Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

П. Савицкий отказался признать эту группу даже в виде «уклона» или «раскола»; он называл ее «салонный коммунизм». В своем пражском издании Савицкий писал, что газета «Евразия» не есть евразийский орган, что апология марксизма, проводимая газетой, делает религиозное начало «реликтом» или остатком, что газете чуждо представление об евразийстве, как о цельной и в основных чертах последовательной системе. Во многих случаях газета «Евразия», по словам Савицкого, могла бы по праву называться «Анти-Евразией»374.

Это стало расколом движения, но раскол предстоял и самой «кламарской группе»: П. Сувчинский стал троцкистом, Д. Святополк-Мирский вступил в компартию Англии и затем уехал в Советскую Россию375, а С. Эфрон поступил на службу в советскую разведку376. Л. Карсавин отошел от дел. Тем не менее «большевизанство» некоторых евразийцев, как считал Л. Гумилев, нельзя объяснить какими-либо личными выгодами или подкупом ГПУ377.

В 1930 г. в Кламаре был подписан протокол о ликвидации организации. Однако это не стало окончательным поражением евразийства, тем более его идейным крахом, а лишь началом анабиоза, о котором говорил В. Ильин.

События в Советским Союзе, казалось бы, лишали евразийство всяких шансов на будущее; строй укреплялся, а не разваливался, экономические успехи страны были очевидны, а репрессии 30-х гг. неоднозначно приняты даже элитой западной интеллигенции. Все это подтверждало некоторые ключевые и конструктивные положения евразийства: сильная государственность, однопартийность (правда, отнюдь не та «идеократия», о которой они мечтали, но диктатура партии), полная доминация государственной собственности и планового начала и, наконец, самое важное — медленный, но неуклонный возврат к традиционным ценностям русской державности, возвращение России на естественный путь развития, ее геополитическая линия. Н. Трубецкой еще в 1925 г. писал: «Несмотря на всю искусственность доктрин коммунизма, большевистскому правительству тем не менее силою вещей приходится осуществлять в целом ряде вопросов ту политику, которая является для России естественной»378.

Реноме лидера евразийства — Петра Савицкого давно переросло рамки «внутриэмигрантского», оно становилось европейским. В 1938–39 гг. по заказу парижского издателя И. И. Фондаминского он начал работать над книгой «Основы геополитики России». Увы, закончить ее не удалось, началась война, затронувшая Чехословакию раньше, чем другие страны.

О жизни в немецкой оккупации от самого Савицкого известно крайне немного. «Немцы меня репрессировали, — вспоминал ученый, — но я остался тогда жив. Меня спасло то, что я «фон Завицки» с двумя печатными генеалогиями на триста лет в пражских библиотеках и еще то, что повсюду мои ученики по Немецкому университету в Праге. А даже немцы не любят расстреливать или вешать своих учителей»379. Необходимо заметить, что в Немецком университете до оккупации он так подавал материал, так заинтересовывал Россией, что она начинала казаться совершенно другой страной, вопреки всему, что о ней обычно говорили380.

Пришли немцы, и наступил период неопределенности. У Савицкого в университете были по-прежнему все советские издания, включая газеты: «работал» пакт Молотова-Риббентропа. Но когда началась война с Советским Союзом, декан Геземанн вызвал Савицкого и сказал: «Пожалуйста, подайте рапорт, что Вы просите отчислить Вас от преподавания по личным мотивам». Чешские «протекторатские» власти пытались его выручить, назначив директором Русской гимназии. И это спасало; на его иждивении были жена, два сына, мать и отец. Спасало, но временно. Не мог Савицкий отказаться от своих убеждений, что стоило ему директорского поста.

Сотрудничавший с немцами барон А. В. Меллер-Закомельский — новый «идеолог», присланный из Берлина, предложил ему написать резкую статью против советских экономистов и руководителей народного хозяйства, к тому же с антисемитским уклоном. Савицкий ответил достойно: «Вы забываете, что я лидер евразийцев и не изменил точку зрения на евразийство. Ваша программа неприемлема для меня; она направлена не на пользу России как евразийского целого, но против нее, да еще с позиций державы, которая ведет войну с Советским Союзом, а тем самым и с Евразией». На что «идеолог» сказал: «Ваше счастье, что я Ваш поклонник, иначе моей обязанностью было бы довести до сведения моих немецких друзей Ваши взгляды, совершенно нетерпимые во время борьбы коммунизма и национал-социализма»381.

Через два с половиной месяца Савицкий был уволен с поста директора гимназии; до конца оккупации оставалось еще полтора года. И все-таки самым мрачным временем были для него тяжелые дни июня — ноября 1941 г., когда решался вопрос о самом существовании России. Об этих днях он вспоминал не раз и даже написал стихотворение «Весть о Москве (1941 год)»:

Июнь — ноябрь. В безмолвье стынет Прага. Влачу в страданьях бремя дел и дней. А вести с Родины, средь ликований вражьих, Одна другой тревожней и страшней.

Казалось мне, не выдержу я горя. Бледнел, худел, не спал, ослабевал. Пришел декабрь. И вдруг в родном просторе Призыв к борьбе и жизни зазвучал.

Победа русская и бегство стаи хищной. Ответ врагу Москва моя дала. Весть о Москве, средь Праги неподвижной, Меня в декабрьский день воздвигла и спасла.

По словам Савицкого из письма его к Л.Н., с июня по начало декабря 1941 г. он «сбавил в весе 20 кг, с 80 до 60 кг при росте в 180 см»382.

В мрачном 1941-м П. Савицкий был возвращен к жизни той самой армией, приход которой в 1945-м означал для него лагерь. Но стихи он написал уже в лагере, а значит Победа, пусть и «со слезами на глазах» была для него все-таки чем-то большим. Это наша вина, не такая как перед некими «диссидентами» в СССР, а куда большая. Годы, проведенные в лагере, были очень тяжелыми, но для рассказа о них и о последующей жизни П. Савицкого необходимо написать особую книгу.

Здесь я позволю себе сказать несколько слов о самом загадочном эпизоде — тайной поездке П. Савицкого в СССР в 1926 или 1927 г. Мне казалось, что все это — не более чем предположения мемуаристов, красивые и завлекательные. Ответ на этот вопрос можно получить лишь в архивах ФСБ, куда я и обратился. Ответ из Центрального архива ФСБ пришел в сентябре 1997 г., всего через пару месяцев после моего запроса, ответ любезный и подробнейший. Кое-чего в биографии П. Савицкого не знали ни я, ни его биограф А. Дугин; это касалось в основном мелочей. Но самое главное: упомянутая легендарная поездка на самом деле была! Цитирую присланный мне ответ : «Арестован 21 мая 1945 года Управлением военной контрразведки «СМЕРШ» 1 Украинского фронта. В ходе следствия Савицкий П. Н. заявил, что в конце января 1927 года нелегально ездил в Москву, «где связался с антисоветской организацией «Трест»... Задача моя в этой поездке заключалась в том, чтобы связаться с группой «евразийцев» в Москве и выработке совместного плана борьбы с Советской властью» (Допрос от 15 июня 1945 года). А далее — Темлаг, ст. Потьма. «В 1955 году был освобожден. Реабилитирован в 1989 году».

вернуться

374

Савицкий П. Н. Газета «Евразия» не есть евразийский орган. Прага, 1928, с. 3–9.

вернуться

375

Д. Святополк-Мирский, опекаемый М. Горьким, оказался в тяжелом положении после смерти писателя. В 1937 г. он был объявлен троцкистом и арестован. Погиб в лагере под Магаданом в 1939 г.

вернуться

376

Казнина О. Указ. соч., с. 86–87.

вернуться

377

Гумилев Л. Н. Н. С. Трубецкой и евразийство. Предисловие к кн: Трубецкой Н. С. История, культура, язык. М., 1995, с. 24.

вернуться

378

Трубецкой Н. С. История, культура, язык. М., 1995, с. 343.

вернуться

379

Из письма Л. Н. Гумилеву от 22 апреля 1967 г.

вернуться

380

«То, что вспоминается». Из семейных воспоминаний Н. Е. Андреева (1908–1982). Т. II. Таллинн, 1996, с. 112.

вернуться

381

Там же, с. 113–114.

вернуться

382

Из письма к Л. Н. Гумилеву от 22 апреля 1967 г.

44
{"b":"133582","o":1}