Эмилия украдкой взглянула на него. Брат Мэттью смотрел в сад. Ни по выражению лица, ни по позе, ни по манерам нельзя было догадаться, о чем он думает. Мэттью, как и всегда, оставался для нее полнейшей загадкой.

Он вошел в их жизнь всего четыре месяца назад. Это прошло в сан-францисской миссии Истинного слова. Эмилия кормила супом бедняков и бездомных, и вдруг заметила, что на пороге обеденного зала стоит какой-то мужчина.

На нем была заношенная дорожная одежда, а черная шляпа невольно заставляла предположить, что когда-то она была белой. Из под шляпы выбивались волосы — длинные, словно у какого-нибудь дикаря-индейца. Незнакомец казался изможденным; щеки у него ввалились, а запавшие глаза были обведены темными кругами. Щетина была неровной, как будто он пытался соскоблить ее ножом. На первый взгляд, он ничем особо не отличался от прочих несчастных, ежедневно оказывавшихся на попечении Эмилии. Только вот он не пристраивался в очередь, норовя протолкаться наперед, не глазел на еду и не сглатывал от нетерпения. Он просто застыл в дверном проеме, и единственным, что двигалось, были его глаза. Он медленно оглядел всех, кто сидел за столами и толпился в очереди. Руки его были опущены, но поза говорила скорее о готовности к чему-то, чем о вялости. А потом Эмилия заметила выпуклость под правой полой заляпанной грязью куртки.

Эмилия попросила сестру Сару подержать пока ее черпак и кастрюлю с супом и подошла к незнакомцу.

Завидев девушку, он вежливо снял шляпу и поклонился.

Мэм…

Присоединятесь к нашей трапезе, брат христианин.

Так все последователи Истинного слова обращались к новоприбывшим. «Брат» — поскольку все люди братья. «Христианин» — поскольку, хоть они могут этого и не понимать, все люди, будь они грешниками, святыми или язычниками, христиане по неизреченной милости Господа нашего.

Большое спасибо, мэм, — отозвался незнакомец и снова поклонился. — Премного обязан.

Говорил он нараспев и несколько в нос. Наверно, техасец. Или откуда-нибудь из окрестностей Техаса.

Это место осенено благодатью Господа, брат христианин. — Эмилия протянула ему руку. — Здесь нет места насилию.

Незнакомец уставился на нее, и несколько раз моргнул; лишь потом до него дошло.

Да, мэм, — согласился он, расстегнул кожаный ремешок, которым кобура крепилась к поясу, и вручил кобуру вместе с пистолетом Эмилии.

Девушка едва не уронила ее.

И ныне предаю вас Богу и слову благодати Его.

Пистолет оказался очень большим и очень тяжелым.

Спасибо, — отозвался незнакомец.

В ответ на слова Евангелия мы говорим «аминь», — поправила его Эмилия.

Я не знаю Евангелие, мэм. И про аминь не знаю.

«И ныне предаю вас Богу и слову благодати Его». Это подлинные слова. Деяния апостолов, глава двадцатая, стих тридцать второй.

Аминь, — откликнулся незнакомец.

Эмилия улыбнулась. Его кротость была многообещающей. Несомненно, этот человек совершил что-то нехорошее — возможно даже, при помощи того самого оружия, которое Эмилия сейчас держала в руках. А возможно, при помощи того, рукоятка которого торчала на левом боку. И все же милость и защита Господня распростерты над каждым.

И это тоже, — сказала она, кивком указав на второй пистолет.

Незнакомец почти удивленно уставился на рукоятку, как будто не ожидал ее там увидеть.

Забыл. — Он улыбнулся — впервые за все время. — Давно не пользовался.

Это был охотничий нож — или небольшой меч. Незнакомец положил его поверх кобуры, которую Эмилия по-прежнему держала в руках.

Лучше тратить деньги на орудия мирного труда, — сказала Эмилия.

Аминь, — откликнулся незнакомец.

Это не Евангелие, — поправила его Эмилия, — а всего лишь мои слова.

Все равно я это не покупал.

На лице его снова промелькнула улыбка. Он улыбался как-то странно, кривя губы и щурясь.

Откуда же оно взялось, брат христианин?

Выиграл в карты, подумала Эмилия, или хуже того, украл. Но она заговорила об этом намеренно, чтоб дать незнакомцу совершить хотя бы небольшую исповедь, и тем самым сделать первый шаг к новой жизни под сенью милосердия и благодати Господней.

Нож боуи с десятидюймовым клинком, — сказал незнакомец. А потом, поняв, что так ничего и не объяснил, добавил: — Прощальный подарок.

Значит, сейчас он не склонен к исповеди. Ну что ж. Она исполнила свой долг, открыв перед ним путь.

Как ваше имя? — спросила девушка.

Мэттью.

А меня зовут сестра Эмилия. Я рада видеть вас за нашим столом, брат Мэттью, под покровительством Господа.

Спасибо, сестра Эмилия, — отозвался брат Мэттью.

При воспоминании об этих временах, исполненных таких надежд, на глаза Эмилии навернулись слезы — столь внезапно, что девушка не совладала с ними, и горячие капли потекли по ее щекам.

Перегнувшись через Кромвеля, Старк протянул Эмилии носовой платок. Девушка плакала, спрятав лицо в ладонях — почти беззвучно, лишь плечи содрогались от сдерживаемых рыданий. Подобное проявление чувств с ее стороны немало удивило Старка. Девушка всегда вела себя с проповедником почтительно, но отстраненно. Сторонний наблюдатель никогда бы не догадался, что они помолвлены. Это лишний раз показывало, насколько плохо Мэттью разбирается в женщинах. Впрочем, это не имело значения. Его это не волновало. Да, сердце Мэттью гнало кровь по его телу — но и только. Во всех прочих отношениях оно было сердцем мертвеца.

Вам нужно отдохнуть, сестра Эмилия, — сказал Старк. — Я присмотрю за братом Зефанией.

Эмилия покачала головой. Она несколько раз глубоко вздохнула и взяла себя в руки — достаточно, чтоб заговорить.

Спасибо, брат Мэттью, но я не могу уйти. Мое место — рядом с ним.

Старк услышал донесшийся из коридора шорох одежд. Кто-то шел в эту сторону. Четыре самурая, сидевшие под дверью, согнулись в глубоком поклоне. Мгновение спустя порог переступил князь Гэндзи в сопровождении главы его телохранителей. Князь взглянул на Эмилию и Старка, потом сказал несколько слов самураям. Те снова поклонились, произнеся в ответ что-то вроде «хэй!», и поспешно удалились. Старк уже замечал, что люди, окружавшие Гэндзи, частенько произносили это короткое слово. Наверное, оно означало «да». Люди редко бывают многословны с тем, кто может уничтожить любого по одному лишь своему капризу.

Гэндзи улыбнулся и поприветствовал миссионеров коротким поклоном. Прежде, чем они успели подняться на ноги, князь уже опустился на колени; он явно не испытывал ни малейшего неудобства от этой позы. Гэндзи произнес что-то и выжидающе умолк. Старку показалось, что он смотрит на них, словно бы ожидая ответа.

Старк покачал головой.

Простите, князь Гэндзи. Мы не знаем японского.

Развеселившись, Гэндзи повернулся к Сэйки.

Он думает, что я говорю с ним по-японски!

Он что — дурень? — удивился Сэйки. — Он не узнает собственный язык?

Очевидно, в моем исполнении — нет. Должно быть, мое произношение еще ужаснее, чем я думал. Однако же, я его понимаю. Хоть что-то радует.

Гэндзи вновь перешел на английский и обратился к Старку и Эмилии.

Мой английский не очень хорош. Извините.

Страк снова покачал головой. Он не знал, что тут еще можно сказать, кроме того, что он уже сказал.

Извините, — начал было он, но тут его перебила Эмилия.

Вы говорите по-английски! — воскликнула она, глядя на Гэндзи. Или, по крайней мере, он пытался говорить. Ее глаза, все еще влажные от слез, удивленно округлились.

Да, спасибо, — отозвался Гэндзи и улыбнулся, словно ребенок, заслуживший похвалу от дорогого ему взрослого человека. — Я сожалею, что оскорбляю ваши уши. Моему языку и губам очень трудно произносить ваши слова.

Эмилия же услышала странные слоги, лишь в общих чертах воспроизводящие ритм английской речи. «Да, па-си-ба. Я со-жа-ле-ю, чи-то ос-кол-бля-ю ва-си у-си. Мои-му язи-ку и гу-бам о-чин тлу-дно пло-из-но-сит ва-си си-ло-ва».

Эмилии приходилось вслушиваться изо всех сил, чтоб отделить расплывчатые звуки друг от друга. Если ей удастся разобрать хотя бы несколько слов, она, быть может, поймет, как же он их выговаривает. Кажется ей, или он и вправду сказал «трудно»? Наверное, надо при ответе повторить эти же самые слова.