Она поблагодарила Изабель за еду и прислуживание. Девушка вернулась к своему ребенку. Эмелин показалось, что у нее испуганный вид, словно, если ребенок проснется и закричит, то ей не поздоровится.

Эмелин спросила:

— Изабель, что это за имя?

Блум равнодушно объяснил:

— Разумеется, это не то имя, которое ей дали родители, но теперь это уже не имеет значения.

— У меня создалось впечатление, мистер Блум, что вы здесь чувствуете себя запросто.

Он хмыкнул.

— Не столь запросто, как все вокруг. Но мужчина должен жить, вы понимаете меня, миссис Уайт, а до Чикаго отсюда далеко. Между прочим, девушка вполне счастлива. Как вы думаете, если бы не я, что бы с ней случилось? Какому дикарю она бы досталась?

— К тому же, девушка счастлива, что живет в доме своих предков, — продолжал Блум. — Ее сородичи, как вы знаете, жили здесь поколениями, — я имею в виду, именно здесь, на этом самом месте. Дома сделаны из простой соломы и глины, и когда они падают, то на их месте тут же строят новые — по тому же плану, как и прежние, в которых жили еще их пра-пра-пра-дедушки. То есть Навозная Куча — это не природный холм. Это груда разрушенных домов. Живущий здесь народ совсем не похож на нас, христиан, миссис Уайт! Именно поэтому городской совет и послал меня сюда. Мы не желаем иметь никаких трений.

— Каких еще трений?

Он просверлил ее взглядом.

— Ну, об этом вы можете спросить саму себя, миссис Уайт. Каким должен быть человек, чтобы осмелиться и предпринять такое путешествие, какое совершили вы?

Она с жаром ответила:

— Меня привела сюда память о моем муже!

— Конечно. Я знаю. Но ваш муж уехал отсюда — я имею в виду, из ближайшего временного пласта. У большинства американцев здесь нет никаких личных связей, в отличие от вас, миссис Уайт. Вы хотите знать, почему все стремятся именно сюда? Господи! — Он перекрестился. — Они приходят сюда, совершая паломничество в Иудею. Они надеются — вопреки всякому здравому смыслу, — что найдут здесь свидетельства священного временного пласта, когда Христос воплотился. Просто так быть вырванным из мира не хочется, а в этом можно найти какое-то утешение, не так ли?

— Но в этой Иудее вряд ли есть следы Господа Иисуса! — продолжал он. — Такова правда, миссис Уайт! Все, что здесь можно увидеть, это паровые машины царя Александра. Какое значение для наших бессмертных душ имеет отсутствие в этом мире Воплотившегося, я не знаю. И когда благочестивые идиоты встречаются с безбожными язычниками, которые населяют эту Иудею, то в результате могут возникнуть ситуации, которые называются дипломатическими инцидентами.

Эмелин не возражала.

— Разумеется, современным американцам нечего бояться каких-то там полководцев железного века, вроде Александра…

— Но, миссис Уайт, — произнес какой-то новый голос, — этот полководец основал новую империю, простирающуюся от берегов Атлантики до Черного моря, империю, которая охватывала весь известный ему мир. Она и нам послужит с тем же успехом, если Чикаго не станет ввязываться в войну с ним.

Эмелин обернулась. По лестнице в дом спускался человек — коротенький и дородный. За ним следовал другой человек, помоложе и потоньше. Оба одеты в поношенную военную форму. У первого на голове сидела фуражка, лицо украшали поразительно пышные усы. Они были седыми. Эмелин разглядела, что ему было, скорее всего, за семьдесят.

Она встала, и Блум сделал попытку представить всех друг другу.

— Миссис Уайт, это капитан Натаниэль Гроув. Британская армия, в прошлом, конечно. А это…

— Меня зовут Бен Бетсон, — представился тот, кто помоложе. Ему было лет тридцать, наверное. У обоих вновь прибывших мужчин говор был истинно британский. — Мой отец служил с капитаном Гроувом.

Эмелин вежливо кивнула.

— А меня зовут…

— Я знаю, как вас зовут, дорогая миссис Уайт, — тепло сказал Гроув. Он пересек комнату и взял Эмелин за руку. — Я очень хорошо знал Джоза. Мы приехали сюда вместе, в одном и том же временном пласте, если можно так выразиться. Год от Рождества нашего Господа 1885-й, северо-восточная граница. Джоз писал мне несколько раз и рассказывал о вас и ваших детях. Вы прелестны именно так, как я вас себе представлял.

— Я уверена, что это неправда, — твердо оборвала Эмелин его излияния. — Однако о вас он действительно рассказывал, капитан. И я очень сожалею, что он сейчас не со мной. Я потеряла его год тому назад.

Лицо Гроува окаменело.

— Ах!

— Говорят, пневмония. Но, по правде сказать, я считаю, что он просто истощил свои силы. Он был не так стар.

— Вот и еще один из нас ушел. Стало еще меньше тех, кто сможет вспоминать, откуда мы пришли. Как вы считаете, миссис Уайт?

— Называйте меня Эмелин, пожалуйста. А вы приехали издалека?

— Не из такого далека, как вы, но все равно издалека. Теперь мы живем в Александрии — это город не на Ниле, а в Илиуме.

— Где это?

— В Турции, насколько мы знаем. — Он улыбнулся. — Мы называем наш город Новой Троей.

— Воображаю, что вы здесь из-за телефонного звонка в Вавилоне.

— Разумеется. Наставник Абдикадир написал мне, а также Блуму, надеясь выйти на контакт с Джозом. Лично у меня нет ни малейшего представления о том, что все это значит. Но кто-то же должен это знать.

Ребенок начал плакать. Блум раздраженно хлопнул в ладоши.

— Хорошо, нас ждет Вавилон, — сказал он. — Если, конечно, капитан, вы не хотите отдохнуть…

— Давайте сперва сделаем дело.

— Мистер Бетсон, вы не покажите нам путь?

Бетсон быстро поднялся по лестнице, Гроув и Эмелин последовали за ним.

Перед тем, как выйти на крышу, Эмелин еще раз обернулась. Изабель изо всех сил старалась успокоить ребенка, Блум с поднятой рукой злобно на нее наступал. Эмелин когда-то работала в Чикаго с Джейн Аддамс, и эта сцена вызвала в ней отвращение. Но в то же время она ясно понимала, что ничего не может сделать для этой бедной девушки, а если сделает, то той будет еще хуже.

Она быстро вышла на крышу, щурясь на пыльном вавилонском солнце.

Пассажиры и их багаж были погружены на грубый открытый фаэтон. Блум послал своего слугу за тягловыми животными.

Эмелин была шокирована, когда вместо ожидаемых ею лошадей увидела, кого привел каменный человек. Он вернулся с четырьмя себе подобными.

Разница заключалась лишь в том, что слуга Блума одевался в тряпье, а эти четверо обходились без одежды. Трое из них были мужчинами, их гениталии болтались между ног маленькими серыми комочками. У женщины были тощие груди с длинными отвислыми сосками. Все они были мускулистыми, приземистыми, их тела густо покрыты волосами. Их внушительная мускулатура и низкие, сведенные вместе брови придавали им вид горилл. Но в то же время, гориллами их назвать нельзя: они явно близки к людям. Руки их практически лишены волос, глаза чисты. Было жутко смотреть, как все четверо нацепили на себя сбрую, причем каждому на шею накинули петлю.

После этого Блум взял кожаный кнут и стегнул их по голым спинам без всякого милосердия. Каменные люди вздрогнули и медленно сдвинули тяжелый фаэтон с места. Слуга Блума шел рядом с ним, не отставая. Эмелин видела, что у всех четверых несчастных спины были исполосованы рубцами вдоль и поперек и покрыты глубокими старыми шрамами.

Блум вытащил глиняную бутылку и пустил ее по кругу.

— Виски не хотите ли? Качество не очень, но промочить глотку все равно не помешает.

Эмелин отказалась. Гроув и Бетсон пригубили.

Гроув начал вежливо расспрашивать Эмелин о ее путешествии из замерзшей Америки.

— О, оно заняло целую вечность! — ответила она. — Я себя чувствую опытным путешественником.

Гроув подкрутил усы.

— Я слышал, что Америка сильно отличается от Европы. Никаких людей…

— Кроме нас, никого, — ответила Эмелин. — Ничто так не напоминает старую Америку, как Чикаго. За пределами города не было найдено ни единого признака людей, никаких следов индейских поселений… Мы не встречали никого, пока первопроходцы из Европы не появились в дельте Миссисипи.