– Превосходная работа, – раздался голос из-за спины Меткалфа.

– Я делаю это только ради удовольствия, – ответил Дюкруа, пожав плечами; при этом он держал оружие так твердо, как будто сам закончил воевать только вчера.

От очередного выброса адреналина голова у Меткалфа пошла кругом. Его заманили в ловушку.

Стоя неподвижно, он медленно повернул голову и посмотрел назад. Два агента гестапо в штатском держали в руках пистолеты и целились в него. Они находились на расстоянии менее десяти футов и подходили все ближе и ближе. На него глядели три дула. У противника было явное численное превосходство. Стоит ему дернуться, и он через несколько секунд расстанется с жизнью. В этом он был твердо уверен.

Он никак не мог понять, как и почему это случилось. Это было удивительно: Дюкруа предал его! Дюкруа, который утверждал, что ненавидит немцев всеми фибрами своей души, по каким-то причинам пошел на сотрудничество с гестапо, чтобы выдать его. Больше чем удивительно, это было почти невообразимо. Какое давление они должны были в таком случае применить к Дюкруа? Какие угрозы? Или, возможно, какую предложить взятку?

А может быть, Дюкруа всегда сотрудничал с нацистами?

В то же самое время, пока Меткалф пытался понять смысл происходящего, другая часть его лихорадочно рассчитывала, насколько возможно, что ему удастся повалить Дюкруа и сбежать… Но такая попытка оказалась бы совершенно бесполезной. Он попался.

Но почему? Что им было о нем известно? Неужели его «крыша» так или иначе развалилась? Или же Дюкруа просто сдал его, потому что он заказал себе фальшивые документы? Но разве в таком случае Дюкруа не выдаст сам себя?

– Meine herren, – сказал Меткалф, заставив себя криво улыбнуться. – Вам не кажется, что это уже чересчур?

– Руки по швам! – скомандовал второй гестаповец.

Меткалф медленно опустил руки вдоль туловища и медленно покачал головой с выражением печальной растерянности на лице.

– Я могу по крайней мере спросить вас, господа, чем все это вызвано?

– Герр Эйген, мы с вами поговорим позже. У нас специально для таких целей имеется допросная камера. А пока что идите с нами и не делайте никаких резких движений: нам приказано в таком случае стрелять.

Приказано – значит, это были люди, действующие по распоряжениям сверху, от вышестоящих офицеров. Они были дешевкой, уличными агентами низкого уровня, и это хорошо, решил Меткалф. Они не привыкли действовать по собственной инициативе. Они повиновались власти.

Меткалф снова улыбнулся и взглянул на Дюкруа. Но глаза француза сделались стальными, непрозрачными, его руки все так же упирались в подлокотники, неподвижно держа «люгер» направленным на Меткалфа. На его лице не было и тени симпатии, ничего, что говорило бы об их уже довольно давнем товариществе. Он казался совсем другим человеком – безжалостным, непреклонным.

– Господа, – снова заговорил Меткалф, – неужели в ваши обязанности не входит по крайней мере сказать, за что меня арестовывают?

Послышался звон колокольчиков – открылась входная дверь.

– Повернитесь, пожалуйста, – не повышая голоса, приказал первый немец. – Идите к двери. Руки по швам.

– Нет, через черный ход, пожалуйста! – остановил его Дюкруа. – Никто не должен видеть, как он выйдет из моего магазина! – И указал дулом пистолета в угол своей мастерской, где Меткалф только теперь заметил дверь. Она, вероятно, выходила в переулок.

– Неужели это из-за бумаг? – продолжал упорствовать Меткалф. – Бумаг! – Он повысил голос. – Из-за бумаг, которые необходимы мне, чтобы добывать для Герхарда Маунтнера коньяк, сигареты и икру? Чтобы у фрау Маунтнер всегда были шелковые чулки и парфюмерия! Господа, знаете, все это не может быть серьезно. – Называя имя второго человека в парижском управлении гестапо, которому он пару раз оказывал мелкие услуги, Меткалф пустил в ход свою артиллерию самого большого калибра. Эти уличные агенты, дисциплинированные до мозга костей, ни за что на свете не решились бы пойти наперекор такому большому человеку, как Маунтнер.

– О, все весьма и весьма серьезно, – спокойно ответил второй немец. Впрочем, в его голосе можно было уловить зловещее злорадство. – В конце концов, подпись Герхарда Маунтнера стоит на ордере на ваш арест. Мы выполняем особый личный приказ группенфюрера Маунтнера. Прошу вперед.

Они разгадали его блеф! Поймали его на лжи. Теперь ему ничего не оставалось, как только повиноваться агентам. Он снова взглянул на Дюкруа, который так и сидел, крепко сжимая пистолет; лишь на лбу у него заблестели мелкие капельки пота. На губах специалиста по фальшивым документам играла чуть заметная улыбка. Любитель поэзии не смог не оценить иронию происходящего – это восхитительное зрелище, которое представлял собой лжец, пойманный в сеть своей собственной лжи.

– Что ж, – сказал Меткалф, – очевидно, произошла какая-то очень неприятная ошибка, но на улице Соссей быстро во всем разберутся.

Он направился в глубь помещения, мимо стальной громады линотипа. Один из агентов держался вплотную к нему, вцепившись ему в локоть. В другой руке гестаповец держал «вальтер». Второй агент шел на шаг позади.

Дюкруа – Меткалф видел это боковым зрением – наконец-то опустил оружие и повернул кресло к двери в магазин, несомненно, намереваясь вежливо обслужить очередного покупателя, не забыв блеснуть перед ним эрудицией и интеллектом. Теперь на ринге остались лишь два агента гестапо и он, но преимущество в численности и вооружении все еще находилось на стороне противника.

На ходу Стивен стыдливо понурил голову, весь сжался и задрожал.

– О боже, – забормотал он. – Это ужасно. Я все время боялся, что это случится и…

Колени Меткалфа подогнулись, и он резко опустился на пол, испустив вопль словно от мучительной боли. Из молодого крепкого человека он превратился в дрожащую развалину, сломленную страхом. Агент, шедший рядом, выпустил его локоть, чтобы не упасть самому вслед за арестованным.

Падая на пол, Меткалф повалил немца, а в следующее мгновение вскинулся, быстрый как молния, и ударил агента головой о камень. Явственно прозвучал хруст кости: череп был пробит. Глаза гестаповца закатились под лоб, оставив на виду одни белки.

Через долю секунды Меткалф оказался на ногах, держа в руке «вальтер» валявшегося на полу немца. Метнувшись направо, под защиту стальных машин, он выстрелил во второго гестаповца.

– Брось оружие, а то пристрелю! – крикнул немец. Его до сих пор флегматичное лицо перекосилось от страха, он выстрелил в Меткалфа, но пуля с громким звоном срикошетила от махины линотипа. Спрятавшись за надежное стальное укрытие, Меткалф выставил отнятый пистолет в щель между машинами и тщательно прицелился. По металлу ударила еще одна пуля. Человек из гестапо бегом бросился к Меткалфу, стреляя на ходу; его пули одна за другой рикошетировали от железа.

Внезапно Меткалф ощутил острую боль в бедре: это пуля, проделав дыру в ткани брюк, вонзилась в тело. Он заскрипел зубами, еще раз выстрелил и на сей раз попал немцу в шею. Мужчина закричал от боли, оседая на пол. Он пытался зажать рану левой рукой, а между пальцами хлестала ярко-алая артериальная кровь. Правой рукой он конвульсивно нажимал на спусковой крючок; оружие смотрело вверх, и последняя пуля вонзилась в беленый потолок, выбив облачко цементной пыли. Агент скорчился на полу, завывая, как животное. Выглянув из-за линотипа, Меткалф сразу понял, что его выстрел оказался смертельным. Немец еще был жив, но полностью выведен из строя и быстро терял сознание. Его крик сменился слабым нечленораздельным бормотанием.

Меткалф повернулся и побежал к черному ходу; его правую ногу сводило от резкой боли. Он услышал какой-то шорох и, обернувшись, увидел, что первый гестаповец, тот, которому он разбил голову, начал приходить в себя: повернувшись на бок, он вытянул вперед правую руку, не понимая, что в ней нет оружия, что оно уже у арестованного.

Меткалф выстрелил, попав мужчине в живот. Немец снова растянулся на полу. На сей раз он был если не мертв, то, по крайней мере, серьезно ранен.