Теперь незнакомец методически осматривал двери кабинетов, несколько задержавшись у того, где помещалась спецчасть Ильина. Продолговатую печать на этой двери маска изучала особенно тщательно. Спустившись на четвертый этаж, человек обошел все комнаты и остановился перед кабинетом № 16. Срезав ножом восковую печать и спрятав ее в карман, он особым прибором открыл дверь. Войдя в кабинет и осветив его фонариком, незнакомец осмотрел счетные машины, сейфы, столы. Не заперев двери, он спустился по мраморной лестнице до поворота на третий этаж и, подкараулив второго обходчика, незаметно сфотографировал его через телеобъектив. Черный костюм незнакомца, яркий огонь злых глаз, горевших над темным шелком платка, производили зловещее впечатление.

Когда второй охранник скрылся в коридоре, человек в маске-платке бесшумно, по-кошачьи прокрался обратно на пятый этаж и подошел к обходчику, все еще лежавшему с раскинутыми руками на темной дорожке коридора. Осмотрев его оружие, человек при электронной вспышке сфотографировал охранника и дверь кабинета Ильина – «Многоугольник», пославший в СССР человека в черном, требовал точных и неопровержимых доказательств.

После этого человек подошел к окну и некоторое время колебался – вернуться ли ему обратно на крышу и снова добираться до дома водников или спуститься вниз и уйти через забор. Он избрал последний путь. Теперь предстояла наиболее рискованная часть операции. Каждые пять минут внизу вдоль гранитного цоколя проходил охранник. Лишь только он скрылся за домом, незнакомец быстро спустился вниз по веревочной лестнице и, послав наверх еще одно реактивное кольцо по шнуру, параллельному лестнице, сжег ман наверху. С мягким звуком лестница упала вместе со шнуром на землю. Освещенный ярким светом ламп, человек с лихорадочной поспешностью смотал лестницу и шнур. Покажись сейчас обходчик, дерзкий шпион был бы пойман, но он успел не только сложить свое приспособление, но и броситься в тень забора. Здесь его поразила высота стены, она была не ниже одноэтажного дома и сверху опутана колючей проволокой.

Неумолимо бежали секунды. Скоро опять появится обходчик. Вот послышались его шаги… Шпион молниеносно кинулся за бочку с песком, стоявшую в углу двора, и переждал, пока охранник, постояв около, не тронулся дальше.

Лишь только вахтер удалился, как человек в черном набросил на забор крючок, зацепив им за проволоку. От крючка тянулась та же мановая лестница из шнура с петлями для ног. Потянув ее и проверив, крепка ли проволока наверху, незнакомец взглянул на часы и опять замер за бочкой.

Вновь показался сторож, вновь посмотрел на бочку, на забор – и опять скрылся за углом. В тот же миг человек стрелой выскочил из своего убежища и, торопливо перебирая руками и ногами по петлям лестницы, поднялся по пахнущему известью забору. Выждав, пока наружный охранник завернет за угол, Лайт – разведчик «Многоугольника», цепляясь за стальные колючки, с трудом преодолел заграждение и, сняв крючок лестницы с проволоки, спрыгнул вниз с пятиметровой высоты.

Июньская жара уже спала, и в парке над рекой появились гуляющие. У обрывистого берега лениво плескалась серо-зеленая вода, блестел на солнце песок пляжа. За рекой темнели мглистые синие горы.

В ажурной беседке, в тени берез, над самым обрывом, сидели мужчина и девушка лет двадцати на вид. Она была в розовом платье, с чайной розой на груди, черный шелк ее волос перетягивала карминовая бархотка.

– Знаешь, Вадим, – глубоким грудным голосом серьезно проговорила она, – мне все не верится.

Человек, которого звали Вадимом, был в легкой рубахе и синем галстуке. На его холеном лице то и дело проглядывало беспокойство. Он недовольно ответил:

– Говорю, бросил!

– Совсем-совсем бросил?

– Почему совсем? – удивился Нежин. – Ну… раз в десять дней выпью бокал и все. Да хватит об этом, Оля! – вдруг с прорвавшимся раздражением проговорил он и, стараясь придать своему голосу ласку, переменил тему: – Взгляни лучше на горы вдали, и тебе не захочется говорить о вине. Смотрю я на них, и они для меня то лиловый динозавр, который вот-вот зашевелится и сползет в реку, то вздымающаяся из земли корона подземного бога…

– Река наша – красавица. – И Ольга внимательно и грустно взглянула на Вадима.

– Как и ты.

– Вадим!.. – смутилась Ольга.

– Уж сколько дней я все думаю об одном.

– О чем?

– О воле. «Воля – хребет характера», – учили мы в психологии. До чего верно! Есть воля – всего достигаешь. Нет воли – толка не будет. – Все есть у меня, – помолчав, продолжал он, – запоминаю легко, выучиваю быстро, силу в себе чувствую, честолюбие есть. А воли, кажется, мало. Я словно железо – ковкий, мягкий, тягучий. А вот пусти в меня хром или ванадий – и сразу сталь. Вот этого мне и не хватает.

– Ты сегодня говоришь, будто каешься.

– Правду говорю, Оля!

– Раз ты уж бросил вино, вот тебе и воля.

– И кажется мне, – нахмурился Вадим, – в один день все у меня сорвется….

Над убаюканной жарою водой промчалась стайка ласточек.

– Смотри! – обрадовалась Ольга. – Ласточки! Смотри, как они ловят мошек! Вот летит прямо, падает. Вспорхнула, трепещет на месте! Ласточки, ласточки сизокрылые, как я вас люблю!

– Я тоже люблю, – Вадим мягко улыбнулся.

– Ласточек?

– Тебя люблю, моя ласточка! – охваченный внезапным порывом, быстро заговорил он. – Только тебя, девонька моя сероглазая, только тебя лишь одну! Работаю – ты у меня одна на душе. На скрипке играю – для тебя одной звуки лью, – и он сжал ее полную белую руку выше локтя.

– Вадим! – отодвинулась Ольга. – Люди кругом!

– Пусть, пусть. Хоть весь свет, – потянулся к ней Нежин. – Всем скажу, всем крикну – люблю Зарину Ольгу! Люблю во весь охват души, во всю силу!

Вадим порывисто обнял ее за плечи. От резкого движения коробка, которую он держал на коленях, упала.

– Вадим, – испугалась Ольга. – Смотри, уронил!

– Да, да… – растерянно бормотал он, – разбилась, верно, – но, подняв большую коричневую коробку, Нежин облегченно воскликнул: – Цела! – Повернувшись затем к Ольге, он сказал: – Помнишь, за мной был подарок? Вот он! Прими, пожалуйста.

Неуверенно взяв коробку, она лукаво спросила:

– Сейчас открыть или потом?

– Сейчас.

Положив на скамейку сумку, Ольга раскрыла коробку и развернула хрустящую полупрозрачную бумагу. В руках ее оказалась изящная ваза в форме бокала.

– Какая прелесть! – восхитилась Ольга. – Голубая-голубая! Как небо. И хризантемы! Да это китайский фарфор! Зачем такую дорогую вещь?

– Оля, я ждал дня, когда смогу подарить ее тебе. Пожалуйста, прими и скажи мне только одно слово.

– Какое слово?

– «Да».

– Я совсем забыла сказать «спасибо». Спасибо, – спохватилась Ольга. Помолчав немного, она несмело спросила: – А ты мне правду сказал?

– Конечно правду! Разве ты не догадывалась раньше, что я тебя люблю? Разве не знала, что признаюсь? Оля, Оленька, – голос у него изменился.

– Что, Вадик?

– Оля, моя милая, ты всегда со мной. И в мыслях, и в снах, и наяву, и в музыке, и в отдыхе. Хочу всегда быть вместе с тобой. Будь моей женой.

– Глупышка ты, – пошутила Ольга. – Объясниться – объяснился, а люблю ли я тебя, и не спросил.

– Всю жизнь будем вместе, – не слушал ее Вадим, – до последнего вздоха, до самой смерти.

– Сейчас не проси, Вадик, потом, потом, – шептала Ольга. В ней боролись два чувства – любовь к Вадиму и желание проверить, насколько он тверд в своем слове.

– Оленька, прошу тебя, скажи – «да», и ты будешь моей волей, ты, как ванадий, превратишь меня в сталь. Оленька, без тебя…

– Что «без тебя?» – встревожилась Ольга. Ей вдруг показалось, будто что-то черное и смертельно опасное крадется к ее Вадиму. – Что «без меня?» – не отступала Ольга. – Говори, говори скорей! – теребила она осекшегося Нежина. Волнение ее становилось все сильнее. – Что случилось, Вадим? Ты странный сегодня. Непременно скажи, ну!