— А ведь еще недавно Большой Турок был болен! — воскликнул Бучацкий. — Рассказывали приезжие из Константинополя! Смотрите, сколько еще в этом человеке бодрости и силы!
— Словно новые тысячи дьяволов вселились в проклятого царя. Особенно — после Белой долины.
— Ну, эта его победа — еще не выигранная война. — Пан Велимир нетерпеливо звякнул золотом шпор. — Скорее победа палатина Штефана; целый день с малым войском сдерживать такие полчища — достойно величайших героев. Ваша Белая долина — новые Фермопилы; ваш государь Штефан — новый Леонид!
— Надеюсь, ваша милость, что это совсем не так, — усмехнулся портарь, покосившись на рыцаря — не шутит ли. — Леонид и его спартанцы пали; а нам нужно выжить, и первому — воеводе, чтобы отстоять Молдову. За Леонидом стояла вся Эллада; за нами — нет уже никого.
— Умные люди в Кракове, — в некотором смущении молвил рыцарь, — каждый день приходят к пану крулю, убеждают послать в Молдавию войско. Пан Казимир не слушает; наш круль не хочет рушить с Большим Турком мир. Пан Казимир склоняет слух к речам северных магнатов, забота коих — датчане и шведы, саксонцы и Орден, но паче — Москва. Наш круль занят важным делом — скоро женит сына; он не слушает ни Вишневецких, ни Потоцких, ни нас, Бучацких.
— А если Молдова не сдержит турок? Если станут они у Каменца, ворвутся на Подолье?
— Ни для Польши, ни для всего христианства не измыслишь большей беды, — сказал Велимир. — Круль Матьяш, кажется, лучше понимает, чем такое ему грозит; только пан Матьяш тоже очень, очень занят. — Рыцарь с сожалением покачал лобастой головой. — Пан Матьяш развлекает прекрасную Беатриче, свою молодую жену. Пан Матьяш украшает свой новый дворец. Пан Матьяш готовит невиданный турнир, на котором выступит сам; я слышал, из самой Бургундии в Буду едет знаменитый рыцарь де Синьорэн, чтобы скрестить копья с преславным крулем Матьяшем.
— А разум государя? — спросил Шендря.
— Разум государя молчит, когда забавляется взрослое дитя. Впрочем, воевода Баторий — далеко не ребенок, пан Матьяш не напрасно переложил на его плечи помощь палатину Штефану.
— Пан Баторий назначил сбор войска на двадцать пятое июля, — напомнил портарь. — А двадцать шестого нашему воеводе пришлось принять бой.
— Баторий, наверно, не мог иначе, — пожал плечами рыцарь. — Бароны его Семиградья не так уж легки на подъем. Зная об этом, я не присоединился к войску пана Батория, поспешил прямо к вам. И вот — опоздал.
— Взгляните вниз, высокородный друг, — с иронией проговорил Шендря. — И вы увидите, что все еще у нас с вами впереди.
Подстегнутые присутствием своего падишаха, османы зашевелились с новой силой. Тысячи людей поспешно устанавливали наряд, подтаскивали фашины, мешки с землей и бревна — чем засыпать ров, штурмовые лестницы. К крепости двинулись баллисты, подвешенные к щитовым навесам тараны, высокие штурмовые башни — бревенчатые, обшитые толстыми шкурами, катившиеся вперед на больших деревянных колесах. Османы готовились к штурму; но было ясно, что первыми должны сказать свое слово пушки. А это могло случиться не раньше утра.
С высокой башни стражи Сучавская крепость была видна Велимиру Бучацкому, словно добрый пирог на пиршественном столе. Бывалый воин мог оценить по достоинству это детище великого Штефана.
— Не пойму только, — в недоумении заметил пан Велимир, — зачем они готовят туры, как они подведут эти махины к стене? Да и пушки… Не каждая ведь доплюнет до ваших стен. Может, Большой Турок придумал новый порох? И пушки, которые от него не разрываются.
Сучавская крепость начала строиться давно. Старый город, а в сущности — посад, представлявший в тот час сплошное пепелище, был окружен земляным валом с бревенчатыми стенами и башнями, тоже сгоревшими в пожаре; теперь в нем хозяйничали турки. Поодаль, на вершине высокого холма стоял старый замок, построенный еще Александром Добрым; над четырехугольником его высоких стен устремлялись в небо три стройные башни, из которых одна, самая высокая и мощная, усмешливо прозванная «Не бойся!», была увенчана той площадкой, откуда портарь Сучавы и его гость наблюдали теперь за окрестностью, полоненной врагом. В замке издавна стоял дворец господаря, казармы для воинов и слуг, конюшни и каменная церковь.
За оградой этого замка и была возведена Штефаном, по чертежам белгородского зодчего Антонио, главная сучавская твердыня. На крепких скалах, ниже старых стен, выросла округлая подкова новых, тоже каменных и более низких, зато еще не виданной в здешнем крае, четырехметровой толщины. Из этих стен на равных расстояниях друг от друга выдавались вперед над крутым склоном полукруглые башни той же высоты. На севере этот новый оборонительный пояс обоими концами упирался в старый замок, смыкаясь с ним в единую могучую крепость. Внутри княжьи каменщики построили помещения для воинов, склады для провизии, мастерские, арсенал. Изнутри под тремя из башен в сплошном камне холма высекли глубокие камеры, в которых теперь хранился порох. Под четвертой, когда долбили скалу, забил родник — истинный дар судьбы на случай осады.
Укрепления нового пояса воевода всецело рассчитал на новое оружие, самое страшное из тех, коими владели и пользовались османы, главная угроза для его земли. Толстые стены, не покрытые кровлями, были построены, чтобы принять пушки; округлые выступы башен, прообразы будущих бастионов, задуманы для пушек в еще большей мере; на их обширных площадках огненные пасти орудий можно было поворачивать в любую сторону, ведя стрельбу вдоль стен, сметая штурмующие колонны картечью. Как бы ни были велики у ворога орудия, какие не метали бы ядра, они не были страшны новым, да и старым стенам Сучавы, построенным тоже на диво крепко.
Чтобы с толком вести огонь, однако, осаждающим следовало поставить свои пушки в достаточной близости от стен. Это было трудно, невероятно трудно из-за крутизны холма. По той же причине для штурма крепости нельзя было применить многие из тех осадных машин, которые в изобилии привезла с собой великая османская армия. Боевые туры можно было подвести лишь с одной стороны, у левой оконечности белокаменной подковы; однако здесь возвышалась громада старого замка, грозная «Не бойся!», до чьей вершины не могла, наверно, дотянуться, ни одна передвижная осадная башня.
Можно еще добавить, что Сучавская крепость, построенная на камне, была надежно защищена от подкопов. Чтобы подвести под нее мину, надо было многие месяцы прогрызаться сквозь сплошную скалу.
Оставались штурмовые колонны пеших воинов — храбрые, готовые завалить собой все подходы, воздвигнуться грудами трупов вровень с крепостью. Оставались, чтобы взять Сучаву, фашины, лестницы, крючья и сабли, ятаганы и копья, пищали, топоры. Всего этого тоже было вдосталь у падишаха Мухаммеда, повелителя осман.
Солнце клонилось к закату. Велимир Бучацкий со знанием дела любовался с высоты творением Штефана-воеводы, его умных соратников, трудолюбивых молдавских мастеров. Взгляд рыцаря скользнул затем к северу; лишь теперь его внимание привлекло черное поле сожженного посада, на котором копошились сотни крохотных фигурок. Пан Велимир спросил боярина, что происходит на большом пепелище, в которое турки превратили город.
— Ищут клады, — усмехнулся Шендря. — Ищут все, что зарыли горожане, перед тем как укрыться в крепости или уйти в леса. По-своему колдуют, добираясь до чужого добра.
— Как же именно, ваша милость? Расскажите, может, и я тому поучусь! — со смехом попросил магнат.
— Более, конечно, щупают землю клинками, копьями, острыми железными прутьями. Копают, не жалея сил. Но есть способ, переданный туркам еще предками, кочевавшими в степях. Двое нехристей берут за оба конца железную цепь длиною в стынжен или два и медленно поволакивают ее по земле. Если им встречается скрытая яма, цепь начинает звенеть над нею по-иному; перемену звука поначалу трудно уловить, но со временем привыкаешь.
— И находят хоть что-нибудь?
— Находят, проклятые, — усмехнулся боярин. — И мои люди тоже немало находили так, когда налетали на семиградские, на мунтянские земли. Впрочем, не пора ли, дорогой гость, за стол садиться? С вашей помощью хотелось бы многое обдумать и решить, а голод, как говорил Вергилий, советчик плохой. Перед тем, как заперли нас османы, мои люди успели вепря добыть. Когда еще свежей дичиной полакомиться придется! — вздохнул портарь.
