Его план был прост. Настолько прост, что мог сработать. Случайная встреча среди большого города. Стоя у окна с видом на темную улицу, Волчок, казалось, слышал полные неподдельного удивления возгласы давно не видевших друг друга друзей, торопливые и радостные приветствия. «Надо же, — сказали бы они, — надо же, встретиться вот так, столько лет спустя…» Путались бы в словах, снова и снова пожимали бы друг другу руки через бездну минувшего. Понимала ли она, что математически вероятность такой встречи бесконечно мала, — продолжал бы он, внутренне ликуя, но внешне сохраняя спокойствие, — пожалуй, хорошо, что никто из них не силен в математике, иначе они бы здесь не оказались. Они бы рассмеялись, а он бы молча гордился: наконец ему удалось ее насмешить — пока они были вместе, такого не случалось. Так бы и пошло, одно за другим, — весело, беззаботно, естественно в самой своей абсурдности. Почему бы нет? Разве они этого не заслужили?

Волчок почти уже и сам поверил в это удивительное совпадение, как будто его пригласили на предварительный показ того, что ему уготовлено судьбой. Завтра он не меньше других удивится, увидев ее за соседним столиком.

Момоко выглянула на темную улицу, услышав, как резко затормозившая машина въехала на край тротуара. А вот и Наоми. Идет своей стремительной пружинистой походкой. Идет так, что сразу ясно — обладательница этих юных ножек способна справиться с чем угодно, причем сразу. Но Момоко давно поняла, что походка ее дочери отражает не только молодость и темперамент. Достаточно было одного взгляда на эту девушку в вельветовых штанах и кроссовках, чтобы узнать походку ее отца: те же задор, уверенность, беспечность. Все то, что много лет тому назад так привлекало к нему усталый от тягот войны взор. Казалось, что сам Волчок, забравшись в кроссовки дочери, направляет ее шаги по дорожке к дому.

Наоми бросила сумку в коридоре, где та обычно и валялась до следующего утра. В гостиной она обернулась к стоявшей у стола Момоко и тихо проговорила:

— Я прочитала. — Потом обняла мать и как-то особенно долго не разжимала рук. — Было тяжело читать, — сказала она, ласково поглаживая руку матери. — Страшно подумать, каково пережить все это.

Момоко на мгновение задержала дыхание.

— Это было давно, — сказала она.

Возникла неловкая пауза, во время которой они смотрели друг на друга, в тайной надежде, что другая продолжит.

— Волчок? — На лице Наоми наконец мелькнуло подобие улыбки, но глаза не улыбались — Дурацкое имя. Я не буду его так называть. Если мне вообще придется это делать.

— Я не думаю.

— И «папой», конечно, тоже нет.

— В этом нет никакой необходимости.

— Что ты знаешь?

— Нe больше того, что сказала Эйко.

Наоми стояла неподвижно, слегка сутулясь. Затем она пожала плечами:

— Я беспокоюсь о тебе, мама, не хочу, чтобы ты снова страдала.

— Не буду. Я большая девочка. На взрослой работе.

Наоми пристально посмотрела на мать, не совсем уверенная в том, что та больше не нуждается в защите, и продолжила:

— Ты единственная, о ком я вообще беспокоюсь. Ты ведь знаешь это?

Момоко кивнула.

— Честно говоря, мне нет до него никакого дела, — продолжала Наоми, даже чересчур беззаботно. — Все, что ты написала, тронуло меня до глубины души, но это ничего не изменило. Он по-прежнему далеко. Ненастоящий. Как герой книги. Что-то вроде Мэгвича[16], - она громко засмеялась, затем быстро взяла себя в руки, — но никак не мой отец. Я перестала о нем думать много лет назад. Когда у всех были отцы, у меня была ты. Ты была мне и мамой, и папой. Ты была всем. — Она усмехнулась. — Кроме того, у меня всегда был старина Чарли, был и остается. Я привыкла к этому. Столько сил потратила, пока тебя вырастила! А теперь отец мне просто не нужен. Может быть, когда мне было пять, десять, даже пятнадцать… Но не сейчас.

Она упала на стул. Момоко кивала, недоумевая, как будто она говорила с кем-то другим, а не со своей дочерью. Она оценивала эту новую Наоми, эту модан гару. Беззаботная, самоуверенная, невозмутимая, как все молодые люди, но что-то было не так.

— Допустим, — сказала Наоми, — только допустим, что он здесь. Чего он хочет спустя все эти годы? Что из всего этого может выйти?

Момоко все еще смотрела на свою невозмутимую дочь, ей было и радостно, и страшно оттого, что вся эта печальная история, все эти наполненные горем годы совсем не затронули Наоми. А вдруг в один прекрасный день она опомнится и не поверит в то, что сама только что говорила? Дай бог, если этого не произойдет. И все же Момоко страшилась того дня, когда невозмутимость дочери улетучится. Но почему она так на нее уставилась? Кажется, спросить что-то хочет.

— Ну, — не унималась Наоми, — чего он хочет?

— Немного душевного покоя, по всей видимости, — уклончиво ответила мать. — Лично я обрела его много лет назад. А он, надо думать, нет. Иначе с какой стати ему носиться по миру? Бедняга Волчок.

— Бедняга, — холодно согласилась Наоми и пристально поглядела на мать, будто сомневаясь, что та сможет обойтись без присмотра.

— Да, бедняга. Не повезло ему. Но вряд ли он нуждается в моей жалости.

Потом Момоко вышла, а Наоми осталась в комнате, она сидела у окна и смотрела на затихшую темную улицу. Она и сама не шевелилась, двигаюсь только трепещущее облако голубого дыма над ее пальцами. Всего в нескольких милях выброшенный Волчком окурок оранжевой кометой упал на ночную улицу. Она снова спросила себя: «Неужели так бывает?» она звала его, и он ответил? Неужели выдуманное ею чудовище наконец-то пришло требовать любви?

Ее размышления были прерваны Момоко, которая, вздыхая, вошла в комнату.

— Ты как, ничего? — спросила Наоми.

— Да, да, — поспешно ответила Момоко, но напряженный взгляд свидетельствовал об обратном, — что со мной может быть не так?

— Мам… — Наоми посмотрела на нее с укором. Пожалуй, она говорила немного громче, чем следовало, чересчур вызывающим топом. — Я тебя знаю. Вспомни, это я была рядом с тобой все эти годы, когда ты, бывало, плакала по ночам. Ночи напролет все плакала и плакала, так что я думала, что это никогда не кончится. Это ведь я была.

— Знаю. — Момоко подняла руку, призывая к спокойствию. — У меня такое странное чувство…

— Что он здесь?

Момоко кивнула, затем пожала плечами:

— Я бы этого хотела.

— А я нет. Почему ты этого хочешь?

Момоко слабо улыбнулась:

— Ты меня знаешь.- (Наоми не отводила от нее глаз, желая услышать правду.) — Я не люблю незаконченных историй. А кто любит?

Она смотрела, как Наоми взяла со стола сигареты и направилась к двери. Момоко пошла следом.

— Давай вместе пообедаем завтра? Я угощаю мою именинницу.

— Старина Чарли тоже будет?

— Нет.

— Жаль.

— На том же месте, в то же время. Идет?

— Идет.

Дверь закрылась, и в доме воцарилась тишина.