Студентом в декабре 1947 года Чернов пережил страшный для него удар: денежная реформа превратила его многолетние сбережения в 11 400 рублей!

Скрыв озлобление, он продолжал копить, все так же урезывая себя во всем. С бессильной завистью читал он о странах, где строят самые высокие небоскребы, где газеты выходят на десятках страниц с многокрасочными иллюстрациями, где деньги приносят почет и власть. Но лишь в редких случаях, под влиянием винных паров, которых Чернов справедливо опасался, он высказывал свои взгляды.

Рано женившись, Чернов выжил из дому жену за то, что она осуждала его мечту о богатстве. Год из года он становился все более замкнутым и необщительным. Сослуживцы объясняли это желанием уберечь тайны атомной металлургии, проходившие через его память, а также личной трагедией. Однако острый ум, сдержанность, молчаливость и быстрота, с которой Чернов овладевал самыми сложными разделами статистики, двигали его вперед. Уже через два года его работы в Главуране Пургин считал его одним из трех своих возможных заместителей.

Жил Чернов одиноко, редко выходил из дому, завтракал и ужинал у своей дальней родственницы – пожилой женщины, жившей в одном с ним доме. Вечерами Чернов обычно сидел на балконе в удобном бамбуковом кресле. По привычке тренируя свою память, он шепотом перебирал цифры, имена людей, все виденное, слышанное и замеченное им за день.

– Пургин, Аркадий Аркадьевич, – вполголоса говорил он, – среднего роста, признаки начинающейся астмы, глаза серо-голубые, брови короткие, нос прямой.

– Дневная добыча тория на Сухановском комбинате 112 граммов, – бежали с его губ цифры, в то время как рука поглаживала редкие светлые волосы. – В последний месяц добыча возросла на 19 процентов, что равно сильно увеличению мощности комбината на один катализирующий агрегат.

– Вагин все чаще работает с бериллием. Металлического бериллия в этом году добыто на фабрике имени Молотова, – тут Чернов делал паузу и начинал складывать в уме: – за январь 3 килограмма 290, февраль 4,371, итого 7,660. Март – 3,900, апрель – 3,200. Итого за 4 месяца… 14 килограммов 780.

Чувствовал Чернов себя в эти минуты легко и спокойно. Он и не подозревал, что с вечера 15 июля за ним стали наблюдать люди генерала Долгова. Этому дали повод особенности его характера и поведения.

10 июня, за месяц до проникновения врага в сейф Главурана, Нежин сидел в ресторане «Дарьял». Его столик находился почти около оркестра. Первая скрипка играла в этот вечер особенно вдохновенно, и Нежин, сам скрипач-любитель, слушал музыку, забыв о вине.

– Простите, пожалуйста, – раздался над ним приятный, вкрадчивый голос, и, чуть вздрогнув от неожиданности, Нежин увидел представительного мужчину в хорошо сшитом сером костюме. Интеллигентное лицо незнакомца покрывал легкий загар. В зачесанных назад редких волосах блестела седина.

– Все столики заняты… – объяснил подошедший. – Позвольте сесть к вам.

Он стоял в скромной выжидательной позе, готовый при отказе тотчас же удалиться.

– Пожалуйста, пожалуйста, – охотно согласился Нежин, которого сразу привлекли мягкость и простота незнакомца.

Бесшумно усевшись, человек подозвал официантку:

– Бифштекс, яичница с крутым перцем и, – тут он прищелкнул языком, – шампанское с ананасом. – Молодой человек, – уже Нежину сказал человек в сером костюме, – жемчужница еще встречается без жемчуга, но шампанское без фруктов – никогда.

Незнакомец, очевидно, был в отличном расположения духа, улыбаясь, он доверительно сообщил:

– Сегодня, мой юный друг, у меня большой день: закончена первая половина докторской диссертации. Труд долгих утомительных лет! Да, совсем забыл! Позвольте представиться – Николай Николаевич Будин, кандидат экономических наук, по статистике.

Нежин назвал себя.

«Какое совпадение – мы оба статистики!» – подумал он.

Скоро официантка принесла ароматный бифштекс и яичницу на сковородке. Повязавшись салфеткой, Будин взял нож и вилку.

– Мой юный друг, давайте выпьем! – предложил он. – Много раз я пью это вино из Шампани, но оно всегда ново для меня. Все народы во все времена и эпохи тяготеют к вину. Возьмите аква-витэ у римлян, тодди в Африке, сакэ в Японии, шаосин у китайцев.

– Именно, именно! – согласился Нежин.

– Если не говорить о марочных винах, – жуя бифштекс, добавил Будин, – то я предпочитаю всему шампанское изящных французов.

Уже через минуту он оторвался от еды и приветливо улыбнулся:

– Давайте еще по бокалу. За мою диссертацию. За будущее звание!

После третьего бокала Будин повеселел еще больше, он говорил теперь о скрипках мастеров Амати, Страдивариуса, Гварнери, о 130 видах духов, о бриллиантах, о черном, зеленом, коричневом и фиолетовом дереве. И Нежин слушал изящную и благозвучную речь своего нового знакомого, поражаясь широте его знаний. Но вот Будин взял ломтик ананаса и капризно заявил:

– Хочу говорить только о скрипке! Хочу слушать только скрипку!

Было заметно, что им начинает овладевать хмель.

Нежин охотно поддержал его.

– Будем слушать скрипку, Николай Николаевич. Я ведь сам немного играю.

– Да?! Мой музыкальный Вадим! – радостно воскликнул Будин. – Какое совпадение! И я ведь чуточку скрипач, дошел в школе до Большого Донта. У меня дома – настоящий Гварнери. Скрипке 200 лет! Божественный звук, особенно струны «соль» и «ре». Я натягиваю итальянский аккорд, а иногда, как сам маэстро Паганини, беру виолончельные струны.

Будин молодел от вина, от вдохновения, которое вкладывал в свою речь.

Нежин смотрел в его холодные, блестевшие от вина глаза, на гладкий лоб, перерезанный вертикальной складкой, и чувствовал, что новый знакомый кажется ему все более обаятельным. Незаметно летело время, и Будин, взглянув на часы, вдруг сказал тоном приказа:

– Ну, мой друг, шерами, как говорят французы, едем ко мне играть на Гварнери! Я слушаю вашу игру, вы мою. Будем играть на виолончельных струнах. Едем! Счет! – махнул он официантке.

И, нарушив инструкцию о безопасности работников Главурана, Нежин отправился к Будину.

Это была его первая ошибка.

В этот вечер Катков и видел Нежина садившимся в такси вместе с представительным Будиным.

Квартира кандидата наук на Песчаной, 40 понравилась Нежину. Палевое масло на стенах, золотистые шторы, картины в тяжелых рамах, книги – все это было красиво, скромно и дорого.

– Вот и моя обитель, – сказал Будин, проводя Нежина в кабинет.

– А моя не особенно хороша, – искренне сорвалось у Нежина.

– Пустяки, – беззаботно отозвался Будин, – квартиру всегда можно купить. Только б желание да деньги. А вот настоящий Гварнери. – И он протянул темно-оранжевую скрипку удивительно красивой формы. – Оцените сами!

Взяв легкий и гулкий инструмент, Нежин начал играть. Будин, откинувшись в мягком кресле, слушал и одобрительно покачивал головой. После серенады Тозелли Нежин исполнил «Пиччикатто», а затем арию Баха, затем «Траумарей». Играл он свободно. Его легато было незаметно в переходах смычка, звук лился нежно и ласково.

– Какое анданте! Какая кантилена! – восхищался Будин. – Вам только на Гварнери и играть.

Нежин был счастлив новым знакомством. Редкая скрипка, совпадение интересов, выпитое вино, атмосфера утонченного дружелюбия, которой его окутал ученый, – все это заглушило в работнике Главурана чувство осторожности.

За поздним ужином Нежин узнал, что Николай Николаевич не только профессиональный статистик, но как и он, работает в металлургии.

– Статистика по металлам – пуп промышленности, – афористически выразился Будин.

Совершенно доверившись ему, Нежин разговорился.

– Если не секрет, Николай Николаевич, какая тема вашей диссертации? – спросил он.

– По статистике, – уклонился Будин, постукивая пальцами по столу.

– Не скрывайте, Николай Николаевич, я тоже ведь статистик.

– И вы по статистике? – обрадовался тот. – У нас, шерами, полное родство душ! Ваши знания я уже вижу ценным грузом на моем диссертационном корабле. Это мы так не оставим! – и кандидат наук достал из стенного шкафа высокую бутылку с золотой головкой.