Очухалась, не понимая, где и в какое время. Голые бетонные стены, тусклая лампочка на потолке и ломота в костях. Она лежала на голых досках. Голова разламывалась на части. С огромным усилием Ирина заставила себя приподняться и сесть. «Боже, какой кошмар!»

Она осмотрелась. Спертый запах сырости, плесени и дерьма ударил ей в нос. Лежанка из трех досок крепилась цепями к стене. Ни подушки, ни одеяла. Узкая коробка — пять шагов в длину и два в ширину. Тут же параша, никаких умывальников, окон и вентиляции. Железная дверь и крохотное окошко со спичечный коробок. Ее приволокли сюда в том, в чем она работала в зале. Шпильки валялись на каменном покатом полу. Почему он покатый, она не знала.

Ей пришлось очень долго соображать, пока она не поняла, что находится в тюремной камере. Но и там, вероятно, условия более приемлемые для жизни, чем здесь. От стены к двери пол, как ледяная горка, уходил вниз, упираясь в высокий порожек, возле которого торчала винтовая пробка, как в ванне.

Ирина вскочила, подошла, покачиваясь, к двери и начала барабанить слабыми кулачками по стальной махине.

— Выпустите меня сейчас же! Это беззаконие! Что вы себе позволяете?

Окошко щелкнуло, и в нем возник черный глаз.

— Не кричи. Себе хуже сделаешь. Жди. Я доложу.

Ждать пришлось долго, но она терпела.

Наконец лязгнул засов, заскрипели петли, вошел охранник с автоматом, поставил табурет, после чего вышел. Его место занял мужчина лет пятидесяти в дорогом костюме и с ледяным лицом. От него повеяло холодом.

— Не нравится? Сочувствую. Тебя поместили в карцер за нарушение режима. На первый раз только на сутки. В следующий раз на двое. И так по нарастающей. Пить спиртное обслуживающему персоналу категорически запрещено.

— Сегодня понедельник. Мне должны заплатить деньги и отвезти с детьми домой. Плевать я хотела на ваши правила и ваших клиентов.

Мужчина оставался непроницаемым.

— Деньги пойдут на твой счет, а сколько ты будешь здесь работать, не тебе решать. Тот, кто сюда попадает, лишается права голоса. Пока в тебе будут заинтересованы клиенты, ты никуда не уедешь, не уйдешь и не сбежишь. Попытка к побегу — трое суток карцера. Что это такое, тебе еще предстоит узнать.

— Кто вы такой, чтобы распоряжаться моей жизнью?

— Меня зовут Григорий Ефимович. Для тебя я Господь Бог, так как судьбами обслуживающего персонала распоряжаюсь я. Так, как моя левая нога захочет. Вчера ты имела успех у наших дорогих гостей. Зафиксировано четыре ходки. Это хороший результат. Я решил оставить тебя здесь. Когда ты приешься членам нашего клуба, мы тебя вернем домой и ты сможешь снять со счета все, что здесь заработала. Большие деньги, между прочим. В филиале ты и десятой доли не получила бы.

— А дети? Мои дети! Им нужно в школу!

— У нас своя школа, и они продолжают учебу. Ты не одна здесь с детьми. Но учти: когда ты попадаешь в карцер, они тоже страдают. На это время их лишают десерта, игр и держат в пустой комнате. На учебу водят и кормят, но не так, как других детей. Ты должна помнить об этом.

— Кто вам позволил порабощать людей и распоряжаться их судьбами?

— Ты сама, когда подписала договор стать проституткой. Надо было его прочитать, а потом подписывать. Никто тебя волоком не тащил в нашу организацию. Здесь милосердия и прав не ищут. Здесь либо работают, либо страдают. Выбирать тебе самой. На сегодня с тебя информации хватит. За сутки успеешь обмозговать, и многие твои глупые вопросы отпадут сами собой. А завтра мы увидимся, если у меня будет время и желание. Ты находишься в распоряжении дежурных. Меня на всю вашу ораву не хватит. Подумай над Тем, что я сказал.

Он встал и вышел. Охранник вынес табурет, и вошли двое других охранников. Один отстранил женщину к стене, второй поднял прикрепленные петлями к стене доски, лежанку прижали к стене, словно крышку, захлопнули и закрыли на замок. Камера стала просторнее, но ни сесть, ни лечь некуда. Этим все не закончилось. Пришли еще двое со шлангом и начали лить воду на пол. Получился эффект ванны. Пол уходил под откос. Вода поднималась, и когда дошла до уровня двери, прикрыв собой порожек, воду выключили. Сухого пространства осталось около метра, а потом вступаешь в воду и, если дойдешь до двери, мутная пена прикроет щиколотки.

Дверь с лязгом захлопнулась.

У Ирины навернулись слезы. Как она ни старалась сдержаться, ничего не получалось. Истерика продолжалась больше часа. Стоять на шпильках возле стены было невыносимо. Пол слишком холодный, чтобы встать на него босыми ногами. К стене не прислонишься. Голая спина прилипала к влажному ледяному бетону.

Ирина сняла одну туфлю и обломала каблук, потом сделала то же самое со второй туфлей. Какое-то время она могла сидеть на корточках, но ноги очень быстро затекали, и она с трудом опять вставала. Слезы высохли, осталась только злость. В какие-то минуты ей казалось, что она теряет сознание. Перед глазами плавали красные круги. Она не хотела ни есть, ни пить, ей хотелось курить.

Она не знала, который теперь час, день или ночь, что с ней будет дальше, а главное — дети!

Когда ноги и тело одеревенели окончательно, дверь вновь отворилась. Ей показалось, что прошел год с того момента, когда она очнулась в этом каземате.

Один охранник опустил в воду гаечный ключ на высоком костыле, нащупал в мутной жиже гайку и несколько раз повернул рычаг. Вода начала отходить и вскоре слилась в трубу. Второй охранник вошел в камеру и отстегнул лежак от стены. Доски приняли горизонтальное положение, натянув цепи, не позволяющие лежанке упасть.

— Отдыхай, дочка, — тихо сказал пожилой охранник и незаметно сунул ей платок в руку, прикрывая свой жест спиной от напарника. — Спи. Утром тебя выпустят.

Они ушли, заперев за собой ворота ада.

У Ирины ноги не сгибались, и потому она не села, а грохнулась на доски. Теперь они ей казались мягче перины. Какое счастье!

Она развернула платок. В нем лежали небольшой сухарик, помятая сигарета, одна спичка и отломанный кусочек серы от коробка.

Ирина улыбнулась. Большего счастья ей и не надо. Человек по сути своей животное непривередливое. Ко всему привыкает и умеет ценить Божьи подачки. Вот и ей повезло. Пир на весь мир. Она прикурила, затянулась, и у нее закружилась голова. Ирина откинулась назад и с трудом занесла ноги на лежанку. Отключилась она раньше, чем докурила сигарету. Та дотлевала на полу, сухарик так и остался зажатым в руке.

Сейчас она вспоминала карцер с содроганием. Ее переселили в другой коттедж. Там не было телевизоров, каминов и ковров. Комнатки маленькие, и в каждой стояли две узкие больничные койки и тумбочка возле каждой.

Ирина огляделась. На соседней кровати спала Оксана, молоденькая, хорошенькая куколка из Винницы. Ей еще шестнадцати не исполнилось. В борделе работала больше четырех месяцев. Глупышка. Жаль девчонку, да только ничем ей не поможешь. Их четырех привезли из Винницы. Теперь они такие же пленницы, как и Ирина. И ведь тоже никто не заставлял. Приехали в город люди, плакаты развесили: крупная модельная фирма с импортным названием объявляет конкурс девушек до двадцати лет в столичную школу топ-моделей с практикой в странах Европы.

На конкурс весь город собрался. Родители сами своих дочерей за руку приводили. Красавиц море, глаза разбегаются. Две недели шел отбор. Тут тебе и слезы, и радость, и мечты, и разочарование. Оксане «повезло», ее отобрали. И еще трех девушек. Грамоты им выдали, билеты до Москвы купили, а там их должны встретить агенты модельного бизнеса. Но удивительно, что конкурс прошли три девочки из детдома и одна сирота из Харькова, учившаяся в кулинарном училище. Нет, никто не спорил. Девушки достойные. Соперниц у них было не так много. Вот только самую красивую, получившую приз зрительских симпатий, не взяли. Дело в том, что у нее папа руководитель администрации города. Папаша был страшно возмущен. Его дочь и вдруг забраковали. Даже хлопотал. Но ему сказали, что жюри неподкупно и вопрос решен.