Когда к Таро вернулось сознание, он увидел, как Сохаку чем-то смазывает подбитый глаз Мунё. Глаз так заплыл, что совсем не открывался. Мунё бросил на Таро убийственный взгляд — вторым глазом.

— Ты ошибся! Господин Сигеру находился в хижине!

— Но как это может быть? Я осмотрел ее — там было пусто!

— Ты не посмотрел вверх. — Сохаку проверил повязку, успевшую обхватить затылок Таро. — Ничего, жить будешь.

— Он уцепился за стену, прямо над входом, — пояснил Мунё. — И спрыгнул оттуда, когда ты повернулся спиной к хижине и заговорил со мной.

— Господин, мне нет прощения! — возопил Таро и попытался пасть ниц, но Сохаку остановил его.

— Успокойся, — мягко сказал настоятель. — Считай это ценным уроком. Господин Сигеру двадцать лет был главным наставником воинских искусств нашего клана. Потерпеть поражение от него не стыдно. Но это, конечно же, не извиняет твоей небрежности. В следующий раз, прежде чем покидать его, убедись, надежно ли он привязан. И всегда запирай дверь.

— Да, господин.

— Подними голову. А то у тебя снова откроется кровотечение. И я — настоятель, а не господин.

— Да, преподобный настоятель, — послушно повторил Таро. — А господина Сигеру уже нашли?

— Да. — Сохаку улыбнулся, но улыбка вышла невеселой. — Он в оружейне.

— У него есть оружие?

— Ну, а ты как думал? — поинтересовался Сохаку. — Он — самурай, и он в оружейне. Да, у него есть оружие. На самом деле, у него сейчас все оружие, а у нас — никакого, кроме того, которое мы сумеем соорудить из подручных материалов.

Тут прибежал Ёси. Он по-прежнему оставался в одной набедренной повязке, но теперь в руках у него был десятифутовый шест, явно только что вырезанный в храмовой бамбуковой роще.

— Господин, он не пытается вырваться наружу. Мы завалили дверь в оружейню поленьями и мешками с рисом. Но если он действительно пожелает выйти…

Сохаку кивнул. В оружейне хранилось три бочонка с порохом. Так что Сигеру сможет проложить себе путь через любую преграду. Равно как и взорвать оружейню вместе с собой, если пожелает. Сохаку встал.

— Оставайся здесь, — приказал он Ёси. — Позаботься о своих товарищах.

И настоятель отправился к оружейне. Там уже собрались все прочие монахи, вооружившиеся, подобно Ёси, бамбуковыми шестами. Не самое лучшее оружие против человека с мечом, остающегося, несмотря на нынешнее свое безумие, лучшим фехтовальщиком Японии. Настоятель порадовался, увидев, что его люди грамотно расположились. Четыре наблюдателя встали у тыльной стороны здания, а три пятерки остались у входа; если Сигеру надумает уходить, он, скорее всего, пойдет именно здесь.

Сохаку подошел к главной двери. Она действительно была завалена поленьями и мешками. За дверью слышался свист воздуха, рассекаемого сталью. Сигеру упражнялся — скорее всего, с двумя мечами. Он был одним из немногих современных фехтовальщиков, которым хватало силы и искусности работать с двумя мечами, в стиле, созданном двести лет назад легендарным Мусаси. Сохаку почтительно поклонился и сказал:

— Господин Сигеру! Это я, Танака Хидетада, командир кавалерии. Могу я поговорить с вами?

Ему подумалось, что прежнее его имя, быть может, вызовет меньше замешательства. А может, и пробудит какой-то отклик. Ведь они с Сигеру двадцать лет были товарищами по оружию.

— Вы видите воздух, — донеслось из-за двери. — Разноцветные слои на горизонте, гирлянды вокруг заходящего солнца. Так прекрасно, что захватывает дух.

Сохаку не понял смысла этих слов.

— Господин, могу ли я чем-нибудь помочь?

Ответом ему был лишь свист меча.

Баркас пробирался сквозь запутанную паутину причалов, образующих порт Эдо. Над водой поднимался легкий туман и оседал на щеках Эмилии ледяной росой. Рядом с «Вифлеемской звездой» уже высился «Астерн», японский лихтер, готовый перевозить груз с шхуны на берег.

— Мы направляемся вон туда, — сказал Зефания. — Вон в тот дворец у моря. Хозяин именует его «Тихий журавль».

— Что-то он больше похож на крепость, чем на дворец, — отозвался брат Мэттью.

— Исключительно верно подмечено, брат Мэттью. И постарайтесь не забывать, куда мы направляемся. В гнездо самых кровожадных язычников, какие только существуют на белом свете. «Иные — колесницами, иные — конями, а мы именем Господа, Бога нашего, хвалимся».

— Аминь, — откликнулись брат Мэттью и Эмилия.

Эмилию одолевали мысли о будушщем. Впереди маячила ее судьба. Совпадет ли она с ее упованиями? Эмилия сидела рядом со своим нареченным женихом, преподобным Зефанией Кромвелем, и являла собою воплощение покоя. «Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего». Но сердце ее стучало так громко, что Эмилия невольно удивилась: неужто никто кроме нее самой не слышит этого стука?

Девушка повернулась к Зефании и увидела, что он смотрит на нее. На лице его, как обычно, застыло выражение праведной сосредоточенности — глаза слегка навыкате, уголки губ опущены книзу, а морщины сделались еще глубже, чем обычно. Когда Зефания делался таким вот, неистовым и всепонимающим, Эмилии всегда казалось, что взгляд его проникает в самые глубокие тайники ее души.

— Имя Господа нашего — могучая крепость, — сказал Зефания. — Праведный войдет в нее и будет спасен.

— Аминь, — подхватила Эмилия и услышала, как брат Мэттью эхом повторил то же самое.

— Господь не покинет тебя! — продолжал Зефания. Голос его делался все громче, а лицо начало краснеть.

— Аминь! — слаженным хором отозвались Эмилия и брат Мэттью.

Зефания поднял руку, словно бы намереваясь коснуться девушки, но потом моргнул, и взгляд выпученных глаз устремился куда-то в пространство. Протянутая рука бессильно упала. Проповедник взглянул на приближающуюся пристань и сдавленно прошептал слова из книги притч Соломоновых:

— «Имя Господа — крепкая башня: убегает в нее праведник, и безопасен».

— Аминь, — сказала Эмилия.

По правде говоря, она куда больше страшилась того, что осталось у нее за спиной, чем того, что ждало впереди. Все ее страхи перед неведомым давно уже были обточены и отшлифованы ожиданием, и превратились в надежду.

Япония. Страна, настолько непохожая на ее родину, что даже не верится, будто они существуют на одной земле. Религия, язык, история, искусство — у Америки с Японией не было ничего общего. Эмилия никогда не видела ни единого японца, если не считать дагерротипов в музее. А японцы, как говорил Зефания, около трехсот лет почти не видали иностранцев. Они сделались виновны в кровосмещении — так он говорил, — сердца их искажены из-за изоляции; слух их затуманен бесовскими гонгами, а зрение — языческим обманом. Мы можем посмотреть на одно и то же и увидеть совершенно разные вещи. Будь к этому готова — так он сказал. Берегись неверных суждений. Забудь обо всем, что ты считала само собой разумеющимся. Ты должна очиститься от всего суетного. Так он сказал.

Эмилия не испытывала ни малейшего страха — лишь предвкушение. Япония. Эта страна давно уже снилась ей. Если и существует на земле место, где она сможет избавиться от адского проклятия, так это Япония. Пусть прошлое воистину останется в прошлом! — такой была самая пылкая молитва Эмилии.

Причал близился. Эмилия уже видела, что там стоит десятка два японцев, портовые рабочие и чиновники. Минута-другая, и она сможет разглядеть их лица, а они — ее. Интересно, что они увидят, когда посмотрят на нее?

Сердце девушки бешено колотилось.