Вездеход мягко скользил по Марсу. Байсеза сидела возле телескопического окна в одиночестве и, не отрываясь, смотрела на пейзаж. Солнце совершало свой путь по небу, и по мере его движения Марс начал оказывать на Байсезу какое-то колдовское действие. Он был слишком похож на Землю, многие детали пейзажа напоминали земные: земля внизу, небо наверху, посередине пыль и рассыпанные повсюду камни. Однако горизонт был слишком близким, солнце слишком маленьким, слишком бледным. Где-то в глубине души Байсезу сверлила мысль: разве мир может быть таким?

И именно в таком состоянии околдованности она увидела арку.

Вездеход так никогда к ней и не приблизился. Она маячила над горизонтом, высокая, невероятно изящная. Байсеза была уверена, что такого громадного сооружения на Земле невозможно было построить, что эта конструкция была сугубо марсианской.

День постепенно угасал. Закат был долгим и необыкновенно красивым: лучи всех спектральных цветов постепенно бледнели и провожали маленькое солнышко за горизонт. Ночь не принесла с собой ничего, кроме разочарования: россыпь звезд на небе была не слишком впечатляющей: очевидно, в воздухе висело слишком много пыли. Байсеза поискала среди звезд Землю, но не нашла: либо она находилась вне поля зрения, либо ее просто невозможно было узнать.

Паула принесла ей ужин: обжигающе горячие макароны с грибами и зелеными бобами и кружку кофе, прикрытую крышкой. Потом стала что-то высматривать на небе, сквозь ветровое стекло.

— На что вы там смотрите? — спросила Байсеза.

— На северный полюс мира, люди часто спрашивают.

— Вы имеете в виду, такие же туристы, как я?

Паула ничуть не смутилась.

— На Марсе нет такой яркой Полярной звезды, как на Земле. Но, посмотрите, вот созвездие Лебедя, видите? Самая яркая его звезда — Денеб, альфа Лебедя. Теперь проведите линию вдоль хребта Лебедя, минуя Денеб, и вы увидите полюс мира приблизительно на полпути между Денебом и следующим ярким созвездием, Цефеем.

— Спасибо, — поблагодарила Байсеза. — Но здесь везде столько пыли, что видимость совсем не так хороша, как можно было бы ожидать.

— Да, климатологи называют Марс музеем пыли, — усмехнулась Паула. — В этом смысле он не похож на Землю. У нас нет дождей, которые бы эту пыль смывали, нет и процессов осаждения, которые бы ее сжимали и превращали в камни. Так что ей остается только висеть в воздухе.

Марс — что-то вроде снежка, подумала Байсеза, а вслух сказала:

— Я видела арку.

— Да-да, — закивала Паула. — Ее воздвигли китайцы. Они ставят подобные монументы везде, где гибнут их соотечественники.

Значит, это сооружение является мемориалом тем сотням китайцев, которые погибли на Марсе в день солнечной бури.

Байсеза рискнула спросить.

— Паула, меня немного удивило, что вы отправились в путь вместе с нами.

— Удивило?

— И то, что вы связаны с секретным бизнесом на марсианском полюсе. Алексей — да, на него это очень похоже…

— Он несколько скрытный, не так ли?

Они обе расхохотались. Байсеза сказала:

— Но вы, кажется… как бы это сказать…

— Конформист? — помогла ей Паула. Дежурная улыбка стюардессы ни на минуту не сходила с ее лица. — Я ничуть не возражаю, если меня видят такой. В сущности, это, может быть, правда.

— Наверно, поэтому вы так хорошо справляетесь со своей работой?

Паула ответила без капли обиды:

— Я просто рождена для этой работы. Моя мать — человек из команды «Авроры», которого все еще очень хорошо помнят и здесь, и на Земле. Ну, после Боба Пакстона, конечно.

— И поэтому с вами с удовольствием общаются?

— Да. Это вроде как увечье. Но почему бы не превратить его в свой плюс?

— Понятно. Но такая причина вряд ли могла заставить вас тащиться вместе с нами на самый полюс. — Байсеза сделала паузу. — Скорей всего, вы восхищаетесь своей матерью, не так ли?

Паула пожала плечами.

— Я никогда ее не видела. Но как можно ею не восхищаться? Боб Пакстон приехал на Марс и вроде как его завоевал, а затем снова вернулся домой. А моя мать любила Марс. Это видно из ее путевых журналов. Боб Пакстон — герой на Земле. А моя мать стала героиней здесь, на Марсе. Наша первая героиня, можно сказать. — Улыбка стюардессы снова засияла на ее лице. — Хотите еще макарон?

В смутной марсианской ночи, в тепле салона, Байсеза заснула прямо в кресле.

Она проснулась от того, что ее трясли за плечо. Пока она спала, кто-то прикрыл ее одеялом.

Майра сидела рядом с ней и глядела в окно, на занимающийся рассвет. Пейзаж за стеклами вездехода несколько изменился: теперь они проезжали сквозь дюны, некоторые были высотой метров в десять. Замерзшие волны, отстоящие друг от друга на километр или два. Во впадинах между ними виднелось что-то вроде изморози.

— Надо же, я проспала целую ночь!

— Как ты себя чувствуешь?

Байсеза пошевелилась.

— Немного скованно. Но, кажется, при такой гравитации можно с успехом выспаться даже на стуле. Надо пойти умыться.

— С мытьем придется подождать. Алексей в который раз бреет голову.

— Кажется, этот пейзаж меня загипнотизировал.

— Что ты говоришь? — Майра была явно взволнована. — Это белая дорожная лихорадка. Или что-то в этом роде.

— Майра? Что случилось? Со мной что-то не так?

— Не так? Господи, мам, посмотри на этот вид! Ничего! А ты сидишь и часами туда смотришь, просто упиваешься этим «ничего».

— Что в этом страшного?

— Ничего, кроме тебя самой. Странное во всем этом — только ты сама. Ты тонешь в этом пейзаже, не можешь оторвать от него глаз.

Байсеза огляделась. Паула спала. Байсеза вдруг осознала, что впервые за все их путешествие они с Майрой остались в одиночестве. Даже на «Максвелле» не было настоящего одиночества, а уж тем более в кабине «паука».

— Нам так и не представилось шанса поговорить, — сказала она.

Майра сделала попытку встать.

— Только не здесь, — сказала она.

Но Байсеза взяла ее за руку.

— Послушай! Какая разница, слушает нас полиция или нет? Прошу тебя, Майра! У меня такое чувство, что я тебя совершенно не знаю!

Майра снова села.

— Может быть, в этом все и дело. Я тоже тебя не знаю. С тех пор как ты вышла из капсулы… наверное, я просто привыкла жить без тебя, мам. Похоже на то, как если бы ты умерла. А когда ты вновь ожила, то стала совсем не такой, какой я тебя помнила. Ты теперь стала похожа на мою сестру, которой сперва не было, а потом она вдруг появилась. В этом есть какой-то смысл?

— Нет. Но, судя по всему, к прыжкам во времени с помощью клиники анабиоза мы еще недостаточно привыкли.

— Так о чем ты хотела поговорить? То есть я хочу сказать, откуда мне следует начать? С тех пор прошло девятнадцать лет, половина моей жизни.

— Обрисуй мне главную линию.

— Хорошо. — Майра поколебалась, потом отвела глаза в сторону. — У тебя есть внучка.

Ее звали Чарли, уменьшительное имя от Шарлотты. Дочь Майры от Юджина Мэнглза. Сейчас ей пятнадцать лет, она родилась через четыре года после того, как Байсеза ушла в клинику анабиоза.

— Господи! Я бабушка! — воскликнула Байсеза.

— Когда мы расстались, Юджин вынудил меня отказаться от дочери в его пользу. И он победил, мам! У него были всесильные покровители. Юджин сейчас влиятелен и знаменит.

Байсеза вставила:

— Но особой гуманностью он никогда не отличался, не так ли?

— Разумеется, мне разрешалось с ней видеться. Но этого было так мало! Я не такая, как ты, мам. Я не хочу неизвестности. Я хочу построить дом, для меня и для Чарли. Я хочу… стабильности. Но ничего подобного у меня не было даже в помине. И, в конце концов, он полностью изолировал меня от дочери. Что было сделать совсем не трудно. Потому что он очень редко бывает на Земле.

Байсеза снова схватила ее за руку: рука Майры была холодной и безжизненной.

— Почему ты не рассказала мне об этом раньше?

— Ну, прежде всего, потому что ты не спрашивала. А вот теперь мы обе на Марсе! И находимся здесь потому, что ты — знаменитая Байсеза Датт. И у тебя есть гораздо более весомые причины для беспокойства, чем потерянная внучка.