Выбравшись из сугроба, Стас обошел здание и оказался на улице. «Уазик» темно-зеленого цвета с красной полосой, на которой стояла надпись «Военная комендатура», поджидал его на другой стороне улицы. Он осмотрелся по сторонам, перебежал дорогу и запрыгнул в машину. Автомобиль тут же исчез, словно его там и не было.

За рулем сидел мужчина лет пятидесяти в погонах майора, в салоне еще один в чине лейтенанта, а на полу лежала женщина в бессознательном состоянии.

— Долго тебя ждать приходится, Стас,— возмутился шофер.

— Ничего, не сахарные. Мне показалось, что я попал под колпак.

Лейтенант, сидящий сзади, подался вперед.

— Уверен?

— Чутье.

— Где ты мог наследить?

— Не мог. Какая-то сволочь вывела тихорей на меня. Если бы наследил, то взяли бы не задумываясь. На вшивость проверяют. Сейчас чисто ушел. Дело в другом. С какого места они меня цеплять начинают.

— От дома.

— Я уже пятый день ночую в разных местах.

— Смени кабаки.

— Не так это просто. Везде дела есть.

Майор подумал, потом сказал:

— Хозяин новое задание для тебя подготовил. Мы не участвуем. Получишь его в бассейне. Послезавтра. А как быть, если засвечен?

— В нужный момент уйду. Передайте по цепочке, что есть в сети «крот». Пусть наверху разберутся. Меня засветить невозможно, меня можно сдать, и кто-то это сделал.

— Хочешь по цепочке? Значит, если есть агент, то информация и через него пройдет?

— Так и надо. Он либо оборвет цепь, чем сразу себя выдаст, либо запаникует. Но на каждом этапе это можно будет проверить.

— Хорошо. Давай попробуем. О тебе не так много людей знает. По пальцам перечесть можно. Только смысла не вижу кому-то тебя сдавать. Ты нижнее звено. Ну возьмут они тебя, а дальше что? Два-три звена ты потащишь за собой, а потом опять стопор.

— Не морочь мне голову, Максимыч. Не нам решать, как и что делать. Мы мусорщики. Пусть другие решают. Но цепочку надо прозвонить. Ржавчину надо сразу уничтожать, пока коррозия на весь агрегат не распространилась. Ладно. Пора переодеваться.

Лейтенант достал из-под сиденья сумку.

Стас надел другие кроссовки, перчатки и вязаную шапку, надвинув ее до бровей. На дне сумки лежал нож в кожаных ножнах. Он сунул его за пояс.

Машина ехала по Минскому шоссе и вскоре свернула на проселочную дорогу. Когда она остановилась возле леса, Стас приказал шоферу еще метров двести проехать.

— Здесь мы уже были.

— И как ты все помнишь? Ночь, хоть глаза выколи.

— Я не глазами, а носом падаль чую.

Машина проехала еще две сотни метров вперед. Стас вышел, открыл заднюю дверцу и спросил:

— Обчистили девку?

— Чисто. В трусах сам копайся.

— Ладно, давай эту курицу сюда.

На несколько секунд луна выскочила из-за тяжелой тучи. В ее свете можно было видеть черный силуэт машины и человека, шагавшего по глубокому снегу к опушке. На плече он нес женщину, которая об этом ничего не знала и никогда не узнает.

Игорь глянул на часы. Они находились в дороге больше двух часов.

— Я все хочу вас спросить, Дмитрий Алексеич. Вы человек курящий?

— Бросил. Пора позаботиться о здоровье. Обстоятельства вынуждают. Нужны силы и энергия.

— А я вот пока не могу бросить. Силы воли не хватает.

— Кури в купе, мне дым не мешает.

— Нет, не стоит. Нам с вами спать здесь. Лучше покурю в тамбуре. Можете постоять со мной за компанию.

— С удовольствием. С вами интересно разговаривать.

Они вышли в полутемный коридор. Горел только дежурный свет. Прошли в тамбур, и Игорь закурил.

— Через двадцать две минуты будем в Рязани,— сказал Игорь, вновь глянув на часы.

Но Воротников его словно не слышал.

— Вот вы говорите, Игорь, что вам тридцать два года. А знаете очень много. Эрудированный молодой человек. Моему оболтусу Рудику двадцать четыре. Университет заканчивает благодаря взяткам и моему известному имени. А в голове один мусор. Он по-русски-то говорить не умеет. С дружками, понятное дело, трехэтажным кроет, а дома заменяет эти слова на «типа», «чисто», «как бы». Кошмар какой-то.

Игорь улыбнулся.

— Не сам же он эти словечки придумал. Сейчас все так разговаривают. Включите телевизор и послушайте. Люди считают себя грамотными, но без «как бы» ни одна фраза не обходится. А наши политики ни в чем не уверены. Они могут быть только «глубоко убеждены». Послушайте наших уважаемых популярных журналистов. У них каждая фраза начинается с долгого «э…» Ваш сын тут ни при чем. Однако я не убежден, а уверен, что нам пора.

— Пора что?

— Гляньте в окно.

И Воротников глянул. Поезд проскочил переезд, но больше он ничего увидеть не успел. На голову ему обрушилась скала. Он качнулся и упал.

Игорь достал ключ, открыл дверь и, как мешок, сбросил профессора на рельсы.

Заперев дверь, он вернулся в купе. Собрал все, что оставалось на столе, в портфель, вытер полотенцем все предметы, взял с полки чемодан бывшего попутчика и отправился в другой тамбур.

Через десять минут поезд остановился в Рязани. Игорь сошел и направился к привокзальной площади, где его ждала машина. Ему предстоял трехчасовой путь в обратном направлении. Главное — успеть вернуться на работу до прихода сменщика.

На территории подмосковных Ватутинок настроили так много коттеджных городков, закрытых зон, особняков, что обычному смертному в этом чудном уголке Подмосковья делать нечего. Куда ни пойдешь, обязательно в забор уткнешься.

Один из таких городков походил на пчелиные соты, так как делился на определенные зоны внутри собственной необъятной территории, и каждая ячейка имела охрану и свою систему пропусков. По зеленой карточке можно гулять по всем участкам без ограничения, желтая запрещала входить в зону «А», синяя — выходить из зоны «А», белая открывала доступ только в зону «Б», которую называли административной, и так далее и тому подобное. Тут даже имелись свой детский сад, школа и поликлиника. Одним словом, целое государство в государстве. Не каждый здесь имел собственный коттедж. В некоторых жило по десять человек в пяти комнатах. Эти люди называли райский уголок ГУЛАГом, а себя — узниками, заложниками или рабами. Сейчас нет смысла останавливаться подробно на деталях. Рано или поздно они сами всплывут на поверхность.

В небольшом двухэтажном коттедже, на воротах которого стояла цифра один, а у калитки дежурили два вооруженных охранника, проходило небольшое совещание, где решались мелкие внутренние дела, из чего следовало, что проводилось оно руководством среднего звена.

У камина в уютной обстановке сидели три человека. Мы уже встречались с ними раньше. Семенова Григория Ефимовича, бывшего полковника ФСБ мы помним еще по Саратову. Это он делал заказ на кокаин, а здесь под его руководством находилась целая сеть отделений, в том числе и охрана. Елена Андреевна Приленская руководила одним из филиалов в Москве. Это она отбирала женщин в «проектном бюро» и оформляла их на работу. Конечно, начальник кадров не ее призвание. Приленская — кандидат медицинских наук, психиатр и великолепный психолог. Она умела не только общаться с людьми, но и внушать им то, что считала нужным. Так что никто лучше нее с подобной работой не справился бы. Третьим у камина был молодой человек лет тридцати пяти. Василия мы знаем как опекуна бывшего подрывника, а ныне инвалида Алексея Белоусова. Ничего особенного он собой не представлял, кроме того что страдал шизофренией в легкой форме, мнил себя великим стратегом, ненавидел весь мир, но при том имел все же незаурядный ум, прекрасно разыгрывал из себя наивного дурачка. За ним приходилось приглядывать, но очень осторожно. Василий был человеком крайне подозрительным, но твердо знал свое дело и всегда добивался поставленной цели, за что его и ценили.

В данную минуту Василий отчитывался о проделанной работе:

— Нет, конечно, Белоусова убирать мы не будем. Во-первых, в нем заложен огромный потенциал и он может принести еще немало пользы. То, что он назвал «Братом-3», разнесло на мелкие частицы неприступный бастион известного всем члена правительства. В порошок! Стер с лица земли. Чудовищная смесь. Сейчас он ее совершенствует. И я уверен, что следующий вариант будет еще круче. Двести граммов смеси имели такую разрушительную силу. А если чемодан, а не пачка из-под масла? Сдал его в камеру хранения на вокзале — и ни поездов, ни вокзала, ни района.