«Нет ничего хуже, чем малодушие и неуверенность в себе», «трусость, несомненно, один из самых страшных пороков… Нет, это самый страшный порок», – упорно внушает нам и себе писатель на страницах своих произведений. Он испытал это сам и знает, о чём говорит. Молодая, беззаветно преданная мужу женщина – персонаж совсем иной истории, в которой один из супругов добровольно принимает жертву другого, пользуется его жизнью, его преданностью. Такого романа Булгаков не написал.

Простенькая гимназистка Тася и гимназист выпускного класса, блистательный балагур Миша Булгаков, поженились очень рано. И всё, что свалилось на юных прекраснодушных влюблённых – Мировую, Гражданскую войны, революцию, голод, нужду, пытку «нехорошей квартирой», – прошли вместе. Неприметная, жертвенная Тася, выменивающая на кусок мёрзлой рыбы последнее бельишко, дабы накормить голодающего мужа, греющая воду на керосинке, чтобы согреть руки Мише, когда тот негнущимися пальцами писал «Белую гвардию», – простая русская женщина, знавшая твёрдо лишь одно: любовь даётся однажды и навсегда.

А когда пришёл НЭП, а с ним и небольшие деньги за фельетоны, известность в литературной среде, около автора «Записок молодого врача» появились другие люди, и среди них дамы.

Михаил влюбился в Любочку Белозерскую, вернувшуюся из Парижа, – нарядную, остроумную, светскую. Развёлся с Тасей и зажил с новой женой. А Тасе подарил первую часть романа «Белая гвардия» с посвящением: «Любви Белозерской». Большего оскорбления Тася представить не могла. Когда Михаил через несколько лет женился на светской красавице Елене Николаевне Шиловской, Тася постаралась скрыться подальше от бывшего мужа – уехала на Север.

…Судьба не была милостива к Михаилу Афанасьевичу. Смертельный недуг настиг его на пороге пятидесятилетия.

– Найдите Тасю, я должен перед ней повиниться… – шептал он склонённой над ним медсестре.

Только далеко была Тася, поплакать с Мишей, простив его, ей не пришлось. Но мы-то знаем – каждой из трёх женщин Булгакова досталась своя роль. Самая тяжкая и ответственная – Тасе. Не встреться они тогда, не окажись простенькая самарская гимназистка человеком совести и долга, по-бабьи уверенная от рождения, что настоящая любовь бывает только одна, осталось бы в нашей литературе вместо гордости и преклонения большое пустое пятно. И полуразрушенная могила в селе Никольском безвестного двадцатипятилетнего доктора Булгакова.

…Татьяна Николаевна Лаппа скончалась в Феодосии в полной безвестности в возрасте девяноста лет. Накануне она купила у отдыхающего затрёпанный журнал «Москва» и прочла посвящение к роману «Мастер и Маргарита» – «Моей жене». Жене! «Любовь поразила нас мгновенно… Мы разговаривали так, как будто расстались вчера, как будто знали друг друга много лет… И скоро, скоро стала эта женщина моею тайною женой».

Пальцы дрожали, слезились почти ослепшие глаза. Верно, всё верно! «Фауст»! Он называл её своей Маргаритой, колдуньей! Она сидела на подоконнике, облитая лунным светом, она была единственной, венчанной перед Богом! «Господи, так это же обо мне!»

Схватившись за сердце худенькой рукой, Тася опустила седую голову на подушки. Сонмы воспоминаний нахлынули, заслонив боль и горечь. Только радость и свет. Только свет, любовь и радость!

Она жила забыто и скудно, жила долго. Ждала. Дожила, дождалась всё-таки. Значит, всё было не зря?!.. Сердце не обманешь: всё проходит, но ничто не исчезает бесследно. Где-то там, в тумане мерцающих звёзд, есть и они с Мишей – их любовь. Звёзды и книги не врут: удивительный этот роман об их любви, так она полагала.

И не так уж важно, что она ошибалась. Но ошибалась ли? – знают лишь звёзды. А кто из смертных посмеет усомниться в том, что это была самая настоящая, верная и вечная любовь?

Людмила БОЯДЖИЕВА, кандидат искусствоведения

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 1 чел. 12345

Комментарии:

Человек

Неисполненный долг

СОКРОВЕННОЕ

Где поклониться отеческим гробам

Мысль поехать в Вязьму зародилась давно, поскольку мы с тётей предполагали, что мой отец погиб на подступах к этому городу. Нет, мы не надеялись найти его имя на стеле одной из братских могил, но хотели посетить те места, где, может быть, ступала его нога.

При жизни тёти это желание не осуществилось, но я пообещала ей побывать в Вязьме и привезти землю с братского захоронения к нам, на Введенское кладбище. Когда тётя ушла, я поставила на могиле гранитную плиту, и на ней высекли и имя папы. В июле нынешнего года ему исполнилось бы сто два года. На истфаке МГУ имя отца написано на мраморной доске среди десятков других имён – студентов и преподавателей университета, не вернувшихся с войны. Мы каждый год отправлялись в университет 8 мая и ставили перед ней цветы. В середине 90-х тётя уже не могла совершать такой длинный путь, дочка утратила к этому интерес, и я привозила цветы одна. Потом перестала ездить и я…

После войны мы ежегодно посылали запросы в архив Министерства обороны и всегда получали один и тот же ответ: пропал без вести. Надеждой повеяло только в начале перестройки, когда стали открываться многие до того засекреченные архивы и поисковики массово занялись погибшими и пропавшими без вести. Увы, о моём отце никаких вестей не было.

Четыре года назад я оставила заявку в фонде «Народная память», попросив выяснить, где находился между 17 и 21 февраля 1942 года штаб 1290-го стрелкового полка 113-й стрелковой дивизии, входившей в 33-ю армию, которой командовал генерал М.Г. Ефремов. Отец служил переводчиком при штабе, то есть, по моему разумению, постоянно был в поле зрения начальства. 17 февраля он написал родителям последнюю открытку. Поскольку вести от него приходили каждые 3–4 дня, я предположила, что он погиб не позднее 21 февраля под Вязьмой.

Конечно, я понимаю, что штаб полка перемещался в соответствии с ходом боевых действий. Но хоть какие-то сведения о нём должны остаться! Мне казалось, что я не прошу ни о чём запредельном. Как выяснилось, только казалось. Ответа не последовало.

В мае прошлого года, хотя мне было уже под 70, я сама отправилась в Вязьму. Электричка с Белорусского вокзала идёт туда четыре часа. Смотрю в окно. Затянутое пеленой небо, безотрадные пригороды, заросшие подлеском лесополосы. В промежутках между лесополосами огромные незаселённые пространства «ничейной» земли. Эта «ничейность» всегда поражала меня. Сколько людей, готовых обрабатывать землю и продавать её плоды, можно было бы расселить на этих пространствах!

Странно, почему меня одолевают эти прагматические мысли, и я почти не думаю о том, зачем еду в Вязьму? А ведь я так долго предвкушала эту поездку…

После Голицына рядом со мной садится женщина, просто-таки источающая какое-то претящее мне благолепие. Выхожу в тамбур покурить. Когда возвращаюсь, соседка, фальшиво улыбаясь, спрашивает, получила ли я удовольствие от сигареты. Холодно отвечаю, что ради удовольствия и курю. Затем выслушиваю нравоучение о вреде табака и узнаю, что курильщики портят экологическую обстановку в стране. Бросаю несколько коротких банальных возражений. И тут, зацепившись за что-то, соседка начинает «вещать о божественном». Говорит, что принадлежит к «братству» свидетелей Иеговы, открывает сумку и предлагает мне «литературу». Железным тоном сообщаю, что я вне конфессий. Понимаю, что совершила ошибку: для сектанта нет ничего соблазнительнее, чем заманить в свои сети заблудшую овечку. К счастью, следующая остановка – её.