— Знаете, думаю, что носила бы, если бы не боялась осуждения света, но нет, я ношу его из-за матери, потому что ее это бесконечно раздражает.

— И это вам нравится? — удивилась Ребекка.

— Очень, — хмыкнул Руперт, и она не поняла, говорит ли он всерьез или опять шутит. Но она догадалась, что если он собирается сегодня увидеться с матерью, значит, решил вернуться домой. Навсегда?

Она была ужасно разочарована. Неужели они больше не увидятся во дворце? Какой тоскливой сразу станет жизнь! И как же он сможет исполнять обязанности посредника между ней и Найджелом? Не ожидает же он, что она будет приезжать в его лондонский дом?

Обычно Ребекка не вела себя так дерзко, но сейчас иного выхода не было, и потому она спросила:

— Я еще увижу вас во дворце?

— Ваше рвение ошеломляет меня. — Уголок его губ чуть поднялся в задорной улыбке.

— Я всего лишь полюбопытствовала! — возмутилась Ребекка. — Ведь вы едете домой? Или я ошиблась и вы вовсе не гость во дворце?

— Гость, но ненадолго. К тому же вовсе не обязательно жить во дворце. Достаточно время от времени там бывать. А вы уже скучаете по мне? Признайтесь, скучаете?

Ребекка выразительно закатила глаза.

— Вы прекрасно знаете, что между нами далеко не все кончено, Бекка, — прошептал Руперт.

Он, вне всякого сомнения, имел в виду миссию посредника между ней и Найджелом. И все же в сердце загорелась надежда… потому что Ребекка придавала его словам больше значения, чем следовало бы.

Сент-Джоны всегда были городскими жителями, если верить долгой истории их благородной семьи. Самый первый дом Сент-Джонов находился в Старом Лондоне, но много веков назад был уничтожен печально известным пожаром, охватившим почти весь город. Гораздо позже Сент-Джоны приобрели имение в провинции, недалеко от Плимута, и назвали его в честь Рочвудов. Титул, который переходил из поколения в поколение. Но в доме жили очень редко: когда столица отстроилась, Сент-Джоны переехали туда.

Титул маркиза Рочвуда достался Руперту от рано умершего отца, Пола Сент-Джона. Теперешний дом, особняк на Арлингтон-стрит, выстроенный дедом Руперта по отцовской линии, тоже принадлежал ему. Хотя с фасада он ничем не отличался от других лондонских городских домов, обстановка поражала своей роскошью.

Расположенная к северу от дворца и в квартале от Грин-парка, Арлингтон-стрит перестала быть тихой, спокойной улочкой. Когда королева Виктория превратила Букингемский дворец в свою официальную резиденцию, все улицы вблизи дворца, включая самые узкие, стали обходными маршрутами для местных жителей, старавшихся избегать более широких улиц, по которым во дворец доставлялись продукты и необходимые товары. Кроме того, здесь велось оживленное строительство, жилищное и коммерческое, поскольку земля значительно подорожала из-за близости к дворцу.

Руперт приехал домой в полдень — самое время пообедать с матерью и обоими братьями, если, конечно, они уже собрались в столовой. Он всегда скучал по родным, когда слишком долго отсутствовал. Особенно ему не хватало забавных попыток матери повлиять на старшего сына, тем более что она иногда устраивала настоящие спектакли. На этот раз его не было всего несколько дней, но мать, несомненно, начнет жаловаться.

Средний брат, Эйвери, на два года младше Руперта, больше не жил с ними. Став совершеннолетним, он уговорил Руперта отдать ему один из доходных домов Сент-Джонов и превратил его в холостяцкое жилище, где намеревался содержать любовницу, если повезет найти таковую. Руперт, не желая быть лицемером, исполнил просьбу брата, хотя сам вовсе не желал для себя отдельного жилья.

Мать, разумеется, возражала против переезда. Она считала, что сумела достойно воспитать младших сыновей, хотя с Рупертом потерпела неудачу, но решимость Эйвери стать самостоятельным показывала, что средний сын вознамерился пойти по стопам старшего.

Однако оказалось, что молодой человек просто не имел склонности Руперта к распутству. Он был так ошеломлен и возмущен, когда проиграл первые пятьдесят фунтов за карточным столом, что навсегда утратил интерес к игре. Однако у него была страсть к скачкам, и хотя он лично не участвовал, часто выставлял своего жеребца и выигрывал. А его любовные похождения оставались в рамках диктатов общества. У него было несколько любовниц, но связи никогда не длились долго и ни одна дама еще не жила в его квартире. Кроме того, как большинство молодых аристократов, он не любил болтать о своей личной жизни.

Поскольку Эйвери жил довольно близко от Арлингтон-стрит, то старался обедать и ужинать с семьей, хотя сегодня, похоже, так и не приехал. Младший брат, шестнадцатилетний Оуэн, учился дома под присмотром гувернера и редко выезжал. Оуэн родился в тот самый год, когда Джулия овдовела, и в отличие от братьев совсем не знал отца. По характеру самый спокойный и трудолюбивый, он только ростом пошел в братьев.

Не успел Руперт появиться на пороге столовой, как мать негодующе воскликнула:

— Где ты был?

Руперт уселся напротив, заговорщически подмигнул Оуэну, дабы предупредить, что битва вот-вот начнется, и невозмутимо ответил:

— Тебе обязательно спрашивать?

— Кто она? — осведомилась Джулия.

— Ты ее не знаешь.

Мать презрительно фыркнула:

— Когда ты прекратишь гоняться за юбками и найдешь мне невестку?

— Ты совершенно не помнишь моего последнего ответа на этот вопрос! — рассмеялся сын. — Или воображаешь, что он изменился, хотя я искренне забавляюсь, удивляя свет и сбивая с пути праведного невинных дев?

— Дев?! — ахнула мать.

Черт, да он удивил даже себя! Откуда у него вырвались эти слова?

Недаром он вошел в комнату с мыслями о Ребекке. Но Джулия тут же предупредила:

— Если ты не шутишь, я убью тебя собственными руками, пока до тебя не доберется чей-нибудь разгневанный отец.

Впрочем, мать просто жаловалась, правда, очень часто, на его постыдное увлечение женщинами. Она вовсе не так уж стремилась увидеть его женатым и продолжателем рода Сент-Джонов. Не больше, чем он сам. Поэтому пока речь не шла о том, что старший сын намеревается перейти все границы и добавить к списку своих побед невинных девушек, она выражала свое неодобрение бесчисленными жалобами.

Джулия Лок Сент-Джон даже в свои сорок с небольшим по-прежнему могла считаться необыкновенно красивой женщиной. Правда, все семейство Лок было наделено необыкновенной внешностью. Хотя Джулия, как большинство Локов, была голубоглазой блондинкой, все три ее сына удались в отца и отличались куда более светлыми глазами и черными волосами.

Она была гордой и упрямой женщиной. После смерти мужа не сбежала домой в Норфорд, к своей родне. Она намеревалась сама воспитать детей, не выходя больше замуж, и часто объявляла, что была счастлива в браке с Полом Сент-Джоном, потому что встретила любимого человека, а подобная удача не случается дважды в жизни, поэтому, подобно брату Престону, герцогу Норфорду, потерявшему жену, предпочла коротать жизнь вдовой.

Однако ее еще маленькие сыновья, тогда одного года, восьми и десяти лет, остались без отцовского руководства: в доме не было других мужчин, кроме наставников, которые совершенно не годились на роль отца. Именно по этой причине она часто привозила сыновей к дядюшке Престону.

И для того чтобы выполнять обязанности обоих родителей, Джулия постаралась преобразиться. Перемена происходила постепенно, но Джулия превратилась в весьма властного мужчину в юбке! В то время как их отец никогда не ворчал, не пытался сломить сыновей, Джулия овладела мастерством подчинять детей своей воле. Хотя она искренне их любила и всячески поддерживала, все же интонации голоса и манеры отражали ее мнение о том, как должен обращаться с детьми мужчина. И хотя стиль ее воспитания казался комическим, ни у кого не хватало духу объяснить ей это. Сама она считала, что совершенно права.