Еще раньше ту же книгу, вышедшую еще не в качестве учебника параллельно в Москве и Санкт-Петербурге, «читали в вагонах метро, искали в книжных магазинах и на развалах, о ней спорили студенты, на нее опирались школьники, готовясь к вступительным экзаменам»1145. Я сознательно цитирую этот, вроде бы ничем не примечательный текст, но для меня он весьма важен уже тем, что принадлежит заведующему кафедрой этнологии СПбГУ, той самой кафедры, которая при жизни Л.Н. не очень-то его признавала. Еще раньше, до «учебнического рождения» книги, меня спрашивали школьные учителя, почему они вынуждены преподавать историю по посредственным учебникам, а не по Гумилеву? Ответить было нечего.
Сейчас специалисты-этнологи с удовлетворением отмечают, что «главная причина широкой популярности книги «От Руси до России» в том, что автор прямо поставил в ней задачу рассказать русскому человеку о нем самом, показать, как формировался современный русский этнос»1146. Парадокс, но это было сделано впервые.
Дело не только в русском этносе. Задачи просвещения (в высоком смысле этого слова) смыкаются здесь с подлинной национальной политикой. Давний знакомый и почитатель Гумилева, Лев Аннинский, абсолютно верно отмечал, что если для русских начало истории — приход славян на Днепр, Ильмень и Волгу, призвание варягов; Русь Новгородская, Русь Киевская, Русь Владимирская, но тогда татары резонно спрашивают: «Вы историю чего пишете? Историю племени, пришедшего в степь из Карпат, потом переселившегося «из степи в лес» и влившегося в племена, давно тут живущие? Но почему именно этого племени?»1147 Правильный вопрос, и, на мой взгляд, в книге Гумилева дан на него правильный ответ: «История Золотой Орды была в тот момент частью мировой истории, а история раздробленных и грызущихся между собой русских княжеств1148 была частью истории татарской. Русские благодаря Золотой Орде оказались вовлеченными в мировые процессы, они сумели стать наследниками Золотой Орды; в том же, как теперь говорят, «вмещающем ландшафте они создали великое государство»1149. Еще резче эту мысль сформулировал татарский историк Рафаэль Хакимов: «В России живут не только русские, но и десятки других народов, имеющих зачастую более древнюю историю, чем русские»1150.
Если бы русские, да и татары, в 80-х гг. учились по книге «От Руси до России», подобных вопросов могло бы не быть. Задача просвещения россиянина, увы, пока не под силу тем, кто владеет истиной, но не владеет голубым экраном. Яд русофобии действует, хотя он и не овладел еще другими народами. Новые феодалы зачастую выступают даже с предложениями об укреплении СНГ, а то и, об «Евразийском союзе». Тогда вспоминается 1991-й, «послепутчевый» Верховный Совет (еще СССР), речь казахского лидера (бывшего партийного лидера, уже Президента, но еще Казахской ССР!). Цитирую по чудом сохранившемуся у меня пожелтевшему бюллетеню: «Для меня очевидно, что обновленный Союз уже не может быть федерацией. Хватит бежать вдогонку за ушедшим временем... Не должно быть никакого союзного Кабинета министров, никакого союзного парламента, ничего, кроме договорных отношений... Сегодня наступил момент истины»1151. Печатный текст не может передать эмоционального напряжения, того нажима, с которым все это было продекламировано. Так какой же Назарбаев искренен: образца 1991 г. или Назарбаев-евразиец, дающий своим указом имя Л. Гумилева университету в новой казахской столице? Ответ неясен, но символично, что популярности сегодня ищут на путях приобщения к евразийству.
Может показаться, что это — самоутешение, миф; ведь не помешала же гумилевская правда ни погромам русских в Туве, ни отстрелу наших военных в Таджикистане, ни тихому «выдавливанию» русских из Казахстана, — «очага евразийства».
Русский народ растерялся. Он какой-то сверхтерпеливый, опущенный, зараженный синдромом жертвы. Страшные итоги дал недавний социологический опрос в Санкт-Петербурге, причем это был частный опрос, не из тех, что охотно рекламируются СМИ. 70% опрошенных ответили, что чувствуют себя жертвами «реформ». Особенно страшны эти итоги потому, что проводился опрос среди митингующих, т. е., казалось бы, самой активной части россиян1152, народа, все более становящегося просто населением.
Значит, 70% у нас — субпассионарии? Значит, все мы в стадии обскурации? Формулы эти рассчитаны Л. Гумилевым и хотя бы позволяют установить диагноз. Грустный, но верный? Оптимисты, правда, считают, что «у русских тяжелая фаза, фаза надлома»1153. Согласно Л.Н., в России надлом начался в XIX в. Проявлением его стали кровавые катаклизмы начала XX в., особенно гражданская война. Вообще же, надлом — характерный этап в любом этногенезе, наступает примерно через 600 лет после его начала. У нас не снижение пассионарного напряжения (какое уж там снижение, если нет реакции ни на что?), а фаза обскурации.
Понятно, что не хочется быть в обскурации, ведь потом легко стать и реликтом. Тем не менее многие симптомы обскурации, как мне кажется, у нас налицо. Л.Н. писал об упадке Римской империи, об уйгурах «в ареале остывающей пассионарности»1154. Там много колоритного и специфического. Если же выделить «сухой остаток» из гумилевского описания фазы обскурации, то получим пугающе знакомую картину:
— Мало становится жертвенных людей, идет быстрая утрата пассионарности этнической системы.
— Растет доля субпассионариев, система превращается в «царство субпассионарных теней», наступают «сумерки цивилизации».
— Все становится продажным, а грабеж — повседневным явлением.
— Дисциплина в армии стала мечтой.
— Расцветают гадания, а религия уже обременительна.
— Культ влияния соседей растет, и честолюбивые претенденты на власть все чаще привлекают иностранцев.
— Они не могут создать оригинальное мировоззрение, близкое и понятное народу, ибо для этого нужен высокий уровень пассионарности.
— Всем становится всё равно.
Так и хочется подставить российские «ответы-аналоги» в этот «римско-уйгурский» перечень: пассивность народа, кредиты МВФ, внешний вид столиц — Невского, Тверской, лихорадочный поиск национальной идеи, засилье рекламы на ТВ и т. д.
Жизнелюбы-субпассионарии как будто твердят «россиянину»: «Будь таким, как мы!», или «День, да мой!» Прекрасный ответ дал на это Л. Гумилева: «Жить становится в чем-то легче, но противнее».
Больше шести лет его нет на Земле, а формулы и слова его работают, книги живут и даже размножаются. Поразительно: в 1998 г. в списке «интеллектуальных бестселлеров» стоит «История народа хунну» в двух томах1155. Поразительно потому, что это первая гумилевская книга, а значит — весьма сложная, совсем «не популярная».
Ежегодно проходят «Гумилевские чтения» в Санкт-Петербурге. Открываются они в день рождения Л.Н. 1 октября в Петровском зале университета, там где Л.Н. проработал тридцать лет своей жизни. В 1998 г. москвичи провели «Вторые Гумилевские чтения», собравшие небывало представительный состав. Три дня до вечера слушались доклады, наряду с заслуженными «львоведами» выступило и много новых «гумилевцев», особенно естественников. То, что раньше многократно подвергалось легковесной критике непрофессионалов, сегодня зачастую воспринималось как само собой разумеющееся. Увы, там же было констатировано, что в сегодняшней России «все формальные Гумилевские признаки антисистемы налицо»1156.
