— Стойте, — велел Гэндзи.

— Стой! — тут же выкрикнул Сэйки. Головная часть отряда уже прошла сквозь ворота и теперь остановилась на улице. Паланкин Гэндзи оказался посреди ворот. Прочие самураи по-прежнему находились позади, во дворе. Сэйки недовольно нахмурился. — Господин, подобное положение чрезвычайно опасно в случае засады. Мы лишены сейчас и защиты изнутри, и свободы передвижения наружу.

Гэндзи открыл дверцу паланкина.

— Я совершенно уверен, что ты способен защитить меня в любых обстоятельствах.

Хэйко, подобно всем прочим, продолжала стоять, согнувшись в глубоком поклоне.

— Госпожа Майонака-но Хэйко, — произнес Гэндзи, назвав девушку полным именем гейши. "Полуночный покой".

— Господин Гэндзи, — отозвалась Хэйко, склонившись еще ниже.

Интересно, как она умудряется говорить столь тихо, и при этом столь отчетливо? Голос ее казался столь слабым, что будь он и вправду настолько слаб, Гэндзи не смог бы расслышать ни единого ее слова. Эта иллюзия была мучительна. Все, что связано с Хэйко, было мучительным.

— Какое провокационное кимоно.

Хэйко выпрямилась, улыбнулась и слегка развела руками. Широкие рукава кимоно распахнулись, словно крылья взлетающей птицы.

— Увы, мне неведомо, что имеет в виду господин Гэндзи, — сказала гейша. — Эти цвета столь распространены, что граничат со штампом. Несомненно, лишь самые безнадежные недоумки могут счесть их провокационными.

Гэндзи рассмеялся. Даже суровый Сэйко, не удержавшись, хмыкнул.

— Именно самые безнадежные недоумки меня и беспокоят, — сказал Гэндзи. — Но, возможно, вы правы. Возможно, традиционное сочетание красок затуманит им взор, и они не заметят иноземных роз.

— Иноземных? — Хэйко изумленно округлила глаза и склонила голову набок. — Но я слыхала, что в саду прославленного замка «Воробьиная туча» каждую весну распускаются розы: розовые, белые и красные. Так мне говорили; правда, сама я никогда этого не видела, — добавила она.

Гэндзи поклонился — не слишком низко. Этикет запрещал князю отдавать низкие поклоны кому бы то ни было, за исключением тех, кто выше его по рангу — то есть, практически всем, кроме членов императорского семейства в Киото и членов семьи сёгуна в могучем замке, господствующем над Эдо. Князь с улыбкой произнес:

— Я уверен, что вы увидите их своими глазами, и причем в недалеком будущем.

— Я в этом не уверена, — отозвалась Хэйко, — но от всего сердца благодарю господина за подобную уверенность. Но как бы там ни было — разве этот замок не один из древнейших в Японии?

— Да, — согласился Гэндзи, поддержав игру девушки. — Это так.

— Тогда как же можно называть эти цветы иноземными? Ведь растения, цветущие в древнем японском замке, могут быть лишь японскими, и никак иначе. Не так ли, господин Гэндзи?

— Очевидно, госпожа Хэйко, я напрасно за вас беспокоился, — сказал Гэндзи. — Ваша логика способна защитить вас от любого порицания.

Домочадцы все это время стояли, согнувшись в поклоне. А прохожие, рухнувшие ничком при виде княжеской процессии, так и продолжали лежать, уткнувшись лицом в землю — скорее из страха, чем из почтения к князю. Ведь любой самурай мог попросту зарубить любого простолюдина, не проявляющего, на его взгляд, достаточного почтения к вышестоящим; а под почтением понималась в том числе и необходимость падать ниц, когда мимо проходит князь со своими самураями. И в результате на время беседы Гэндзи с гейшей все вокруг застыли. Завидев Хэйко, Гэндзи позабыл обо всем на свете. Теперь же ему стало неловко, и князь, поспешно распрощавшись с девушкой, дал знак продолжать путь.

— Вперед! — скомандовал Сэйки. Когда отряд наконец-то миновал ворода дворца, Сэйко быстро взглянул на Кудо, оставшегося позади.

Гэндзи заметил этот обмен взглядами и догадался, что он означает. Эти двое не пожелали подчиниться его приказу и оставить Хэйко в покое. Несколько минут спустя девушка покинет дворец в сопровождении своей служанки, а следом за ней двинется Кудо, главный среди его советников специалист по наблюдению. Теперь Гэндзи никак уже не мог ему помешать. Впрочем, это не имело особого значения. События еще не приняли такой оборот, чтоб беспокоиться, не убъют ли его телохранители его любовницу. Но обстановка еще ухудшится, причем скоро. Вот о чем следует беспокоиться.

— Сэйки!

— Да, господин.

— Какой транспорт ожидает наших гостей?

— Рикши, господин.

Гэндзи не стал более ничего говорить. Сэйки знал, что иноземцы чувствовали бы себя удобнее в повозке, и потому приготовил рикш. Это столь недвусмысленное выражение неодобрения со стороны собственного вассала не волновало Гэндзи. Он понимал дилемму, стоящую перед Сэйки.

Сэйки был связан с ним узами чести, историей и традицией. Но сейчас Гэндзи каждым своим шагом выступал против кодекса, созданного историей и традицией, и породившего, в свою очередь, само понятие чести. Иноземцы угрожали иерархическим отношениям господина и вассала, на которых основывалось японское общество. И вот в то самое время, когда наиболее решительные князья ищут способ изгнать чужеземцев, собственный князь Сэйки вознамерился с ними подружиться. И не просто с какими-то чужеземцами, а с христианскими миссионерами — то есть, самыми одиозными с точки зрения политики и самыми бесполезными изо всех.

Гэндзи знал, что Сэйки — не единственный его вассал, терзаемый подобными сомнениями. На самом деле, ни об одном из трех военачальников, доставшихся ему после кончины деда, — Сэйки, Кудо и Сохаку, — нельзя было сказать, что он безоговорочно предан ему, Гэндзи. Их верность ныне требовала одного, а традиции — другого. Настанет момент, когда эти требования более нельзя будет примирить. И что же сделают тогда его вассалы: последуют за своим князем или отвернутся от него?

Хоть Гэндзи и следовал за пророчеством, шел он по зыбкой тропе.

Десяток скромно одетых японских портовых рабочих ожидали на пристани прибытия баркаса. У начала пристани стоял стол, а за ним сидело три человека в более причудливых одеяниях. Старк обратил внимание, что у каждого из них за поясом по два меча. Должно быть, это те самые самураи, о которых рассказывал Зефания, члены воинской касты, правящей Японией.

— Пусть Бог присматривает за вами с небес, — сказал путникам капитан Маккейн, — потому что на этом берегу Его нет.

Шкипер "Вифлеемской звезды" отправлся вместе с ними на берег, чтоб пополнить запасы провизии. Он единственный изо всех уже успел побывать в Японии — и остался крайне невысокого мнения об этой стране и ее обитателях.

— Бог везде, — отозвался Кромвель, — и во всем. И Он видит все.

Маккейн проворчал нечто невнятное, но даже этот ворчание вполне ясно передало, что думает шкипер по этому вопросу. Он сошел на пристань, прихватив швартовочный конец баркаса, и передал его одному из ожидающих портовых рабочих. Рабочий, прежде чем принять веревку, низко поклонился. Но они не обменялись ни единым словом, поскольку Маккейн не говорил по-японски, а эти японцы не знали ни слова по-английски.

— Через две недели «Звезда» пойдет в Гонконг, — сказал Маккейн. — Если к этому времени вас не будет на борту, учтите, что мы заглянем сюда только полтора месяца спустя, когда будем возвращаться на Гавайи.

— Значит, мы увидимся с вами полтора месяца спустя, — отозвался Кромвель, — чтоб пожелать вам счастливого пути. Мы останемся здесь до конца жизни, чтоб трудиться во славу Божью.

Маккейн снова что-то проворчал и зашагал к портовым складам.

— Предварительная договоренность уже заключена, — сказал Кромвель, обращаясь к Эмилии и Старку. — Дозволение получено. Остались лишь формальности. Брат Мэттью, если вы побудете с сестрой Эмилией и присмотрите за нашим багажом, я улажу дела с чиновниками сёгуна.

— Хорошо, брат Зефания, — кивнул Старк.

Кромвель протолкался к столу, за которым сидели чиновники. Старк предложил руку Эмилии. Девушка оперлась на его руку и вышла из баркаса на пристань.