– Может, он бизнесом занимался? Ну, там магазин или ларек на базаре?

– Да он из дому-то не выходил, колдовал все…

Дверь туалета открылась, и выглянувший Киреев азартно помахал рукой.

– Хорошо, гражданочка, мы с вами еще побеседуем.

– Так застрелили его али нет? Мне ж знать надо, – озабоченно спросила бабка, не трогаясь с места.

Зацепин сделал знак сержанту, и тот вывел бубнящую соседку из квартиры.

«Инвентаризация… Может, напутала чего Варвара Никитишна?»

– Что у тебя там?

– Зайди, ни хрена не понимаю.

Юлий заглянул в ванную комнату и замер на пороге. На большом овальном зеркале, висевшем на обшарпанной зеленой стене, была выведена кроваво-красная надпись, сделанная красной фосфорной краской: JUSTITIA EST COMMOD.

– Ну, что это? Вроде не по-английски.

– Это не английский, – задумчиво прикусил губу Юлий, – это латынь.

За их спинами нарисовался Швыдько:

– Литовцы его замочили, что ли?

Юлий развернулся:

– Ты обход сделал?

– Так это… Никто не открывает. Спят еще или поняли, что происходит. Никто ж в свидетели не хочет.

– Иди еще раз обойди, – процедил Зацепин. – Литовец.

Сержант с обиженным видом вышел.

– Где берут таких идиотов, Серега?

– А то ты сам не знаешь.

Юлий знал. Возле школы милиции всегда топтались толстые тетки с колхозными лицами, на которых удивительным образом сочетались извечная опаска сельских жителей перед городом и целеустремленность, ибо было необходимо пристроить свои чада в органы власти. Чада стояли тут же – круглолицые, с растрепанными волосами, перепуганными глазами, в разношенной одежде. Они лузгали семечки. Им было глубоко наплевать на свое светлое будущее, но они послушно стояли рядом. Даром, что ли, мамка поменяла свиней на стопку мятых купюр, лежащих у нее в лифчике? Но взгляд их маленьких испуганных глаз поменяется, как только им выдадут со склада форму не по размеру и другие, более наглядные атрибуты власти – дубинку и наручники. И вот тогда они сполна возместят свою ущербность и давние страхи на припозднившихся пьяных прохожих, охаживая их по спинам дубинками и чистя карманы.

Может, стоит повесить для таких кадров объявление: «Принимаем на интересную работу садистов с комплексом неполноценности»?

– JUSTITIA – это юстиция, – задумчиво сказал Зацепин.

– При чем тут юстиция? – не понял Киреев. – Что-то с прокуратурой связано?

– Юстиция означает – справедливость, – терпеливо объяснил Зацепин. – Что дальше, я не знаю.

– Думаешь, убийца написал?

– Скорее всего. Видел веревку на лестнице? Думаю, убийца пришел к… Как звать-то его?

– Вениамин Шурезов.

– Пришел, связал. Потом решил по непонятной пока причине оставить послание, а гражданин Шурезов, воспользовавшись его отсутствием, попытался сбежать.

– Но не смог, – закончил Киреев. – А что же значит EST COMMOD?

– Сержант Швыдько наверняка выдвинул бы версию насчет комода. Или шкафа. «Литовский шкаф», как тебе?

Киреев выглянул в окно:

– Светает уже, пошли на улицу, может, нож найдем.

– Вадим думает, что преступник унес его с собой. Но проверить, конечно, необходимо.

Они вышли на улицу. Киреев хмыкнул:

– Это как же надо ножичек швырнуть, чтобы убить с одного броска? Может, он в спецназе служил?

– Или в цирке, – высказанное вслух предположение вызвало у Юлия непонятный зуд. «Цирк, цирк…»

Швыдько беспомощно топтался возле хлопнувшейся в обморок соседки. Любопытная старушка не удержалась и вышла на улицу. Со стороны казалось, что трупов стало больше.

– Где «Скорая»?! – заорал Киреев. – Что они там, совсем охренели, сколько можно ехать?!

Домой Зацепин вернулся под вечер. Маша смотрела телевизор. На экране рекламу прокладок сменила реклама пива.

– Ты вовремя, сейчас начнется передача Данилы.

– Сейчас, только чай сделаю.

– Я тебе ужин приготовила, принести?

– Я сам.

Целый день он мечтал о подушке, но стоило прийти домой, сон как рукой сняло. Залив заварку кипятком, он вернулся в комнату. На экране уже появился изысканно одетый иллюзионист.

– Нередко фантастические способности человека далеко выходят за рамки здравого смысла, и люди начинают верить в его сверхъестественную природу. Иллюзионизм разного рода шарлатанов, выдающих себя за ясновидящих, телепатов и экстрасенсов, – это целая наука.

Данила улыбнулся своей загадочной улыбкой, больше напоминающей насмешку.

– Находятся трюкачи, которые проводят демонстрацию своих сверхспособностей благодаря специальной договоренности. Так, один ясновидец заявил, что может на многокилометровом расстоянии телепатически подчинить своей воле радиодиктора. Через некоторое время выяснилось, что радиодиктор получил от «ясновидца» деньги и прочитал заранее обговоренные слова.

Юлий покрутил в руках бумажку с посланием убийцы и вдруг потянулся за телефоном. После второго гудка трубку подняли:

– Алло?

– Привет, Данила, это Юлий.

– Привет, как жизнь, как Маша?

– Нормально. У меня к тебе вопрос, ты латынь знаешь?

В трубке послышался смех:

– Я похож на доктора?

Помимо воли Зацепин вслушивался в голос иллюзиониста, сам не понимая, что хочет услышать: волнение, тревогу? С какой стати, он его подозревает? Нет, конечно, нет! Хотя… Данила не любит колдунов, он даже этого не скрывает. Чем не повод для подозрений?

– Так что у тебя, лекарство купил и прочитать не можешь?

– У тебя есть у кого узнать?

– Вообще-то, есть. У меня профессор знакомый, могу ему позвонить.

– Позвони. Слушай по буквам.

Юлий продиктовал надпись и положил трубку. Минуту он просидел, не сводя с телефона глаз.

«Инвентаризация, инспекция, инсталляция… Тьфу! Что же услышала соседка покойного? И почему в голову лезет цирк? У вас продается литовский шкаф? Шкаф продан, осталась…»

Трубку он снял после первого же гудка:

– Да?

– Слушай, ты мне правильно продиктовал?

– А что?

– Профессор сказал, если добавить пару букв в конце, то получится «JUSTITIA EST COMMODATUM».

– И что это значит?

– «Справедливость восстановлена». – Голос Данилы стал серьезным. – Это не похоже на название лекарства.

– Спасибо, Данила, я тебе потом позвоню.

– Можешь завтра зайти в театр, у меня репетиция в три часа.

– Может, зайду, пока.

Он положил трубку на место. «Все верно, убийца просто не успел дописать. Услышал шум и бросился вдогонку за развязавшимся Шурезовым. И, убив его во дворе, решил не возвращаться. Но почему латынь? Лекарства, лекарства… Может, убийца – доктор? Борец с нетрадиционной медициной?»

На экране Данила перешел к фокусам. Он привязал симпатичную девушку к огромной мишени и отошел на несколько метров.

«Не поделили деньги? – продолжал размышлять Юлий, краем глаза наблюдая за происходящим на экране. – Месть обманутого клиента?»

Он потер лицо руками. «Как мне это все надоело… Щелкнуть бы пальцами, как Данила, и хоп – дело раскрыто! Или сказать волшебное слово… Абракадабра».

Старлей вспомнил первую встречу с иллюзионистом. «А что такое абракадабра?» Это Машка его спросила. А он ответил… Что же он ответил? Юлий потер виски. Он сказал: «В Средние века внутри церкви была создана могущественная организация, названная…»

Его словно окатили холодной водой.

– Инквизиция, – потрясенно сказал он вслух.

– Что? – Маша обернулась.

Он покачал головой:

– Ничего.

«Никакая это не инвентаризация! Бабка услышала слово ИНКВИЗИЦИЯ! Вот что напугало ныне покойного товарища Шурезова, который занимался колдовством. Инквизиция боролась с колдунами и ведьмами».

Юлий вспомнил первое шоу Данилы и номер «Казнь колдуна». Вот откуда был этот зуд. Только был он связан не с цирком, а с театром. Инквизиторы, тянущие колдуна под лезвие палача, взмах меча. Неужели… Нет, ерунда. Какое отношение имеет театральное выступление к настоящему убийству?