Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Ну давайте…

Водрузив очки, психолог принялась за чтение, словно школьная училка.

— «Бред и галлюцинации — два психотических симптома, типичные для больных шизофренией. Для бреда характерна абсолютная и непоколебимая убежденность субъекта в реальности воображаемых событий, которую он не разделяет с другими. Самые распространенные бредовые идеи — это бред преследования, когда субъект убежден, что какие-то люди, реально существующие или не существующие, злоумышляют против него, плетут заговоры».

— Да. Очень похоже на мой случай. Потрясающе! — заметил я иронически.

— Погодите. Вот то, что должно вас заинтересовать: «Для бреда типична особая форма уверенности, именуемая „бредовой убежденностью“. Речь идет о глубокой внутренней убежденности, не поддающейся опровержению фактами. Зачастую она возникает из-за того, что личное и необычное значение придается какому-либо реальному событию; оно безосновательно вдруг наделяется смыслом, который субъекту представляется очевидным: интуитивно он убежден, что событие связано с ним. Бред делает субъекта центром мира, так что он сталкивается с событиями, которые наполняются для него личностным смыслом, относящимся к нему, и уже не представляются случайными, но непременно содержат скрытую логику. Психотические галлюцинации — вторая категория типичных психотических расстройств — чаще всего принимают форму „голосов“, обращенных к субъекту».

— Классно. Я прочту вашу книгу.

Вздохнув, она протянула мне том.

— Курить по-прежнему нельзя? — спросил я, приподняв брови.

— Нет, месье Равель. В моем кабинете не курят.

— Вот гадство.

Она никак не отреагировала на мою выходку.

— Скажите, вы по-прежнему слышите голоса?

— Только во время припадка.

— Когда вы чувствуете приближение припадка, можно ли его предотвратить?

— Когда наступает припадок, единственное, что может помочь, — это полное уединение.

— Возможно, это положительный момент: вы уже знаете, что близость другого человека может спровоцировать приступ.

— Да. Близость другого человека.

— Но трудность в том, месье Равель, что вы не можете жить в полной изоляции. Поэтому нам придется найти другое решение, вы ведь это понимаете?

— Вполне. И к тому же… К тому же…

— Да?

— К тому же мне этого не хватает.

— Чего вам не хватает? Общения с другими людьми?

— Да. С другими. Я всегда чувствовал себя изгоем. Оторванным от людей.

— Даже с вашими коллегами?

— Да. Мы никогда не общаемся друг с другом. У Фейерберга мы сидим поодиночке, каждый за своей перегородкой, и с утра до вечера печатаем на своих компьютерах. Представляете? XXI век во всей своей красе. А вчера… Вчера я встретил на улице сотрудницу, так она меня даже не узнала. Или не захотела узнать, сам не знаю.

— У вас разве не бывает перерывов за кофемашиной?

— В нашем офисе нет кофемашины. Месье де Телем не разрешает.

— А как же обед?

— Большинство сотрудников приносят с собой сандвичи и перекусывают прямо на рабочем месте. По-моему, в этой конторе все служащие — такие же шизики, как и я! — добавил я с улыбкой.

— Вы не «шизик», месье Равель. И я думаю, что вам следует изгнать это слово из вашего лексикона.

Я виновато кивнул.

— То есть у вас на работе действительно нет никого, с кем вы могли бы иногда поговорить?

— Почему же, есть месье де Телем, мой начальник. Он знает, что я сумасшедший, поэтому внимателен ко мне. Вообще-то он даже приятный. И он единственный, с кем я где-то бываю. Да. Его можно даже назвать моим другом. Вроде как другом. Все-таки он мой начальник.

— А где вы с ним бываете?

Я улыбнулся.

— Мы часто заходим в блюз-клуб в Нейи.

— Вам нравится блюз?

— Да. И потом, в этом кафе такой шум, что, если со мной случится приступ, я не услышу голоса…

— Когда так шумят, вы совсем перестаете слышать голоса?

— Почти. Они заглушаются.

Она медленно кивнула и снова что-то записала в своей черной тетради.

— Позавчера вы мне сказали, что все меньше верите в свои шизофренические расстройства. А сегодня говорите, что, в конце концов, вы готовы снова в это поверить. Что заставило вас изменить мнение?

— Не знаю. Вчера, когда я прогуливался, у меня, вероятно, прояснилось в голове. Я вдруг осознал, что в этой моей истории концы с концами не сходятся.

— Объясните, что именно в ней не сходится?

— Ничего не сходится! Я больше ни в чем не уверен. Ведь я вам уже говорил: я даже не уверен, что доктор Гийом на самом деле существовал!

— А что, если вам проверить это самому? Это бы вам, возможно, помогло. Конечно, не в одиночку, а с чьей-то помощью…

— С вашей?

— Нет. Как раз здесь вам мог бы помочь ваш начальник или, еще лучше, ваши родители. После теракта вы так и не получали от них никаких известий?

— Нет. Я даже не знаю, вернулись они домой, на улицу Миромениль, или нет. Я боюсь там появляться. Когда я там был в последний раз, мне показалось… Мне померещилось, что там была камера. Но должно быть, я ее выдумал. Конечно. С моей паранойей…

— Камера?

— Да-да.

Она сделала пометку.

— Сейчас ваши родители наверняка очень беспокоятся. Вы должны попробовать связаться с ними и попросить помочь во всем разобраться. Отличить ложь от правды…

— А если я все выдумал, как эту камеру? Что, если их никогда не было?

— Вы об этом узнаете, если попытаетесь с ними увидеться. Мне кажется это важным. Одиночество, в котором вы замкнулись, представляется мне опасным. Вам необходимо восстановить связь с реальностью. Но вы рискуете при этом пережить достаточно тяжелые минуты. И лучше, если вы будете не один.

Слушая ее, я не мог перестать думать о родителях. Мысль, что они также плод моего воображения, казалась мне осязаемой. И ужасающей. И квартиры на улице Миромениль также могло не быть. Вдруг я всегда жил в этой гостинице?

— Какова вероятность того, что я выдумал доктора Гийома? — спросил я, упершись подбородком в свои сжатые кулаки.

— Если люди в Дефанс сказали вам, что никакого медицинского центра там не было, то очень высокая.

— Так же, как я выдумал голоса, которые звучат у меня в голове? Они тоже ненастоящие?

— Они настоящие для вас, Виго. Вы их действительно слышите. Но вы должны понять, что это вовсе не мысли других людей. Это ваши собственные мысли. Ваш мозг путает ваше «я» с внешним миром, точно так же, как он путает вашу психическую жизнь — то, что вы воображаете, — с реальными, окружающими вас событиями…

Я испустил долгий вздох. Да. Конечно. Это очевидно. Как может быть иначе? Но ведь мне это казалось таким реальным!

— А порезы у меня на пальцах? — Я поднял руки перед собой. — Выходит, они не из-за теракта?

— Если верить новостям, месье Равель, никто из тех, кто находился в башне КЕВС, не выжил… Никто. И когда видишь эти кадры по телевизору, трудно представить себе, как могло быть иначе.

— Получается, что я не был в башне?

— По всей видимости.

— А почему тогда я это помню?

— Вы могли находиться поблизости, это объясняет ваши ранения. Или вы видели теракт по телевизору и вас это потрясло, что и спровоцировало приступ паранойи, случай вполне классический…

— Классический? — Я даже обиделся.

— Учитывая расстройства, которыми вы страдаете, да. Вы придали реальному событию, не имеющему к вам отношения, личное и необычное значение. Припадки параноидальной шизофрении нередко создают у субъекта впечатление, что он — центр мира, в результате он сталкивается с событиями, которые уже не представляются ему случайными, но непременно содержат скрытую логику… Именно то, что я вам только что прочитала…

— Иначе говоря, в том, что я себе навоображал, нет ничего удивительного для человека, страдающего шизофренией?

— Да, это довольно распространенное расстройство. Вы поместили себя в центр исключительного события, как если бы вы были его главным действующим лицом. Как если бы вы могли оказаться в центре внимания всего мира. И когда расстройству такого типа сопутствует чувство, что никто не хочет вам верить, как вы и говорили в прошлую нашу встречу, это иногда называют синдромом Коперника.

19
{"b":"133707","o":1}