Осипова с раздражением схватила с земли и залпом выпила чакушку местной самогонки. Как выпила, так сразу вдруг почувствовала себя иначе — в глазах сначала поплыло, потом пошли круги, легко ударило в макушку и тут же отлегло.

Всё вокруг преобразилось: и воздух стал отчего-то запашистее — так чудно пахло мхами, травами, болотом. Чувства обострились — пространство словно раздвинулось, стало ощутимо ёмким. Осипова чувствовала, как сквозь её тело проходят земные токи — что-то впитывали её босые ноги, что-то сильное — оно протекало по голеням, расширялось к бёдрам, сладкой тяжестью отдавалось в животе и шло наверх — к голове, где порождало странный вихрь. Вся злость и раздражение исчезли, и Любовь Богдановна с изумлением увидела, что одежда на ней окончательно видоизменилась — вместо юбки и жакета на ней теперь было зелёное платье с неровным подолом до колен. На шее отчего-то появились многорядные бусы из сухих ягод, орехов и желудей. Венок на голове вдруг издал такой сильный и страстный аромат — тот ударил в нос и вызвал приступ жажды. Услужливо подсунутая посудина с вином оказалась очень кстати, и Осипова без всяких колебаний выпила и лишь тогда взглянула на своего ухажёра-лешего.

Перемена, что произошла с лесным уродцем, оказалась ошеломительна. На Любу смотрели зелёные глаза. Зелёные пышные волосы, зелёные брови, светлая кожа с зеленоватым отливом — он был странно и дико красив. На голове лесного человека был всё тот же венок, и всё та же козлиная шкура на плечах, но стал он выше и стройнее, и только ноги его от колена поросли длинным жёстким ворсом и оканчивались крупным волосатым копытом.

— Ночь преображения. — прошептал он.

Осипова в изумлении огляделась и увидала, что и поляна, и гости стали иными.

Кикимора Дёрка превратилась в девушку с такими же зелёными волосами, как у прочих. Её глаза, хоть и оставались чёрными и небольшими, засияли совсем иначе — словно огоньки. Она осталась так же тонка, даже худа, но обрела стройность и гибкость, словно болотная осока. И Стэлла тоже изменилась — помолодела, распрямилась, короткие волосы её тоже стали зелёными. Костюм на ней бесследно растворился, а вместо него явилось платье, искусно сотканное из травы и украшенное цветами.

Все прочие тоже преобразились — теперь на поляне веселилась толпа самых разных существ — все они были сказочно необычны, фантастичны и безумно хороши! Некоторые обросли шерстью, другие оделись в папортники, иные в шкуры, третьи — в листья, четвёртые в платья. Волосатый шар превратился в невысокого человека, а его длинные травяные волосы — в подобие одежды. Все они прыгали и веселились, пили и целовались. А вокруг этой толпы плавали голубые и зелёные огоньки, порхали ночные мотыльки, восходили с земли тонкие язычки тумана.

— Ночь преображения. — повторил зеленоглазый, и Люба взволнованно спросила:

— Ты кто?

— Смотря когда. — туманно ответил он. — смотря с кем. В этих северных сырых местах, среди холодных зим и кратких лет мы заскорузли, зачахли и обросли корой. Но в ночь преображения волшебное вино нас возвращает к нашей юности.

Осипова обернулась и поискала глазами Вакуолю — та распустила пучок, обрядилась в платье из листвы и теперь кружилась в радостном хороводе. Полнота Натальи утратила прежнюю дебелость, теперь женщина казалась просто красивой — по-славянски упитанной, но резвой.

— Что же это за вино? — изумилась Любовь.

— Я ж говорю — берёзовые почки. — лукаво улыбнулся козлоногий. Его глаза вдруг стали большими, засияли, словно светлячки, и в этот миг над верхушками деревьев пронёсся долгий вздох, словно земля проснулась.

— Летим! — закричала Дёрка и потащила сестру-близняшку куда-то под сосновые шатры.

— Летим! — закричал и засмеялся зеленоглазый человек и схватил Осипову за руку.

Себя не помня, она помчалась, как сумасшедшая, в густую темноту. Босые ноги ловко выбирали путь — ни сучка, ни шишки под стопою, как будто что-то внутри неё само знало, куда ступить и делало это столь легко и просто, словно всю жизнь она носилась по болотам и скакала по лесам. Светляки зашелестели и кинулись следом, окружая её голову и плечи, словно зелёная фата.

С разбегу она влетела под тяжёлые своды сосновых веток и вдруг почувствовала, что потеряла под ногами опору — земля куда-то сгинула, и Осипова стремглав полетела вниз, крича и кувыркаясь. Но в тот же миг кто-то ухватил её за руку и легко втянул на круп странного животного.

— Что это? — едва переводя дух, спросила она у своего кавалера — это он поймал её.

— Сила земная. — ответил он, и Люба увидала, что сидит она на спине зелёного коня, и что вместо головы у этого коня — тот, зеленоглазый. До пояса он оказался человеком, а дальше — конь! И мчится это странное существо большими долгими прыжками среди болотных кочек — от кочки к кочке!

— Сиди крепко и держись за меня. — сказал он ей, и женщина увидела, что со всех сторон её окружает то же призрачное стадо — женщины верхом на полулюдях-полулошадях. Мужчины превратились в долгогривых кентавров, а женщины сидели у них на крупах. И всё это неслось с гиканьем, криками и хохотом.

Летела, разлохматившись, как ведьма, Наталья — она своими крепкими полными ногами сжимала бока крутого жеребца, человечий торс которого порос, как бугристыми корнями, мощными мышцами. Юбка задралась на ней, бесстыдно открывая ляжки. Наталья резко свистнула — и кентавр под ней вдруг взмыл от земли и поднялся в воздух, и понёсся над ночным болотом с хохотом и криком.

— Свисти! — крикнул Любе зеленоглазый.

— Я не умею! — в панике прокричала она. Как это так — взять и взлететь?! Так не бывает!

— Свисти! — громовым голосом рявкнул кентавр и очередном прыжке вытянулся всем своим крупным телом над водной гладью. Ещё мгновение, и его копыта обрушатся в чёрную воду, покрытую ряской и пузырями! Дальше нет ни кочки — только топи!

Вне себя от ужаса, Любовь вдохнула полной грудью пахнущий болотной гнилью воздух и что было сил выдохнула его через сжатые губы. Раздался не то свист, не то пронзительный визг, но в следующий миг поток воздуха упруго подхватил коня и вознёс его над мерцающей бездной, над кочками, над чахлыми берёзками, осинками, орешником, над влажною землёй.

Они летели, неслись в потоке ветра, в суматохе огоньков, возносились всё выше — стая летающих кентавров с зелёными всадницами на спинах. Большими глазами, не веря сама себе, смотрела она со своего скакуна на пролетающие под ней картины ночной земли. Где они? Что там внизу? Куда девался весь цивилизованный мир? Неужели это правда — и ведьма Фифендра, и кот их говорящий, и все эти волшебные дубы, и чудеса их?! Неужели это так можно, так просто — взять и полететь! И страха больше нет! Лишь изумление, восторг и радость!

Кентавры начали снижаться, кругами заходя к дубраве, мощно растущей на холме. Внизу протекала река и густо клубились прибрежные кусты — всё дышало силой и вожделением. Голова кружилась от быстрого полёта, а в глубине души всё тот же голос: не может быть, не может быть…

К Любови уже шла Наталья — красиво шла, сильно, свободно.

— На-ка, выпей. — сказала она, подавая чашу с вином. Помолодела она так, что в этой статной женщине невозможно было узнать дебелую биологичку с вечно ноющими интонациями в голосе — неудачницу по жизни.

— Я боюсь. — отчего-то струсила литераторша.

— Брось, Осипова! — расхохоталась Наталья. — Ты же ведьма! Все бабы — ведьмы! Не знаем, чего хотим по жизни, вот оттого и бесимся! И я пила, потому что жизнь казалась пресной!

Она раскраснелась вся от волнения, большая грудь так и выпирала из тесноватого платья.

— Я знаю, чего я хочу. — сказала Наталья, и глаза её вдруг стали огромными. — я не вернусь обратно.

— Как не вернёшься? — испугалась Осипова. — А как же семья?

— А так и не вернусь. — со злостью пьяно ответила коллега. — Надоели все! Муж-пьяница пропойный, дети-лодыри, квартира эта — сто лет без ремонта и без денег! Свекровь-зараза! Работа эта поганая! Вероника эта занудная! Чего мне там терять?!