— Шли на маяк, вот и попали в бухту.

— Это понятно. Как вы оказались в Охотском море?

— Значит, вы не в курсе?

— Позвольте вопросы задавать мне. Мы с вами в разном положении, не следует об этом забывать.

— Я не тот человек, который вам нужен, на корабле заведовал арсеналом и в комсостав не входил.

— Кто вы по званию?

— Мичман. Эскадрон, состоящий из двух подводных лодок, трех сторожевых кораблей, двух эсминцев и одного эскадренного миноносца, вышел из Мурманска 10 июля и взял курс на восток для пополнения Тихоокеанского флота боевыми силами, готовилась война с Японией. Шли североморским путем четырнадцать суток с дозаправками. Пункт назначения — Петропаловск-Камчатский, где нас должны были расформировать по боевым частям флота. Больших проблем не возникало. Корабль сошел с доков после капитального ремонта: два года нес боевую вахту в Баренцевом море, топили вражеские подводные лодки и сопровождали конвои союзников в наши гавани. После ремонта нас включили в список судов, откомандированных на Дальневосточный фронт.

— И что же случилось?

— В Беринговом проливе пропал эсминец «Гордый». Он замыкал колонну. Мы шли на расстоянии двухсот кабельтовых друг от друга. Войдя в пролив, столкнулись с густыми туманами, дистанцию пришлось увеличить. А потом «Гордый» перестал выходить на связь. Командир эскадрона не стал стопорить ход, мы опаздывали на сутки. Решили, что «Гордый» быстро справится с поломкой и нагонит караван. В районе Командорских островов и нас постигла беда. Старпом зашел в радиорубку и нашел радиста мертвым с перерезанным горлом. Передатчик был сломан. На полу валялись раздавленные радиолампы. Погибший держал в зажатом кулаке шифровку. Старпом прочел послание, в нем говорилось следующее: «На корабли конвоя проник вражеский десант, готовится диверсия. Срочно примите меры к обнаружению и уничтожению врага».

Старпом успел дать сигнал тревоги. На борту «Восхода» кроме команды находилось более сорока морских пехотинцев-десантников, кто среди них враг, а кто нет, по лицам не прочтешь. Тут началась стрельба. Первым был убит рулевой, пулей покорежен главный компас. Диверсантов оказалось более двадцати человек. Как они попали на борт, одному богу известно. На «Восходе» десанта было меньше, чем на других судах, мы везли топливо. Погода встала на нашу сторону: штормило, дул шквалистый ветер, шел дождь. Диверсанты плохо справлялись с качкой, многих смывало за борт. Бой продолжался не менее двух часов, затишье наступило к утру, но легче не стало. Нас опоясал туман, команда потеряла девятнадцать человек убитыми, семнадцать были ранены, в том числе и я. Трое потом умерли в пути. А десантники погибли все. И наши, и не наши.

Приступили к поискам заложенной мины, это первое, что должны были сделать диверсанты. Очевидно, на мине подорвался эсминец «Гордый», бесследно исчезнувший в океане. Выключили все машины, создали гробовую тишину, и наши акустики нащупали часовые механизмы. Две мины удалось обезвредить к полудню. Нам еще раз повезло. Пришла пора заняться ранеными и наверстывать упущенное. Но ничего не вышло, ведь рация не работала, компасы были выведены из строя, видимость составляла не более десяти кабельтовых. Мы легли в дрейф и молили бога, чтобы нас не вынесло к скалам и не выбросило на мель. Девять суток «Восход» носило по волнам, как спичечный коробок. Ночью на десятый день штурман увидел маяк. Мы подошли на безопасное расстояние и бросили якоря. С рассветом команда поняла, что нас сопровождал ангел-хранитель: корабль вошел в бухту, усеянную рифами, как акульими зубами. Однако берег был неприступен, связи нет, местонахождение неизвестно… Одно утешало — на маяке развевался красный флаг.

Отправили шлюпку к берегу. Ее разбило в щепки, люди ушли на дно. Пятибалльная волна била о берег с такой силой, что камни звенели, как колокола. Не помню, кто разглядел узкую расщелину в скалах. Выбора у нас не оставалось. Спустили на воду все плавсредства и, как только ветер приутих, погребли к своей погибели. Из сорока двух человек осталось четырнадцать, до вершины добрались двенадцать: двоих прибили камни, падающие с утеса. Каменный дождь нас уже не пугал после пережитого. Передохнув, пошли на маяк, с собой у нас были автоматы, вещмешки с провизией и медикаменты. Смотрители маяка нам показались дикарями. В конце концов удалось их разговорить, и они рассказали, где мы и что это за страна ГУЛАГ.

Командир принял решение взять курс на северо-восток, к Чукотке. Он хотел выйти к Анадырю. Всего-то полторы тысячи верст по прямой. Пустяки, после того как мы прошли, да еще с боями, восемь или девять тысяч морским путем, что составляет четыре с половиной тысячи морских мили. Сопки и ущелья не помеха. Смельчаков нашлось шестеро — половина. Другая половина — раненые и обессиленные, и в их числе я, — двинулась на Магадан. Риск не меньший, но если уж мы сошли на берег, то надо куда-то идти. Зализав слегка раны, двинули вперед.

Магадан нас не заметил, мы влились в бригады по строительству оборонительной линии и как бы растворились в общей массе. Потом я женился на ссыльной вольняшке, которая срок свой уже отсидела, но в крупных городах ей жить воспрещалось. Она осталась в Магадане и устроилась работать в больнице. Ну и меня туда же пристроила. Сначала истопником, потом санитаром в морг, а через два года я выучился на фельдшера. Жена умерла год назад. С ее болячками, заработанными в лагерях, и так прожила больше положенного. Вот и вся моя история, Никита Анисимович.

— Остальные пятеро, пришедшие в Магадан, живы?

— Торпедист, мичман Пискун, и командир боевой части младший лейтенант Лазебников ныне еще здравствуют. Встречаемся только в центральном доме культуры в День Победы без наград и знаков различия. Чем занимаются, мне неизвестно. Ничего нового они вам не расскажут, но мои слова подтвердить смогут. Остальных я больше не видел.

— Где они живут?

— Не знаю. Вопросов мы друг другу не задаем, все больше фронт вспоминаем. Даже о родных не говорим. Знаю только, что Лазебников родом с Урала, а Пискун из Вологды.

— Хорошо, Захар Данилыч. Сажать вас не за что, а вот к делу мы вас привлечем.

— По пятьдесят восьмой статье?

— Ваша «статья» — восстановление собственного корабля, который вы знаете лучше других. То, что вы рассказали, соответствует скудным записям в судовом журнале.

— Корабль цел?

— В том же виде, как вы его оставили, даже льды его не повредили. Славный корабль с боевым прошлым, способный на дальние переходы. То, что нужно нашему командованию. В детали вникать не будем. Всему свое время. Сейчас мои сотрудники отвезут вас на работу и извинятся перед вашим начальством за временное задержание. Таким вещам никто не удивляется. И мой вам совет — не заставляйте вас искать, очень скоро вы нам понадобитесь.

— Да я хоть сейчас готов выйти в море.

— Недолго вам ждать придется. — Подполковник улыбнулся правой стороной лица, левая, скованная шрамом, оставалась неподвижной.

И вовсе он не страшный, каким казался на первый взгляд. Каким может быть Сорокин, мичман даже не догадывался.