– Благодарю вас, нет.

– Мне сообщили, что вы отказались от пищи, которую вам принесли. Мне прискорбно это слышать.

– Ах, значит, это была пища? – Меткалф вспомнил жестяную миску с водянистым супом из какой-то требухи и черствый ломоть черного хлеба, которые ему действительно приносили. Когда это было? Сколько времени прошло с тех пор, как его бросили в одиночку?

– Что ж, конечно, это не черноморский курорт, да и срок вашего пребывания здесь, в отличие от курорта, ничем не ограничен, ведь так? – Рубашов вышел из-за стола и теперь стоял перед Меткалфом, скрестив руки на груди. Его черные сапоги были начищены до зеркального блеска.

– Так, значит, вы квалифицированный агент. Мало кто мог бы так ловко уходить от наших оперативников, как это удавалось вам. На меня это произвело большое впечатление.

Следователь, несомненно, ожидал, что арестованный сразу начнет все отрицать. Но Меткалф промолчал.

– Я надеюсь, вы понимаете, в каком положении оказались.

– Целиком и полностью.

– Приятно это слышать.

– Я понимаю, что был похищен и незаконно заключен в тюрьму агентами советской тайной полиции. Я понимаю, что произошло большое недоразумение, которое повлечет за собой серьезные последствия, куда более серьезные, чем вы можете себе представить.

Рубашов медленно и печально покачал головой.

– Нет, мистер Меткалф. Никакого недоразумения. И все «последствия», как вы изволили выразиться, мы просчитали. Мы мирные люди, но мы не потерпим открытого шпионажа, проводимого против нас.

– Да, – спокойно откликнулся Меткалф. – «Шпионаж» – это, кажется, именно то обвинение, которое вы любите выдвигать всякий раз, когда кто-то решает, что тот или иной человек чем-то неугоден. Разве это не тот самый случай? Кому-то, скажем, в Комиссариате внешней торговли, не понравились условия, выдвинутые моей семейной фирмой, и…

– Нет, сэр. Прошу вас, не тратьте впустую мое время на ваши тщетные уловки. – Он ткнул тоненьким указательным пальцем в сторону кучи папок на столе. – Все это дела, расследованием которых я руковожу. Как видите, у меня много работы, а часов в сутках слишком мало, чтобы ими можно было разбрасываться. Так что давайте, как говорится, возьмем быка за рога, мистер Меткалф. – Он шагнул к столу, взял лист бумаги и вручил его Меткалфу. От следователя сильно пахло трубочным табаком и кислым потом. – Ваше признание, мистер Меткалф. Подпишите его, и наша работа будет закончена.

Меткалф взглянул на листок и увидел, что он девственно чист. Принудив себя весело улыбнуться, он взглянул на следователя.

– Просто поставьте свою подпись здесь, внизу, мистер Меткалф. Детали мы проработаем позже.

Меткалф снова улыбнулся.

– Вы производите впечатление глубоко интеллигентного человека, мистер Рубашов. И ничуть не похожи на тупицу, который мог бы принять дурацкое решение арестовать видного американского промышленника, семейство которого имеет немало друзей в Белом доме. И на человека, желающего принять на себя ответственность за дипломатический инцидент, который может выйти из-под контроля.

– Ваше теплое отношение глубоко тронуло меня, – сказал следователь, опершись задом на стол. – Но дипломатия – это не моя забота. Не мое, так сказать, амплуа. Моя работа заключается в расследовании преступлений, вынесении приговоров и наблюдении за их выполнением. Мы знаем о вас гораздо больше, чем вы можете себе вообразить. Наши агенты наблюдали за вашими действиями с момента вашего прибытия в Москву. – Рубашов взял со стола толстую папку. – Здесь много, очень много деталей. И все они рисуют совсем не того человека, который мог приехать к нам с действительно деловыми намерениями.

Меткалф наклонил голову и трагически вскинул одну бровь.

– Я же мужчина, мистер Рубашов. И я не имею иммунитета против обаяния русских девушек.

– Как я уже сказал, мистер Меткалф, пожалуйста, не заставляйте меня тратить время впустую. Теперь вот что… Ваши передвижения по Москве крайне заинтриговали меня. Вы, как мне кажется, передвигаетесь очень свободно и, я бы сказал, широко.

– Я неплохо знаю город.

– Вы были замечены за изъятием документов на Пушкинской улице. Вы отрицаете, что были там?

– Вы сказали: за изъятием документов?

– У нас есть фотографии, мистер Меткалф.

Что они могли сфотографировать? – спросил себя Меткалф. То, как он достает пакет из-за радиатора? Как он сует пакет в карман? Не зная, что именно они видели, сознаваться было бы глупо.

– Было бы любопытно взглянуть на эти фотографии.

– Я был уверен, что они должны вас заинтересовать.

– Я постоянно имею дело с документами. Бумаги – это просто отрава моей жизни.

– Понимаю. А что, у вас в обычае убегать при виде агента НКВД?

– Я думаю, это первое, что придет в голову любому, – пуститься наутек, когда видишь, что тобой заинтересовался НКВД, не так ли? Это не та репутация, которой стоит гордиться, – то, что вы вселяете страх в сердца даже ни в чем не повинных людей.

Русский вальяжно хохотнул.

– Да, – согласился он, но тень улыбки тут же исчезла с его лица. – Но в первую очередь – в сердца виновных. Я уверен, вам известно, что для гражданского лица иметь оружие в Москве – это преступление.

– Я всегда ношу оружие для самозащиты, – возразил Меткалф, пожав плечами. – У вас здесь, как вы, конечно, знаете, имеется преступный элемент. А мы, преуспевающие иностранные бизнесмены, – заманчивая добыча.

– Я задал вам не случайный вопрос, мистер Меткалф. За одно это вы вполне можете схлопотать довольно длинный тюремный срок. И можете мне поверить, вы не получите удовольствия, проводя время в советской тюрьме. – Он повернулся лицом к портретам Сталина, Ленина и Дзержинского, как будто хотел почерпнуть от них вдохновение, и продолжил, не поворачиваясь: – Знаете ли, мистер Меткалф, в нашей организации имеются люди, занимающие положение намного выше моего, которые очень хотели бы вашей смерти. У нас имеются доказательства – гораздо более весомые, чем вы можете себе представить, вашей шпионской деятельности. У нас вполне хватит доказательств, чтобы отправить вас в ГУЛАГ до конца жизни.

– Я не знал, что вы нуждаетесь в доказательствах для того, чтобы устранить человека.

Увеличенные линзами глаза Рубашова вперились ему в лицо.

– Вы боитесь смерти, мистер Меткалф?

– Да, – ответил Меткалф. – Но если бы я жил в Москве, то не боялся бы. И вообще, если у вас так много этих сфабрикованных доказательств, позволяющих засадить меня, то зачем же вам нужно вести со мной все эти разговоры?

– Потому что я хочу дать вам шанс. Скажем так: предлагаю сделку.

– Сделку?

– Да, мистер Меткалф. Если вы предоставите мне интересующую меня информацию – подтверждение различных известных нам деталей относительно организации, на которую вы работаете, ваши цели, имена и так далее, – не исключено, что ближайшим поездом вы отправитесь домой.

– Очень сожалею, но ничем не могу вам помочь. Увы, я просто не знаю ничего такого, что могло бы вам пригодиться. – И повторил: – Сожалею.

Рубашов крепко стиснул сжатые ладони.

– Что ж, – сказал он. – Поверьте, я сожалею куда больше вашего. – Он шагнул к столу и нажал кнопку. – Спасибо, что уделили мне время, мистер Меткалф. Возможно, при нашей следующей встрече у нас появится настроение, чтобы поговорить свободно и открыто.

Дверь кабинета резко распахнулась, и трое конвойных влетели как ураган, как будто они ожидали именно этой реплики для своего появления.

Его немедленно отвели в другую часть здания, где коридор был выкрашен белым и ярко освещен. Конвойный нажал на кнопку возле двери с табличкой «Допросная камера № 3». Дверь открыли изнутри, и Меткалф оказался в комнате, где и пол, и стены, и даже потолок были облицованы сверкающей белой кафельной плиткой. В помещении находились пятеро солдат НКВД, вооруженных резиновыми дубинками. Дверь закрылась.

Он ничего не сказал, поскольку знал, что сейчас произойдет.