– Нет. Я просто им помогаю. Вот и все. Купила обоим на Рождество ежедневники. Рассказала им все про календари, справочники, так что, может, в следующий раз, когда захотят порыться у меня в квартире, заранее договорятся о встрече. – Я пытаюсь отобрать у Дейрдре чайник, она не отдает.

– А мне как раз нужен хромированный чайник, – заявляет она.

– Ну так купи.

– Но ты же возвращаешь этот…

– И как это будет выглядеть, если агент Эммет узнает, что я отдала тебе его чайник? Если он увидит его в твоей квартире?

– А зачем он попадет в мою квартиру?

– Ну в моей же он был.

– И что?

– Ты мой друг. Может, даже сообщница. Они отчаянно ищут следы, эти двое, и неизвестно, какой глубинный смысл они отыщут в чайнике. – Но я быстро сдаюсь. Теперь он ее, как и все, что она хочет заполучить.

– И что ты сделала, когда он его тебе подарил?

– Сказала «спасибо».

– И все? – Она внимательно изучает свой трофей.

– Я не трахалась с ним за чайник. У нас чисто платонические отношения, я, знаешь ли, не Шэрон Стоун.[16]

– Он в тебя влюблен.

– Более или менее. Я думала, он вернет мне телефонную карточку Пи-Джея, когда он ее нашел, что он бы и сделал, если б агент Броди не видел.

– Агенту Броди ты не нравишься.

– Он застенчив. Я ему нравлюсь, но по-другому.

Продавец возвращается. На обрывке бумаги он записал какие-то цифры.

– Вы не завернете его для меня, мистер Китаец? – Дейрдре улыбается ему, протягивая чайник.

– Простите?

– Стандартная подарочная коробка подойдет, с красной ленточкой, и вон тот хорошенький пакетик с ручками. – Она поворачивается ко мне. – Ты страдаешь нарциссизмом. Ты уверена, что это удачный способ защиты – заставить своих следователей хотеть тебя? – Она забирает у продавца пакет. Раскланивается. Мы едем вверх на эскалаторе. – Любовь непостоянная штука.

– Ты забываешь, что я красива.

Она хмурится.

– Я волнуюсь. Вдруг что-нибудь случится, и мы останемся вдвоем – только Эмили да я.

В отделе женской одежды Дейрдре бросает меня, идет примерять шелковые блузки. Я обмениваю занавески, присланные мне на Рождество Перри Нэшем, на кашне, которое, я надеюсь, понравится папочке. Он вечно брюзжит, что я не умею одеваться, не хочет приглашать меня в приличные рестораны и обнимает, лишь когда выпьет пару стаканов.

Из-за двери примерочной я слышу, как Дейрдре жалуется на Джерри. По всей вероятности, она обращается ко мне, но так громко, что ее слышно даже в отделе мужских аксессуаров.

– Мне пришлось провести ночь у Эмили. Пока я рылась в гардеробе, этот маленький засранец ушел с Максом, я разорвала нашу помолвку, но браслет ему не верну. А ты трахнула своего русского?

– Насколько помню, проснулась я одна.

– Не надо было бросать меня на крыше, Глор. Все это оказалось на дорожке Эмили. Она так разозлилась, и мне пришлось сказать, что это ты.

Болтая, она продолжает таскать одежду. Снова и снова я вижу, как она заходит в примерочную с тремя вещами, а выходит с двумя, становясь все толще, двигаясь все неуклюжее. Она всегда что-нибудь прихватывает, когда мы ходим за покупками, а чтобы возместить мне моральный ущерб, крадет что-нибудь и для меня. Большая часть моего белья появилась именно так. Она методично пополняет свой гардероб, сосредоточившись на весенней и летней коллекциях, натягивает три слоя леггинсов, потом слаксы, джинсы, юбки и платья. Находит вожделенную гладкую шерсть. Я протягиваю ей приглянувшийся мне кардиган.

Дейрдре говорит, что подождет снаружи, пока мне упакуют мой новый шарф, и я наблюдаю, как округлившаяся фигурка направляется к лифту. Тут она роняет пару туфель, и ее маленькая проблема становится большой.

Охранник спрашивает ее о чем-то, вокруг собираются покупатели. Они выходят на улицу. Она принимается кричать, хотя не так убедительно, как обычно.

– В чем дело? – спрашиваю я уже по другую сторону двери.

– Они обвиняют меня в… воровстве! Они вызвали гребаных «штази». – Она отбивается, когда охранник делает попытку расстегнуть ее пальто. – Не трогайте меня. Неужели я похожа на долбаного преступника?

– У нее тоже есть права, – говорю я офицеру.

– На ней шесть слоев новой одежды.

– Откуда вы знаете?

– Так сказали наверху. Ей тяжело двигаться.

– Сейчас январь. На улице холодно.

Она обхватывает себя руками. Я поворачиваюсь к охраннику, пожимаю плечами.

– Я догадываюсь, что вы скажете, офицер. Думаю, самый подходящий термин здесь – наслоение. – Я улыбаюсь ему, я прекрасно выгляжу. – Пошли, Дейрдре, мы не можем торчать тут весь день.

Толкаю ее в толпу туристов, мы делаем вид, что тоже щелкаем фотокамерами.

Когда мы пересекаем Юнион-сквер, охранника уже не видно, магазина тоже, Дейрдре целует меня. Она целует меня в губы, мы хихикаем.

– Я всегда забываю, как ловко ты выкручиваешься в таких ситуациях.

– Но я была совершенно честной, – отвечаю я. – Лучшее объяснение – слегка измененная правда. – Она округляет глаза. – Я никогда не лгу. Думаю, поэтому они меня так любят.

– Кто?

– ФБР. Говорить правду – это очень возбуждает.

– Но ты рискуешь при этом жизнью.

– Какая разница?

– Не думаю, что они тебя любят, Глор. Ни вместе, ни по отдельности. Хромированный чайник – не обручальное кольцо.

– Считаешь, я не могу увлечь двух гребаных агентов ФБР? – Дейрдре мне всегда завидует. – И что мне вместо этого делать? Что ты предлагаешь?

– Юридическую помощь.

– Значит, ты веришь, что я виновна? – Я отбираю у нее чайник. Пара туфель выскальзывает у нее из-под пальто. – Моя жизнь не так проста, как твоя.

– Потому что ты стремишься переплюнуть Абигейл Ван Бюрен[17] и попасть на страницы всех газет?

– Моя карьера требует высокого уровня профессионализма, от этого зависит существование журнала. Поэтому я читаю лекции в Л. А. на следующей неделе и поэтому я соглашаюсь на утомительные интервью. Тебе ни о чем подобном не приходилось тревожиться.

– Меня устраивает моя жизнь. Не все стремятся стать подозреваемыми в убийстве.

– Не все хотят просидеть всю жизнь в кадровом отделе какого-то сраного банка. – Но это уже слишком. У Дейрдре нет моих преимуществ, поэтому она не может быть честной, откровенной даже с собой. Я проявляю великодушие.

– Я рада, что ты забрала чайник, Дейр. Агент Эммет не в моем вкусе.

– Вы всегда начинаете пить в пять часов дня? – через стол спрашивает меня Брайан Эдвард Рид-Арнольд. Мы сидим в «Шляпах», до отвращения чопорном пристанище респектабельных алкоголиков.

– Только если хочу напиться.

– А сегодня хотите?

– Не помешало бы.

Официант приносит выпивку. Брайан, естественно, заказывает джин-тоник. Он за все платит. Мы смотрим друг на друга. Разумеется, это его идея – выпить после работы. Nobless oblige[18] – но всегда гораздо приятнее, когда собеседник красив, как я, или со связями, как он.

– Вы расскажете мне о яхтах? – пытаюсь я завязать разговор.

– О яхтах?

– Ну вы знаете, Американский кубок и все такое.

– Я в этом ничего не понимаю… я не занимаюсь парусным спортом. – Он беспомощно смотрит на меня, как все мужчины, когда не знают, что сказать. – Почему вы спрашиваете? Вы увлекаетесь яхтами?

Я к этому не готова. Мне казалось, Брайан должен разбираться в парусном спорте, потому что, если нет, я не представляю, в чем он вообще разбирается. Мужчинам нравится, когда их расспрашивают об их увлечениях. По этой причине мужчины носят галстуки, напоминающие об их любимом виде спорта, или часы, намекающие на их хобби, или кольца с символикой своего колледжа и датой выпуска. Их одежда подсказывает женщинам темы для разговора, а если это не срабатывает, говорить не о чем. Играет ли Брайан в гольф? Теннис? Поло? Катается на лошадях с Артом Рейнгольдом? Я извиняюсь и ухожу в дамскую комнату.