– Позвольте представить – мускат 1908 года, Португалия.
– 1908 год? – удивился Нежин, глядя на черно-вишневую ароматную жидкость, которую Будин разливал в граненые бокалы.
– Девятьсот восьмой. От чернооких лиссабоночек. Приобрел за границей, в командировке, – и Будин произнес тост: – Пью нашу дружбу, будущее сотрудничество.
Полувековой мускат обжег Нежина тысячью приятных уколов в небо и поразил приятным, ни с чем не сравнимым букетом.
– Черт возьми! – восхищенно вырвалось у него. – Португальцы кой-что смыслят в винах!
Время перевалило за полночь, но ужин продолжался. За мускатом последовало белое «Асти» из Италии.
– От Рафаэля Санти, – пояснил Будин. – Всегда с серебряной пробкой, всегда в треугольной бутылке, – и, разливая, спросил: – Мой бесценный Вадим, я вас не задерживаю?
– Время у меня есть, – ответил Нежин.
– Без работы? – искренне обеспокоился Будин.
– Нет, почему? Работаю в одном учреждении.
– «В одном учреждении», – передразнил его Будин. – Все секреты! Я вот заведовал статистическим отделом в Ростовском облисполкоме. Сейчас у меня годовой отпуск. Работаю в Московском финансово-экономическом институте. Пишу диссертацию и поэтому приехал к вам, ближе к объекту изучения. Так все-таки, в каком вы учреждении?
– В Главуране, статистик по металлургии.
– О! – многозначительно протянул Будин. – Тут уж, конечно, секретно.
– Да.
– Ну, мы с вами ведь и в этом деле пара. Я пишу совершенно секретную диссертацию – «Метод и организация металлургической статистики», – и, придвинувшись к Вадиму, он доверительно прошептал: – Не выхожу из секретных предприятий. Можно сказать, днюю там и ночую. Скоро и у вас должен быть.
А когда бутылка «Асти» опустела, ученый, забыв всякую осторожность, сказал:
– Слушай, мой сошампанник. Я хмелен немного… Но я покажу тебе одно письмецо. – И Будин, достав из бумажника светло-коричневый конверт, вручил его Нежину. – Только помни, секретно!
Польщенный доверием, Нежин вынул плотную голубую бумагу и, пропуская строчки, стал читать:
«Уважаемый товарищ Будин!
Спешу сообщить… для успешной защиты диссертации… только новейшие материалы, включая атомную металлургию… взятые из самой жизни… Помощь для доступа на секретные предприятия и тресты обеспечим письмом Министра…
Профессор Никольский».
– Новейшие материалы! Атомная промышленность! – тут же подчеркнул Будин. – Понятно? – И, взяв Нежина за руку, добавил: – Ты мне поможешь, конечно. У тебя, знаю, в Главуране сплошной атом. Это мне и надо.
– Помогу, – бездумно согласился Нежин. Он, как и Будин, был изрядно навеселе, и, кроме того, успокоен рекомендацией знаменитого Никольского.
– Мой Вадим, – обнял его Будин и налил еще вина. – Скажи, большой у вас главк?
– Да человек 200 будет. В одной нашей группе 14 человек.
– У группы свое название?
– Да. «Спецгруппа при начальнике Главурана».
– Да! Ведь ты в Главуране, – как бы вспоминая что-то, отяжелевшим языком проговорил Будин и упал головой на плечо Нежина.
– Линия, стало быть, военная?
– Оборонная. Вернее, линия атомной промышленности.
Далеко за полночь Нежин согласился давать консультации Будину в его работе над докторской диссертацией. Перед уходом, поддавшись настойчивым уговорам, Нежин сунул в карман 2000 рублей в счет будущего гонорара. Это было его второй ошибкой.
16. Жирные пятна
Язин знал, какими зоркими порой оказываются простые люди, и как помогают их сообщения госбезопасности, если суметь выделить в них рациональное зерно. Вот почему он направил в областное управление милиции своего сотрудника Смирнова, недавно сошедшего с университетской скамьи, но человека весьма проницательного.
– Ищите, Олег Андреевич, среди заявлений все, что может указать на какое-либо секретное место, где мог бы прятаться человек, – сказал ему Язин, по своему обыкновению, коротко и сжато. – При малейшем подозрении шлите людей на проверку. В особых случаях звоните мне.
Вечером 13 июля худощавый Смирнов сидел в душном кабинете старшего следователя и внимательно читал подряд все заявления, поступившие в милицию за последние месяцы. Рядом трудолюбиво жужжал небольшой вентилятор. Три пухлых серых папки лежали горой на столе. Изредка Смирнов откладывал бумаги, откидывался на спинку шаткого стула и на минуту закрывал глаза – гигиеническая привычка, усвоенная им с детства. Затем он снова погружался в бесконечный мир предложений, донесений, советов и жалоб.
«Товарищу начальнику милиции, – читал Смирнов страницу, вырванную из школьной тетради. – Заявление от шофера облпромбазы Онютина Алексея…»
Небольшое масляное пятно наглядно говорило о профессии заявителя, и Смирнову даже казалось, что он слышит запах бензина.
«Настоящим заявляю, что гражданка Фокина самовольно навела сенной сарай вплотную к моему деревянному дому, что в пожарном отношении…»
В жалобе на пожарную опасность ничего интересного не было, и Смирнов, не дочитав заявления, взял другое. Он просмотрел десятки бумаг – всех цветов и форматов. Но ни кража песка, ни самовольная засыпка сточной канавы, ни коллективная пьянка руководителей треста не привлекли внимания молодого контрразведчика. Он оживился лишь тогда, когда на стандартном листе для пишущей машинки прочитал:
«Товарищу начальнику!
Знаем мы все, какая в нашем городе промышленность. А потому и пишу, хоть не уверен. Вот что заметил. В воскресенье 17 июня рыбачил близ Щербатого острова, и совсем не клевало. Думаю, половлю в заводи, что выше. Вода высокая, еле догреб. В самой заводи тихо. Ловил я здесь, ловил – да опять без толку. Видно, жирные пятна, что на воде были, мешали. 24 июня опять в воскресенье приехал в этот заливчик. Думаю, снесло масло – и клев будет. Но опять по воде масло радугой блещет. Откуда, думаю, взяться маслу? Катера не заходят: кругом скалы, ни загореть, ни посидеть. И почему за неделю масло не смыло? И тогда еще раз съездил – и снова пятна рыбе мешают. Вот почему и пишу, может, там что-нибудь есть. Хоть и не уверен.
Егоров Никита Порфирыч, сторож райтрансконторы № 9, Тургенева, 66».
Смирнов перечитал заявление. «В самом деле, отчего в удаленной от города каменистой заводи вдруг масляные пятна на воде? – думал он. – Может быть, там выход нефти? Или туда все же заходят катера?»
Слова Язина – «Действовать немедленно при малейшем подозрении» – всплыли в его голове, и он снял телефонную трубку.
Шел второй час ночи, когда начальник БОРа, выслушав доклад Смирнова, попросил прочесть ему заявление Егорова и тут же сказал:
– Немедленно берите людей и водолаза в скафандре автономного действия! Через Управление безопасности просите торпедный катер! Дорога каждая секунда. В самое заводь войти на веслах. Ищите подводные щели, норы, отверстия. Предупредите водолаза: результаты поисков докладывать только вам. После возвращения разбор заявлений продолжайте!
Через час по черным водам Алмана мчался торпедный катер. Смирнов стоял на носу, и ему казалось, что он летит на гидроплане. Бешеный ветер несся навстречу, трепал волосы, резал утомленные глаза.
Заводь находилась в 20 километрах выше Ясногорска, близ того места, где белые и красные бакены днем и яркие огни ночью предупреждали суда о подводных камнях. Из жителей города сюда редко кто приезжал.
Было немного больше двух часов ночи, когда катер, бесшумно остановившись у входа в заводь, спустил на воду широкую лодку. Пелена низких облаков скрывала луну. Высокие скалы, точно гигантские бивни, окружали небольшую овальную бухту. Ни звук, ни всплеск, ни шорох не нарушали тишины. Лодка на веслах подошла вплотную к берегу.
На корме кунгаса в скафандре без шлема сидел водолаз Лубков. Никогда он не выполнял подобного задания: ночью при фаре искать подводный ход в скалах и затем о результатах тайно доложить хрупкому человеку, который руководил операцией. Лубкова немного успокаивало лишь то, что под водой он будет передвигаться без неудобных и путающихся под ногами шлангов воздушной подачи.
