Ночные путешественники притихли, затаившись на дне оврага и не смея поднять головы.

Наконец дикое эхо умолкло, и вокруг опять слышался только шум ветра в кронах высоких деревьев. Дарёнка и Николай тихонько поднялись и, отыскав укатившийся далеко в сторону фонарь и котомку, бесшумно зашагали по дну глубокого оврага.

Вскоре послышалось тихое приветливое журчание.

— Родник Звенящий, — шёпотом пояснила Дарёнка. — здесь владение ведьмы начинается. Поостеречься бы нам…

Цепляясь за мокрый, колючий кустарник они осторожно выбрались из овражка, который возле родника стал вовсе не глубок.

— Теперь ведьмину хибару стороной обойдём, прошептала Дарёнка, — и в сторону Ямы пойдём, там огонёк-то виделся!..

Николенька кивнул и отправился за девушкой, смутно угадывая очертания её фигуры в темноте.

— Что за место такое — Яма? Отчего его так зовут?

— Так там и есть Яма. Отверстие в земле небольшое, но глубины необыкновенной! Говорят, что у Ямы и вовсе дна нет, сколь не пытались измерить, до дна ещё никто не достал!

— А разглядим мы в темноте её, Яму эту? Вниз-то не свалимся?

— Не бойся. Её уж давно оградили, случаев-то много разных нехороших бывало, попадали в Яму и люди и звери, так уж назад не возвращались! Вкруг неё теперь хибару надёжную возвели, с крышей и дверью крепкой, всё как полагается. Саму Яму по краям кирпичом обложили и крышкой закрыли для надёжности, небось, никто не провалится более!

Они замолчали и крадучись, осторожно обошли кругом Ведьмину опушку, на которой едва видимая чернела обветшалая кособокая хижина, и опять углубились в лес.

Дождь всё продолжал моросить, идти в мокрой, холодной одежде было очень неуютно, и Николай предложил выбрать местечко посуше, и остановиться на отдых.

— Сейчас, — отозвалась Дарёнка, не оборачиваясь, — скоро уж до места дойдём. Там и отдохнём.

Но всё же отдохнуть им пришлось гораздо раньше. Плохо ориентирующийся в темноте Николенька споткнулся о невидимый в ночи пень, и кубарем покатившись по траве, так зашиб себе колено, что некоторое время не мог даже встать.

— Сейчас костёр разведём, — сочувственно поблёскивая глазами, сказала Дарёнка, — я тебе травки заварю — полегчает!

— А можно, костёр-то? — морщась от боли, спросил Николенька, — ну как увидит кто?

— Навряд ли, — засомневалась девушка, — мы далеко ушли, теперь уж нас не увидать!

Пока Николенька сидел, прислонившись к стволу высокой сосны, Дарёнка прошлась кругом в поисках сухого валежника. Такового почти не находилось и потому костёр разгорался медленно и неохотно. Наконец сырые ветки занялись, и огонь загудел весело и ровно. Дарёнка достала из своей котомки маленький закоптелый котелок, налила из фляжки немного воды и, бросив туда щепотку красноватых листьев, поставила снадобье на огонь.

В ожидании, когда целебный отвар будет готов, мокрые и усталые путники сидели, тесно прижавшись, друг к другу и протянув к огню озябшие руки.

— У тебя, Дарёнка, ладошки, как лапки у кошки, — внезапно сказал Николенька, наблюдая, как девушка помешивает веточкой варево.

— А вам-то почём знать! — тотчас осердилась та, — нешто вы мои руки трогали?

— Трогал, — тихо отвечал Николай, — там, возле дома, помнишь? Ты меня ещё поцеловала…

— Вот уж нашли, о чём говорить! — тут же фыркнула невесть, отчего расстроенная девушка, — это я так, вроде благодарности… Нечего и вспоминать об этом!

— А я вот вспоминаю, — задумчиво возразил Николенька, — и верно всегда вспоминать буду… Меня, знаешь ли, девушки никогда не целовали, — и, усмехнувшись, добавил, — даже в знак благодарности.

Дарёнка нервно обламывала тонкие веточки у припасённого валежника и сердито бросала их в огонь, ничего не говоря.

— Дарёнка! — внезапно решившись, позвал Николай, — а вправду говорят, что девушки в роду вашем, парней силой в лес уводят?

— Правда! — продолжала сердиться девушка, — а в лесу языки длинные отрезают, чтобы не болтали лишнего!

— Тогда в лесу, помнишь? — не обращая внимания на её злые слова, продолжал выпытывать Николенька, — в тот день, когда мы впервые встретились, скажи, ты тоже хотела меня в лес умыкнуть?

— Очень надо! — презрительно скривила Дарёнка пухлые губы, но ночная темнота и причудливые блики костра не позволили разглядеть, как она мучительно покраснела.

— Знаешь, а я бы согласился, — продолжал меж тем Николай, глядя ей прямо в глаза.

— На что же? — спросила Дарёнка, отводя взгляд в сторону.

— Чтобы самая красивая девушка в мире увела меня с собою в лес. И мы бы бродили с ней по дремучим чащам и… и любили бы друг друга! Пусть даже потом я бы и погиб! — волнуясь, отвечал Николай, осторожно беря её за руку.

Но Дарёнка тот же час принялась снимать снадобье с огня и на последние его слова ничего не ответила.

— Пей! — она сурово сунула ему в руки горячий закоптелый котелок и Николенька пил покорно обжигающе огненный отвар.

Девушка молча наблюдала за ним, сурово сдвинув тонкие брови, а как только напиток закончился, она подняла на Николеньку горящие глаза и дрожащим голосом гневно произнесла:

— Стыдно вам, барин, словами-то играть! Чай, ведь я вам не ровня!

— А я не играю, — виновато пожал плечами Николенька, — я Дарёнка, то, что на сердце говорю. Ты можешь всё, что хочешь про меня думать, но я тебе одно скажу — ежели тебе понадобиться помощь моя, хоть ночью, хоть днём, я всегда буду рядом и всегда тебе опорой буду, только позови…

Девушка с громким треском разломила большую суковатую палку и кинула обе половинки в костёр.

— Пойду валежника наберу, — быстро проговорила она и тут же исчезла меж деревьев.

Николенька на некоторое время остался один и, щуря глаза, вглядывался в изменчивый и неповторимый огненный танец.

Послышались тихие шаги и в круге, освещённом огнём, показалась Дарёнка. Руки её были пусты.

— Что же валежник? — потирая ушибленное колено, спросил Николай.

— Не нужен нам валежник, — тихо проговорила девушка, — сейчас костёр догорит, мы с тобой домой пойдём, в деревню. Куда ты с больной-то ногой! Не дойдёшь…

— Ты напрасно так думаешь! — запротестовал Николай, — твоё снадобье подействовало совершенно чудесным образом, и я вполне способен двигаться!

— Нет! — почти выкрикнула девушка, — говорю же — не надо!

Николай примирительно поднял руки, соглашаясь (сказать по чести ему вовсе не хотелось продолжать путешествие по сырому, мрачному лесу) и в тот же миг почувствовал, как холодная, тяжёлая ладонь крепко сжала его плечо.

— Не хорошо, девонька, уговор нарушать, — раздался сзади вкрадчивый, насмешливый голос, — за эдакое дело и головой поплатиться можно!

Дарёнка сидела, сжавшись в маленький беззащитный комочек, крепко закусив губы и не поворачивая головы.

Не успевший удивиться Николенька пытался разглядеть неизвестного пришельца, но тут же получил ощутимый толчок в голову, и костлявая рука сжала его плечо ещё сильнее. Николай хотел было закричать и оторвать от себя эту омерзительную липкую ладонь, но вдруг с ужасом почувствовал, что губы не повинуются ему. Более того, всё его тело будто одеревенело, и он продолжал сидеть неподвижным истуканом не понимая, что происходит.

Ледяная рука, наконец, оставила его плечо и из-за спины Николеньки в круг, освещённый огнём, вышло существо странного вида и неопределенного пола. Оно было одето в весьма разнообразные и живописные лохмотья. Наличие огромного количества надетых одна на другую юбок разной длины, позволяло предположить, что существо является женщиной, но выглядывающие из-под юбок штаны с широкими красными лампасами, явно были от жандармского мундира и заставляли сомневаться в принадлежности существа к прекрасному полу. Лицо же, сморщенное и старческое с маленькими впавшими глазками и огромным крючковатым носом, могло с равным успехом принадлежать как мужчине, так и женщине.

— Ну! — существо ткнуло в Дарёнкину сторону смуглым, отродясь не мытым пальцем, — сказывай, отчего к Яме его не привела, как велено было?