Поначалу даже П. Савицкому противопоставление «Европа — человечество» показалось спорным. Неужели автор (Н. Трубецкой), спрашивал он, признает созданную им идеологию выше и совершеннее всякой иной?333 Между тем история подтвердила концепцию князя-евразийца. Разве не повтором ее «на другом витке истории», как принято сейчас выражаться, стал тезис конца XX в., принадлежащий С. Хантингтону, о противостоянии «Запад — не Запад»? Этот тезис не просто декларируется, звуча весьма весомо, поскольку сформулирован «человеком с Запада», но и конкретизуется уже на «материале» й в терминологии конца XX в. Хантингтон указывает, что на поверхностном уровне западная культура, по большей части, действительно распространяется по всему миру; но на базовом уровне она фундаментально отлична от культур остального мира. Западные идеи либерализма, конституционализма, прав человека, равенства, свободы, господства закона, демократии, свободного рынка, отделенйееркви от государства часто имеют малый резонанс в исламской, конфуцианской, японской, индусской, буддистской или православной культуре. Усилия Запада по распространению таких идей вызывают обратную реакцию, направленную против «империалистических прав человека» и утверждение местной культуры и ценностей.
Третий тезис: согласно Трубецкому, ни один нормальный народ в мире, особенно народ, организованный в государство, не может добровольно допустить уничтожение своей национальной физиономии во имя ассимиляции, хотя бы с более совершенным народом334. Здесь мы выходим на нечто сверхактуальное, но непонятное для всех, кроме тех, кто хотел этого добиться в 90-х гг. Подобный поворот событий Н. Трубецкой по-своему предвидел. Из 20-х гг. к нам доносится его предостережение: «... Европейский космополитизм, который, как мы видели, есть не что иное, как общеромано-германский шовинизм, распространяется среди неромано-германских народов с большой быстротой и с весьма незначительными затруднениями. Среди славян, арабов, турок, индусов, китайцев и японцев таких космополитов уже очень много335. Многие из них даже гораздо ортодоксальнее, чем их европейские собратья в отвержении национальных особенностей, в презрении ко всякой неромано-германской культуре».
Эти тезисы в 1993 г. почти повторяет С. Хантингтон. Для П. Савицкого была памятнее стенограмма речи К. Радека в Москве, который заявил следующее: «Когда мы приближаемся мысленно к таким странам, как Франция, мы всегда должны помнить то, что ощущал Герцен, когда первый раз был в Кёльне. Он сказал, что каждый камень этого древнего города имеет большую историю культуры, чем все здания царской России 50-х годов. И, товарищи французские писатели, вы правы, когда указываете нам на это прошлое, которое создало у вас больше индивидуальностей, чем их создала царская Россия». Савицкий комментировал этот «холуяж» (слово-находка В. Розова) так: «Если русские «камни» (и вообще камни Евразии) кажутся вам менее красноречивыми, чем «камни» Европы, то лишь потому, что вы не умеете их слушать. Герцен в наивном невежестве сболтнул зеленую глупость. А вы раболепно ее повторяете»336.
Даже такой противник евразийства, как П. Б. Струве, разделявший эту позицию, заявлял, что мы слишком безоглядно критиковали и порочили перед иностранцами свою страну, недостаточно бережно относились к ее достоинству, к ее историческому прошлому. «Россию погубила, — писал он, — безнациональность интеллигенции, единственный в мировой истории случай — забвение национальной идеи мозгом нации»337. Случай не единственный в истории России — можно теперь добавить.
Бывший ученик П. Струве — П. Савицкий позже, когда, казалось бы, жесткость отношений эмиграции к СССР еще усилилась, писал: «Русская культура в 1932 г. не слабее, но сильнее, чем она была когда бы то ни было»338. Удивительное по объективности и неистребимой любви к Родине в любой ситуации признание! Через год он будет восхищаться созданием Урало-Кузнецкого комбината и Турксиба, выдвигать идею транзитного европейско-индийского движения по железной дороге, автотрассам, воздушным путям, как будто он соучастник соцстроительства той поры!
Как же надо жить России, да и всем другим, в том числе претендующим на позицию «в центре Вселенной»? В «Исходе» Н. Трубецкой отвечал: «Долг всякого неромано-германского народа состоит в том, чтобы, во-первых, преодолеть всякий собственный эгоцентризм, а во-вторых, оградить себя от обмана «общечеловеческой цивилизации». В его статье «Вавилонская башня и смешение языков» сказано гораздо резче; там «общечеловеческая культура» связывается с духовно-нравственным одичанием339.
Упомянутый Трубецким «долг», по его мнению, можно реализовать двумя путями, сформулированными в древних афоризмах: «Познай самого себя» и «Будь самим собой»340. Сократ сформулировал эту мысль, первым понял, что самопознание есть проблема и этики, и логикичто оно есть столько же дело правильного мышления, сколько и дело нравственной жизни341. )
Четвертый тезис: Трубецкой утверждал, что европейцы приняли за венец эволюции человечества самих себя, свою культуру, и никому в голову не пришло, что принятие романо-германской культуры за венец эволюции чисто условно. Так получилась «лестница культур», на вершине — романо-германские народы, далее — «культурные народы древности», культурные народы Азии и «старые культуры Америки» (Мексика, Перу), ниже — «малокультурные народы» и уж совсем внизу — некультурные «дикари».
Каковы были аргументы, приводимые в пользу подобных утверждений? — «Европейцы побеждают дикарей», но ведь это — поклонение грубой силе. К тому же кочевники (якобы «менее культурные») часто побеждали оседлые народы. Все «великие культуры древности» были разбиты именно «варварами».
Еще аргументы? — «Дикари» неспособны воспринять некоторые европейские понятия, значит, они — «низшая раса». Но и европейцы мало способны проникнуться понятиями культуры дикарей. Н. Трубецкой приводит следующий пример: Гоген, пытавшийся стать таитянином, поплатился за это помешательством и алкоголизмом342. Все это, по мнению Н. Трубецкого, квазинаучные аргументы. «Европейская культура, — пишет он, — во многих отношениях сложнее культуры дикаря, но большая или меньшая сложность ничего не говорит о степени совершенства культуры»343.
Итак, никакой «лестницы культур» нет. Согласно Трубецкому, вместо лестницы мы имеем горизонтальную плоскость. Вместо принципа градации народов и культур по степеням совершенства — новый принцип равноценности и качественной несоизмерности всех культур и народов земного шара. «Момент оценки, — полагал Трубецкой, — должен быть навсегда изгнан из этнологии и истории культуры, как и вообще из всех эволюционных наук, ибо оценка всегда основана на эгоцентризме. Нет высших и низших. Есть только похожие и непохожие»344. Эта же мысль формулируется Н. Трубецким еще проще в письме Р. Якобсону от 7 марта 1921 г.: «Понять, что ни «я», никто другой не есть пуп земли, что все народы и культуры равноценны, что высших и низших нет, — вот все, что требует моя книга от читателя»345.
Важнейшей линией евразийства было его отношение к православию. «Для всех нас Церковь и православие являются главными устоями миросозерцания», — писал Савицкий Н. Трубецкому346. Вне православия все — или язычество, или ересь, или раскол. Конечно, это не означало, что православие отворачивается от иноверцев, что было бы нелепо при линии на укрепление внутренних связей России, учитывая ее поликонфессиональность. Православие хочет, чтобы «весь мир сам из себя стал православным».
