Русский громко фыркнул, выражая язвительную насмешку.
– Вы умеете лгать творчески, нагло – но грязно. Именно я нашел ваш передатчик. Захороненный в лесу к юго-западу от Москвы, около дачи американского посольства.
Меткалф не изменился в лице, продемонстрировав белобрысому агенту лишь мину скептического недоверия, но его мысль напряженно заработала. Рубашов ни словом не упомянул о передатчике! Если бы он о нем знал, то сказал бы. В чем же было дело?
– Да, – ответил на его невысказанный вопрос сероглазый агент. – Маленькая деталь, которую я опустил в своем рапорте Рубашову. Этот факт пригодится в дальнейшем мне самому – я никогда не доверял этому скользкому подлизе. Но передатчик исследовала наша специальная техническая секция, и я видел донесение о результатах. Аппарат разработан британской секретной службой специально для полевых агентов разведки. Это совсем не та связь, которая была бы необходима любому бизнесмену. – Он двинул рукой, и дуло пистолета нацелилось в грудь Светланы. – Но чрезвычайно полезно для того, чтобы передавать военные секреты, полученные от дочери генерала Красной Армии.
– Нет, это неправда! – зарыдала Лана. – Это ложь! Я ничего не делала против правительства!
– Разойтись на шаг! – приказал агент и злорадно добавил: – Теперь вы оба покинете Лубянку только в сосновом ящике.
– Она моя, – внезапно послышался еще один мужской голос. Повернув голову, Меткалф увидел, что с другой стороны подходит рыжеволосый агент ГРУ.
– Кундров! – в голос выкрикнула Светлана. Можно было подумать, что ей стало намного легче при виде приставленного к ней офицера военной разведки. – Вы же наблюдаете за мной, вы знаете меня – это чудовище обвиняет меня в каких-то безумных вещах!
– Да, – спокойно ответил Кундров, глядя на агента НКВД. – Я знаю эту женщину. Она приписана ко мне. Вы знаете порядок, Иванов. Если уж арестовывать ее, то это должно сделать ГРУ как ответственная за нее организация.
Блондин из НКВД снова нацелил пистолет на Меткалфа; на его лице, сохранявшем выражение ледяного спокойствия, не дрогнул ни один мускул.
– Вы возьмете женщину, – ответил он, – а я – американского шпиона.
Кундров тоже вынул пистолет и указал дулом на Светлану и Меткалфа.
– Для вас будет полезнее забрать сразу обоих, – холодно произнес он. – Если, конечно, мы с вами укажем все это в рапортах.
– Согласен, – сказал Иванов, человек из НКВД. – Будем считать операцию совместной, значит, и заслуги пополам. В конце концов, все равно заговор будут расследовать обе наши конторы.
Американский шпион – это дело НКВД, а утечка жизненно важных тайн Красной Армии – вопрос для военной разведки.
– Подождите, – поспешно бросил Кундров. – Этот американец слишком хитер, слишком умелый лгун. Зачем попусту тратить на него время судей?
Второй русский посмотрел на Кундрова, и на его лице расплылась понимающая улыбка.
– И верно, зачем?
– В наших правилах четко сказано, что нужно делать, если задержанный пытается убежать.
– Нет! – выкрикнула Светлана, поняв наконец, к чему клонит Кундров.
– Да, – ухмыльнулся человек из НКВД. – Американец пытался оказать сопротивление и избежать ареста, что ему уже несколько раз удавалось.
На лице Кундрова, когда он передернул затвор своего «токарева», была написана решимость человека, намеренного сделать то, что он считает нужным, невзирая ни на что. В лунном свете сверкнула звезда на бакелитовой рукояти пистолета.
– Давайте, не теряя времени, покончим с этим возмутителем спокойствия, – спокойно произнес он и нажал на спусковой крючок.
Лана закричала, а Меткалф, сразу позабыв о боли, метнулся к своей подруге, сбил ее с ног и повалил на стальное покрытие моста, вытолкнув с линии огня агента ГРУ.
Пистолет Кундрова прогремел дважды, выпустив две смертоносные пули, но они обе прошли мимо, агент промахнулся дважды! Лежа поверх Ланы, закрывая ее своим телом, Меткалф, ничего не понимая, смотрел, как агент НКВД внезапно потерял равновесие, попятился, перевалился через невысокие стальные перила и рухнул вниз. Послышался громкий всплеск. Кундров застрелил своего коллегу из НКВД! Он промахнулся, обе пули угодили в грудь другого агента! Как такое могло случиться?
Меткалф уставился на Кундрова и с первого же взгляда понял: никакой случайности не было! Он вовсе не промахнулся. Он стрелял именно в Иванова.
– У меня не оставалось никакого выбора, – сказал Кундров, убирая пистолет в кобуру. – Его рапорт погубил бы вас, Светлана. Вас и вашего отца.
Рыдания Ланы сменились негромкими всхлипываниями; она уставилась на своего «прикрепленного».
– Я не понимаю! – прошептала она.
– Убийство может быть и добрым поступком, – пояснил тот. – А теперь – идите! Вы должны немедленно уйти отсюда, Светлана Михайловна, прежде чем появятся другие и ситуация еще более осложнится. Немедленно. На выстрелы придут другие сотрудники. Идите домой. – В голосе офицера ГРУ слышалась самая неподдельная нежность, но вместе с ней угадывалась и несокрушимая сталь.
Меткалф медленно поднялся на ноги, и Светлана вслед за ним.
– Но Стива… мой Стива – что вы сделаете с..?
– Он должен немедленно покинуть Россию, – не дослушав, ответил Кундров. – Слишком много всего на нем, и о возвращении не может быть и речи. А теперь слушайте, что я вам говорю. Идите. Бегите! Вам нельзя здесь оставаться!
Светлана растерянно смотрела на Меткалфа.
– Да, – подтвердил Меткалф. – Тебе нужно идти, дуся. Прошу тебя. – Он крепко обнял ее, поцеловал в губы и тут же разжал руки и отступил на шаг. – Мы еще увидимся с тобой. Только не здесь, не в Москве. Беги, моя любимая. Беги.
Все еще не пришедший в себя Меткалф сидел рядом с офицером ГРУ в «эмке» – так русские называли между собой легковые седаны «М-1» производства Горьковского автозавода. Кундров, казавшийся воплощением высокомерия благодаря жестким очертаниям рта и крупному аккуратному носу, вел машину по улицам города. Но голос не слишком соответствовал внешнему облику: в этом человеке определенно угадывалась незаурядная культура и даже нежность.
– Можно, конечно, допустить, что никто не видел, как тело Иванова падало в реку, – сказал он, – но я в этом сомневаюсь. Будем надеяться, что свидетели, кем бы они ни были, поступят, как настоящие советские люди, и будут держать рты на замке. Страх перед властями, боязнь самых неожиданных последствий – все это обычно заставляет людей не совать нос в чужие дела.
– Почему? – перебил его Меткалф.
Кундров понял, что пассажир имел в виду не его последние слова.
– Почему я сделал то, что сделал? Возможно, потому, что я беспокоюсь о Светлане Михайловне больше, чем обязан по службе.
– Вы, наверно, могли бы договориться с Ивановым, чтобы он отпустил ее.
– Люди из его конторы никогда никого не отпускают. Именно поэтому мы и называем их щелкунчиками. Стоит человеку попасться им в зубы, и они будут все сильнее и сильнее стискивать его, но ни за что не разожмут челюсти.
– Но ведь и у вас все точно так же. В вашей организации. Так что ваше объяснение не убеждает.
– Есть такая русская пословица: дареному коню в зубы не смотрят. Считайте то, что произошло, дареным конем.
– У нас есть другое выражение, заимствованное у Вергилия: бойтесь данайцев, дары приносящих.
– Но вы не троянец, а я не грек. Вы считаете меня врагом, потому что я работаю на ГРУ.
– Но ведь так оно и есть.
– С вашей точки зрения, возможно. Вы, как американский агент, заброшенный в Москву, естественно, должны видеть все в черно-белом свете.
– Называйте меня как хотите. Вам виднее.
Меткалф заметил, что они подъезжали к Ленинградскому вокзалу.
– Да, мне действительно виднее; к тому же у нас нет времени на споры. Неужели вы воображаете, что мы, работники советской разведки, слепые или, по крайней мере, настолько ограниченные люди, что не можем связать концы с концами, видя то, что происходит прямо у нас перед носом? Что мы видим меньше, чем замечаете вы, пришельцы из других, далеких стран? Право, такое высокомерие меня забавляет. Это не мы, это вы слепцы. Мы, работающие внутри злодейской системы, знаем правду лучше, чем кто бы то ни был. Мы видим, как все происходит. Понимаете ли, у меня нет никаких иллюзий. Я знаю, что я всего лишь маленький винтик в большой гильотине. Моя мать часто повторяла мне одно старинное высказывание: «Судьба требует плоти и крови». И вообще, что чаще всего требуется? Плоть и кровь. Об этом нельзя забывать. Возможно, когда-нибудь я расскажу вам свою историю. Но сейчас на это нет времени.
