Спивви говорит, что Дмитрий ушел на весь день и она не может сказать куда.

– Не можешь или не хочешь?

– А мы сегодня ябедничаем?

– Выкладывай все, я должна быть в курсе, Спивви. – Она молчит. Спивви сидит на своем месте в приемной, из-под стола торчат ее черные туфли без каблуков, и она ничего не отвечает, молча полирует ногти.

– Когда он ушел?

– В десять, кажется. Я не знаю, Глория, он сказал, что уходит на весь день, и взял с собой Хилари.

– Кто такая Хилари?

– Новый стажер, ее приняли, пока тебя не было.

Я слышу щелканье, и до меня доходит, что это я снова верчу крышку от пузырька. Дмитрий никогда не интересовался стажерами. Предполагалось, что он интересуется мной.

Спивви тянется помочь мне открыть таблетки.

– Не лезь ко мне. У меня нет времени, мать твою, чтобы задавать тебе весь день вопросы, Спивви, быстро отвечай, куда направился Дмитрий с этой шлюхой.

Она роняет руки на колени.

– Он не сказал, Глория, а я не спрашивала.

– Как она выглядит?

– Похожа на тебя, только моложе.

– Почему ты не разузнала, чем они занимаются? Сколько ей лет? Может, она несовершеннолетняя? Предполагается, что ты должна знать такие вещи, Спивви. Ты, мать твою, секретарша, это часть твоей работы.

– Но ты никогда мне ничего не говоришь, Глория, ты так и не объяснила, чем ты занималась со среды, – произносит она тихим, отчетливым голосом. Я не могу посмотреть на нее в ответ, я не могу смотреть на нее, мои глаза ни на чем не фокусируются, ни на чем вообще.

– У меня возникли семейные проблемы, это все, что тебе следует знать, я не должна ничего объяснять. Я – главный редактор. Я не должна тебе ничего объяснять. – Мы смотрим друг на друга.

– Некий Арт Рейнгольд не звонил?

– Рейнгольд? Из ФБР? Они звонили тебе несколько раз во время совещания.

В приемной отирается какой-то коротышка в скверном костюме – должно быть, пришел на встречу с кем-то. Он пытается сообщить Спивви свое имя, я говорю ему, что мы заняты. Нас не волнует, как там его зовут, пусть приходит позже. Он кивает, собрав свои бумаги.

– Зачем ты так с ним?

– Он грубо вел себя, и костюм у него из полиэфира. А теперь поможешь мне, Спивви? У меня нет времени на все это дерьмо. С каких это пор ты стала демонстрировать преданность Дмитрию?

– Я была бы рада помочь. Если он позвонит, я переведу его на тебя. И этого джентльмена, Рейнгольда, тоже. Я в самом деле не знаю, что еще тебе сказать, Глория. Честное индейское слово.

– Разузнай все, или ты уволена. И ты, и Хилари, и все остальные. Мне нужно обсудить с Дмитрием важные вещи, он нужен мне здесь сейчас. – Я направляюсь в его кабинет.

– Ты куда, Глория?

– Какая, на хрен, разница? Мне нужно проверить мои контактные линзы. Мне нужна русская водка. Скажи всем, что я на встрече. Что я обыскиваю стол Дмитрия. И пусть все идут на хрен.

За моим столом сидит какая-то женщина, пьет кофе из бумажного стаканчика, оставляя на столе пятна от донышка, потому что не взяла подставку.

– Простите, – произношу я в паузе между ее глотками. – Вы портите красное дерево. Не нужно ставить стаканчик прямо на столешницу. А еще лучше будет, если вы уберетесь из моего кабинета, пока я не вызвала полицию.

Ее губы изгибаются в улыбке. Мы смотрим друг на друга в упор. На ней деловой костюм, шерстяной и более консервативный, чем колонка редактора в «Уолл-Стрит Джорнэл». Эта женщина – на полпути от утренней пробежки к вечернему коктейлю. Если бы не шрам над правым глазом, она была бы даже хорошенькой.

– А я думала, вы не доверяете правоохранительной системе, – отвечает в итоге она, воспользовавшись в качестве подставки моим лицом на обложке «Портфолио». – Вы не подниметесь со мной на крышу на минутку, нам нужно кое-что уладить.

– Вы слыхали, что случилось с предыдущей командой? С Броди и Эмметом?

– Да, именно я отдала приказ об их отставке.

– Тайра Кримпп. Джорджия с удовольствием вспоминает проведенное с вами время. Но вы, должно быть, не туда свернули – вы на три тысячи миль отклонились от Вашингтонской кольцевой.

Она встает с моего кресла: в полный рост в ней больше шести футов.

– Как и вы, мисс Грин, я всегда следую верной дорогой. Пошли?

Я следую за ней, мы карабкаемся по черной лестнице, никаких звуков, кроме цоканья каблуков по деревянным ступенькам. Я толкаю бедром некрашеную металлическую дверь, толкаю дважды, трижды. Ветер, завывая, захлопывает ее с другой стороны. Гравий скрипит под ногами, я прижимаю обеими руками подол юбки, потому что все белье у меня грязное, и на мне ничего, кроме колючих чулок.

– Ну и как вам вид? – спрашиваю я, обернувшись. – Туман с крыши выглядит таким же, как из окна бара напротив.

– Ерунда, в барах темно и душно, как в тюрьме.

– Не знаю, – пожимаю я плечами, – в тюрьме бывать не доводилось. Мне кажется, я не тот тип.

Тайра Кримпп подходит к краю крыши, у которой нет перил, смотрит вниз, сбрасывает пару камушков.

– Не могу с вами не согласиться, мисс Грин, это была бы такая растрата таланта.

– Вам нравится «Портфолио».

– Это тоже, полагаю. – Она пробирается между паровыми трубами. Пять из них торчат из крыши выстроившись по росту, как трубы органа, и она прислоняется к самой высокой:

– Вы так же сочетаетесь с тюрьмой, Глория, как наше агентство с «Шоу Дэвида Леттермана».

– Разве Объединенные Нации не являются одним из десяти главных мест, где ФБР вербует новых агентов?

– Федеральное бюро расследований относится к себе очень серьезно. Вы тоже должны принимать его всерьез.

– С чего бы, я вас умоляю?

– Как насчет десяти главных причин, Глория? Как насчет (10) фактов против себя, которые вы обнародовали в вашей легендарной статье номера: какими бы странными мотивами вы при этом ни руководствовались, рассказанного достаточно, чтобы отправить вас в тюрьму, (9) а даже если и нет, то для нас этого достаточно, чтобы продолжать расследование до бесконечности, (8) мы привлечем к делу столько агентов, что вам придется стоять в очереди, чтобы подняться на лифте в свой офис, (7) в конечном счете, агенты найдут улики против вас, (6) вы отправитесь в тюрьму, (5) что подразумевает – вы теряете работу, (4) что означает – для вас уже не будет иметь значения, выиграет «Портфолио» Пулитцера или нет, (3) Джорджия восстановит свою репутацию, которой вы ее лишили, (2) о вас забудут, и (1) тюремные порядки суровы и старомодны, так что вы больше никогда не сможете предаваться сексуальным утехам со своим старым добрым папочкой. – Она вздыхает. – Довольно забавно, вы не находите?

– Вы чего-то хотите от меня – так скажите мне.

– Почему вы так в этом уверены?

– Вы здесь и одна.

– С таким складом ума, как у вас, Глория, вам только в Бюро работать. – Она шагает взад-вперед, ветер раздувает ее волосы. – Вам стоит взглянуть на ваше досье.

– Но ведь очевидно, что у вас недостаточно улик, чтобы меня арестовать. Вы просто хотите получить отсрочку.

– Вы, Глория, вы – наш фаворит, наш настоящий подозреваемый, и с этим ничего не поделаешь.

– Разумеется, здесь я ничем не могу вам помочь.

– Все еще боитесь потерять пресловутого Пулитцера? Не будьте свиньей, дорогая.

– Вы не понимаете.

Нет Пулитцера – значит, нет «Алгонкина». Спад. И как итог всего – разыгранная как по нотам драма процесса с участием присяжных: приговор, заключение, железо и бетон, электрический свет по ночам. Уважение воров. Больше ничего не остается.

– Мы не будем добиваться смертной казни, пятьдесят лет тюрьмы не сделают вас мученицей, и вы выйдете на волю трогательной старой леди.

Она идет к двери. Расстояние между нами вынуждает ее кричать. Кричать на ветер.

– Мы в Бюро – разумные люди. Вы поможете нам, и мы поможем вам. Иногда улики исчезают, рак отступает, случается ремиссия. Горячее дело становится просто еще одной папкой в еще одном кабинете в недрах здания ФБР. Я буду с удовольствием читать «Портфолио» и в дальнейшем. – Тайра начинает спускаться, цокая каблуками, я подхожу к двери. – Просто скажите правду, Глория. Правда освободит вас.