Германская служба безопасности и военная разведка также отмечали рост пораженческих настроений в Ленинграде, широкое распространение среди населения разговоров о бесполезности сопротивления и особенно выделяли молодежь, среди которой «началось формирование оппозиционных групп». Однако обсуждение ими вопроса о необходимости свержения советской власти еще не означало, по мнению немцев, того, что эти группы смогут в обозримом будущем перерасти в организации движения сопротивления — из-за отсутствия у них оружия11 .
Айнзатцгруппа А обращала внимание Берлина на распространение антисемитизма в Ленинграде и на рост недоверия горожан к советской прессе. Обе названные тенденции подкреплялись примерами — популярными среди населения анекдотами и высказываниями. Например, среди ленинградцев широкое распространение получило обсуждение «урока» антисемитизма, преподанного немцами русским военнопленным. Отношение к советской прессе и сообщениям о победах Красной Армии было проиллюстрировано расхожей в народе поговоркой : «Наши бьют, а немцы берут»116. На основании показаний военнопленных немецкая разведка подчеркивала, что в солдатской среде обсуждался вопрос о том, какую цену запросит немецкая сторона за мир — территорию или смену правительства.
В последующие две недели (конец октября — начало ноября) настроения ленинградцев,, по данным немецкой разведки, не претерпели существенных изменений. Как и ранее, наиболее активными противниками продолжения сопротивления были женщины. Немцы сообщали, что «километровые» очереди за продуктами по-прежнему являются главным очагом распространения всевозможных слухов:
«Открытое недовольство советским руководством является здесь обычным явлением несмотря на присутствие милиции. Брань и драки отнюдь не редкость. Особое озлобление народа вызывает тот факт, что руководящие партийные функционеры, как и ранее, снабжаются без ограничений из спецмагазинов. В очередях ругают красноармейцев и призывают их к тому, чтобы они повернули оружие против своих командиров, а не продолжали оказывать сопротивление»117.
Немецкая разведка подчеркивала, что «поступили новые подтверждения того, что почти половина рабочих большинства предприятий Ленинграда открыто выступает за сдачу Ленинграда», что рабочие проявляли большой интерес к немецким листовкам. В частности, сообщалось, что работники одного из ремонтных участков на Витебском вокзале во время перерыва передавали друг другу немецкие листовки и открыто обсуждали их. Когда же один из присутствующих при этом начальников пригрозил доносом, он был обруган и высмеян рабочими. Существенным в характеристике настроений рабочих было и то, что они не хотели допустить разрушения своих предприятий. Впоследствии это нашло свое подтверждение в рассуждениях периода «индивидуализации» — «я рабочий, Гитлеру тоже нужны рабочие, но рабочему надо где-то работать». Таким образом, инстинктивно рабочие были за сохранение заводов, и в этом их интерес расходился с интересом Москвы, готовой уничтожить важнейшие предприятия в случае сдачи Ленинграда. Равнодушие, усталость от войны и работ по укрепления города — вот наиболее характерные черты настроений ленинградцев по данным немецкой разведки118.
Выводы немецкой стороны о положении в городе во многом совпадали с данными УНКВД ЛО — обе спецслужбы отмечали, хотя каждая по-своему, рост недовольства среди ленинградцев, формирование оппозиционных групп среди всех слоев населения. Однако, и это вполне естественно, немецкая сторона была весьма ограничена в источниках информации. Анализ немецких документов показывает, что СД и абвер не располагали достоверными данными о настроениях в партии, а также в органах власти и управления. Например, в сообщении от 24 ноября 1941 г. СД сообщало в Берлин, что «правой рукой Жданова в обороне Ленинграда является председатель горисполкома Попков», а «руководителем НКВД является Герасимов»119.
В целом верно ориентируясь в тенденциях развития настроений в армии (СД и абвер получали информацию от военнопленных, перебежчиков, из многочисленных трофейных документов и материалов радиоперехвата), немецкие спецслужбы практически не обладали информацией о росте забастовочного движения и революционизировании гражданского населения. Это лишало немецкую пропаганду возможности более эффективно воздействовать на защитников и население Ленинграда120. Куда большее внимания немцы уделяли росту антисемитизма, который, как мы увидим позднее, так и не вылился в широкое движение.
5. Ноябрь 1941 г. «кризис назрел»
...Пропадаем ни за что, голодаем и мерзнем. Сам Сталин в своем докладе указал, что у нас нет танков и самолетов. Разве победим?
Я думаю, если бы провели голосование в Ленинграде, кто за сдачу города немцам, я уверен, что 98% будут голосовать за сдачу, тогда хоть голодать не будем.
Токарь одного из номерных заводов.
Недостаток продовольствия в Ленинграде в конце октября—начале ноября обусловил рост недовольства у части горожан, особенно у домохозяек. Эти настроения в основном сводились к тому, что:
а) при существующих нормах выдачи продуктов население обречено на гибель, так как честным путем никакие продукты приобрести нельзя;
б) при необеспеченности Ленинграда продовольствием дальнейшую борьбу за город надо прекратить;
в) рабочие должны организованно выступить и потребовать увеличения норм выдачи хлеба121.
Военная цензура также отмечала рост отрицательных настроений. Ленинградцы, описывая тяжелое положение с продовольствием в городе, указывали, что они начали употреблять в пищу листья, коренья и другие суррогаты122. Характерной приметой времени стало быстрое распространение «черного рынка» и спекуляции. На каждом из крупных рынков города (Клинском, Кузнечном, Октябрьском, Мальцевском и Сытном) ежедневно собирались более тысячи человек для приобретения продуктов. В связи с этим исполняющий обязанности директора горуправления рынками Кириллов 26 ноября 1941 г. обратился в отдел торговли горисполкома с предложением обсудить на заседании исполкома Ленгорсовета вопрос о легализации толкучек, которое было отвергнуто, несмотря на наличие серьезных доводов в его пользу123.
В связи с продовольственными трудностями участились случаи отправления анонимных писем в адрес руководящих партийных и советских органов. Будучи одной из характерных форм протеста в условиях тотального контроля за настроениями масс, анонимки получили достаточно широкое распространение в Ленинграде с октября 1941 г. Во-первых, это была одна из немногих возможностей вступить в контакт с властью и высказать свое отношение к происходящему (зачастую просто назвать вещи своими именами), будучи уверенным, что сразу не будешь арестован. Кроме того, представители власти, пребывая в состоянии растерянности и тревоги, сами не очень-то искали встреч с населением, опасаясь острых вопросов. Во-вторых, сама власть, привыкшая к получению «сигналов снизу», не могла отказаться от выработанной за многие годы привычки читать адресованные ей письма. Однако содержание анонимок расценивалось как «антисоветская агитация» и органы УНКВД вели поиск авторов этих писем.
Можно с уверенностью сказать, что было очень немного «штатных» анонимщиков, то есть тех, кто отправлял свои письма регулярно и по разным адресам. Таких авторов УНКВД достаточно быстро выявляло и репрессировало124. Как правило, авторами анонимок были достаточно образованные люди. Например, среди арестованных в ноябре—декабре 1941 г. были бывший научный сотрудник, инженер-проектировщик, пенсионер, телефонистка, учительница средней школы. Мы не располагаем исчерпывающей информацией обо всех вынесенных приговорах авторам анонимных писем, но отметим, что по делам, рассмотренным Военным трибуналом в ноябре 1941 г., были вынесены приговоры о расстреле125.
