"Не вздумай. — отвечали Тристану жестокие и нежные глаза прекрасной королевы. — Я загрызу твою жену, как львица. Ты мой. До смерти. Рука об руку войдём мы в ад."

— Нет, сир. Благодарю. Я желаю лишь королю служить и ангельской его супруге, что слывёт среди других супруг образцом невинности и чистоты.

— О да, супруг мой. — безмятежно отвечала королева. — Не принуждайте рыцаря вашего к иной приятной службе, нежели служить душой и телом корнуэльской королеве.

— Я чувствую, я знаю, — говорила она, глядя ему в глаза своими колдовски прекрасными очами. — между нашими сердцами незримо протянуты неразрывные ни в жизни и ни в смерти нити. Я чувствую всё то, что чувствуешь ты — и боль твою, и счастье. Ты можешь быть за морями и горами, а я всё буду ощущать, как будто рядом ты со мной. Когда умрёшь ты, я пойду к тебе, ступая по пеплу сердца своего, чтобы лечь с тобою и во смерти соединиться. Мы связаны навечно.

Все рыцари двора прекрасно знали о похождениях этой пары и об измене королю. Знали, и молчали — у всех на памяти та плата за донос, что получил постельничий Одре за верноподданническое рвение своё.

Но, сколько верёвочке ни виться — конец один, и шила, как ни мудри, в мешке не утаишь. Вкрался хитроумный Одре снова в доверие к монарху и давай искать за королевой и Тристаном следы греха. Чего уж ни придумывал, какие пакости ни изобретал, и всё ж добился: устроена засада на Тристана возле спальни королевы. И он попался, как волк в ловушку. И вот назначена обоим кара: Тристана сжечь, а Изольду бросить прокажённым.

Исход ужасен, жребий любовников решён — что может вырвать их из крепких рук Судьбы? Народ весь плачет, ибо помнит, кто спас Корнуэльс от тяжкой дани ирландским королям, кто убил могучего Морхольта. Однако, у Судьбы иные планы, и королю придётся уступить — не полной мерой выпили любовники чашу горя и позора, не полной мерой вкусили свою гибельную страсть.

Вот по дороге к месту казни увидел Тристан церковь и воззвал к последней милости: дайте исповедаться перед лютой смертью! Но вместо исповеди бросился в окно — прямо со скалы в бушующее море. Никто не мог бы уцелеть, но тот, кому судьба готовит худшее, не может успокоиться плохим.

И вот отважный рыцарь выплыл, отыскал в селении у прокажённых свою Изольду и вместе с нею удалился в некий лес, который звался Моруа, и поселился в замке Волшебной Девы. Настало время счастья, безмятежности, свободы и любви. Но долго идиллия такая продолжаться не могла — Изольду выследили, похитили, и оказалась она заточённой в башне в Тинтажеле, под присмотром верных слуг супруга и подлого Одре. А Тристана гнали, словно вепря, словно дикого лесного кабана, ни днём, ни ночью не давая сна, покою, отдыха лишая. И ранили его отравленной стрелой, и снова муки терпит он — от потери возлюбленной своей и от раны, в которой яд кипел. Из последних сил искал он прибежища у друга своего, короля Хоэля, у которого имелась дочь, весьма умелая в искусстве врачевания. И надо же, прекрасную принцессу звали не как иначе, а Изольдой! Изольда Белорукая, прекрасная, как ангел. И вот пошла история как бы по второму кругу, а коли так произошло — так хуже бед уже не встретить!

Он снова ранен, снова в ране яд, снова рыцаря врачует особа королевской крови, которую к тому же звать Изольда! О, да, как много раз шептал в беспамятстве он это имя! И возбудил в прекрасной деве пламя чувства, поскольку — о, мы уже это говорили! — к прославленному рыцарю с лицом, которому завидовал бы сам Ланселот Озёрный, красавица-целительница не могла не воспылать любовью! О, Судьба, зачем же ты так шутишь, что двух Изольд поставила, как вехи, на его пути?!

— О чём вздыхаешь ты, Тристан? — с братской лаской в голосе спросил у рыцаря брат королевны, принц Катран.

— Я грежу об Изольде. — с мрачной думой и слезой тяжёлой ответил рыцарь.

Боже мой, вот где капкан, вот где силки Судьбы! Ни слова вымолвить, ни вздохнуть без позволения коварной дамы, что нить плетёт в своей заоблачной светёлке, и сталкивает в битвы королевства и искры высекает, играя душами людскими, и заставляя их проклинать тот день, в который родились они на свет!

Опомниться Тристан едва успел, как дело к свадьбе покатилось — что скажешь, чем оправдаешься, как убежишь?! И вот женат на женщине, которую не любит, к которой сердце не лежит, с которой надо каждую минуту помнить, что Изольда эта — не та Изольда! Но, как обманешь доверчивое чувство юной девы, как оттолкнёшь руки, жаждущие ласки? Да только что её невинная любовь в сравнении с тигриной прежней страстью?! Одно лишь имя и красивое лицо — вот вся Изольда, дочь Хоэля! Ну да, конечно, а ещё добрая душа и любящее сердце… Кому всё это надо? Кто ценит это? Тому, кто наслаждался остротой греховного напитка, пресна невинность, как грудное молоко.

А между тем жизнь продолжалась. Тристан друзей обрёл, нашёл утешение в охоте. Но вот заноза в сердце дышать спокойно не давала — решился он на отчаянное дело. Обрился налысо, нарядился в дерюгу, словно нищий, измазался землёй и заявился в Тинтажель. Там он шутками и скоморошеством обрёл себе внимание монархов и был допущен к трону в качестве шута. Да, впрочем, красота его значительно померкла — шрамы на лице, следы от яда, на голове — щетина с сединой.

— Зачем ты притащил мне этого урода? — брезгливо спрашивает Марка королева, ногой толкая прочь шута.

— Он показался мне забавным, а я тебя, душа моя, не знаю, чем развеселить.

— Я ненавижу дураков.

— Я тоже дур едва терплю. — грубо отвечал Тристан. — Особенно дур красивых. Особенно прелюбодейных. И ещё больше тех дур, что теряют память и глазами слепы.

Так он и потешал скучающую королеву и её супруга. Бросили ему в углу соломы, собачью чашку и три раза в день кормили объедками с королевского стола.

— Пошёл вон, дурак! — со злостью хлестанула его по щеке Изольда, когда однажды подобрался он к ней в отсутствие супруга.

— Получи и ты той же монетой! — звонко треснул он ей по исхудавшему лицу. — Наверно, я и впрямь дурак, что поверил твоим клятвам! Ты шлюха, Белокурая Изольда! Ты спишь с Марком!

— Мерзавец! — прошипела она, впиваясь ногтями в его щёку. — Ты меня бросил! Я с ума сошла, пока все эти годы не видела ни твоего лица, ни весточки, хоть самой скверной, от тебя! Говорят, ты обзавёлся милою супругой! Говорят, ты счастлив в браке! Говорят, её зовут Изольда?!!

Так, препираясь, обмениваясь оплеухами и поцелуями, они упали на солому и там в исступлении предавались страсти и разврату.

— Я буду на соломе грязной валяться, словно портовая шлюха, но не лягу с тобой на шёлковое ложе — оно всё провоняло Марком и его стариковской ревностью. — томно говорила Белокурая Изольда, снова распуская свои косы и снова обвивая прядями Тристана. — Скажи мне, что ты был хоть минуту счастлив с твоей стервой, и я тебе вот этой чашкой выбью зубы.

— Заткнись, охальница! Не тебе позорить благородную жену и честное её чрево, в котором (черти бы его побрали!) не заведётся вовеки ни пылинки человечьей!

— О, да, я счастлива!

— Потаскуха!

И снова пускались в дикие скачки по всем амуровым дорогам.

Однако, любовь любовью, а дело — делом. Вот хитрый Одре и пронюхал под дверями, что тот убогий грязный нищий не кто иной, как первый рыцарь Маркова двора! Вот удача! Спешит постельничий порадовать монарха известием о новой измене королевы. Пробрался-таки негодяй через все препоны и заслоны!

Едва унёс Тристан в тот день ноги от расправы.

— Мне что — уже с шутом не поиграть?! — оскорблено закричала королева на мужнины упрёки. — Да если б это был Тристан, валялась бы я с ним на ложе на твоём, а не на соломе! На, нюхай простыни! Где ты учуял здесь Тристана?!!

***

Однажды неугомонный рыцарь отправился с другом Риваленом поохотиться на вепря. Да вместо леса угодил прямиком в некий замок, где супруга господина одного в одиночку коротала время да поджидала, когда её супруг вернётся с добычей. Как водится, в постели время течёт куда быстрее, а особенно с любовником — вот это и была охота, которую задумал Ривален. Но рогачи, особенно двуногие, бывают порою очень резвы и возвращаются в берлогу, когда их меньше всего ждут.