

– Тебе понадобятся этажерки и стол, – продолжала она, бросив взгляд на груду книг и рукописей.

Странный юноша: все его имущество состояло из бумаг.

– Я многое оставил в Гольхейме. Теперь я могу написать Дитеру, чтобы он прислал мне остальное почтовым дилижансом.

– Но не стоит переправлять сюда твоих лисиц.

Он расхохотался. Она с удивлением обнаружила, что тоже смеется. В первый раз после смерти Жозефа.

Одаренность ли отца была причиной или инстинкт ребенка?

Когда на следующий день маленький Жозеф застал в большой зале Франца Эккарта вместе со своей бабушкой, он, едва бросив на него взгляд, тут же устремился к нему. Франц Эккарт, взяв мальчика на руки, посадил к себе на колени, а тот положил руку ему на грудь, что было знаком доверия и одновременно вступлением в права собственности.

– Ты останешься, правда? – спросил он.

Франц Эккарт кивнул. Ребенок обнял его за шею. Жанна была потрясена. Неужели голос крови?

– Сегодня, – сказал Франц Эккарт, – мы пойдем гулять в лес.

Жозеф захлопал в ладоши. Через несколько минут они ушли.

Жанна задумалась. Она и мечтать не могла о лучшем отце для Жозефа. Но следовало дождаться их возвращения.

Они вернулись к ужину. Оба сияли. Франц Эккарт повел малыша мыть руки.

– Что вы видели? – спросила Жанна.

– Волка! – ответил Жозеф.

Жанна положила ложку. И взглядом задала вопрос Францу Эккарту. Тот кивнул.

– Надеюсь, издалека?

– Нет, – сказал Жозеф. – Волк, он к нам совсем близко подошел. И лег перед Францем. Я его погладил.

Жанна сглотнула слюну.

– Я научил Жозефа не бояться, потому что страх порождает дурной запах, – объяснил Франц Эккарт с тем безразличным видом, который напускал на себя, говоря о серьезных вещах. – Я поговорил с волком и попросил Жозефа поговорить с ним. Я велел говорить с ним так, как разговаривают с друзьями. Он все прекрасно понял. Поговорил с волком. Волк показал, что верит и подчиняется нам. Он вытянул лапы и склонил голову, потом лег. Я погладил его по спине. Жозеф тоже.

– Господи, Франц, неужели ты не боишься?

– Именно этого и следует остерегаться, – с улыбкой ответил молодой человек.

– Волк не очень-то хорошо пахнет, – сказал Жозеф.

– Нужно учиться разговаривать с волками, – отозвался Франц Эккарт.

– В кого ты хочешь превратить ребенка? – с тревогой воскликнула Жанна.

– В человеческое существо. Человек должен уметь разговаривать со всеми божьими тварями.

– И с другими тоже? Из потустороннего мира? – в ужасе вскричала она.

– Они близки нам, – мягко ответил молодой человек.

Жозеф не понимал: что за другие существа?

Жанна взяла себя в руки. Разве она сама, подумалось ей, не использовала волков, повинуясь голосу крови, в тот далекий день в Ла-Дульсаде, когда Франсуа оказался под угрозой похищения и смерти?