Лён неподвижно лежал на попоне, глядя в небо. Его спутники давно умолкли, костёр погас, а ему никак не удавалось забыться сном. Вспоминалась та, другая жизнь — дом, школа, новые жильцы там, где раньше жили дядя Саня с мамой. Мама и дядя Саня — только эти две болевые точки связывали его с тем миром, который отсюда казался призрачно-серым, невыразительным и неживым. Все проблемы того мира казались мелкими и нудными. По сути, он там более не жил, а просто тянул время от Поиска до Поиска.

Что будет делать он, когда Жребий завершится? Ходить ещё три года в школу, получая какие-то ненужные ему и совершенно бесполезные знания? Потом куда — в армию? А далее? Делать вид, что ходишь на работу, что-то делаешь дома по вечерам, чтобы только дождаться ночи и уйти в Селембрис? Он мог бы уходить и днём, да это связано со многими проблемами. Надо признаться, здесь, на Селембрис, его жизнь куда более яркая и полноценная, нежели в том мире, где он очутится, когда вернётся из Поиска и обнаружит ещё какой-нибудь мелкий фокус новоявленных братцев.

Мысль о семье Косицыных испортила настроение. Лён как-то более не ощущал себя Косицыным — настолько резко он отделял себя от семьи своего отца. Он не помнил, задавал ли когда он своей матери вопрос о своём отце. Его никогда не интересовало, где тот и почему их бросил.

Лён устал смотреть на небо и повернулся на бок, подсунув ладонь под щёку, и слегка оцарапался перстнем с чёрным бриллиантом.

— Здравствуй, Гранитэль. — с улыбкой прошептал он. — Немного поздно для приветствия?

— Нет, мой принц. — тоже улыбаясь, ответила она. — Я никогда не сплю.

— Я думал о том, насколько мне стал чужд мой мир. Я там как будто не живу, а пребываю в изгнании. Скоро ли окончится Поиск? Когда я увижу Пафа?

— Всё в твоих руках, Лён. — сказала принцесса. — Однажды всё решится.

— Я сам рвусь в бой. Но в этой истории почему-то всё пошло боком. Мы тащимся по какой-то бесконечной дороге, слушаем и рассказываем сказки, а дела нет и нет.

— Бесконечная дорога? — усмехнулась Гранитэль. — Что ты знаешь о Бесконечной дороге?

— Я ничего о ней не знаю… — пробормотал он, погружаясь в пришедшую к нему дремоту.

Сон вовлёк Лёна в себя и повёл его своими таинственными путями. Сначала было темно, лишь редкие вспышки света прорезали темноту, но было ощущение, что вокруг него не пустота, а нечто вполне осязаемое. Чувствовалась твёрдая почва под ногами, ощущалось свежее дыхание ветра, приносящего запахи пожухлой травы и сухой земли. Потом перед глазами стала разрежаться тьма — как будто наступало утро. И вот проступило видение: широкая равнина, поросшая жёлтой травой, с сухими метёлками ковыльника. Вдали с обеих сторон виднеются горные хребты, окутанные туманами, и оттого кажущиеся нереальными. Над головой низко плывущие облака довершали картину осени. А сам Лён стоит на прямой, как натянутая нить, грунтовой дороге, вырастающей из горизонта и уходящей в горизонт.

Он чувствовал растерянность и незащищённость. Что делать на этой дороге, куда идти? Мелькнула мысль: не направиться ли в горы? Но, в какую сторону? Идти по дороге — туда или сюда?

Лён посмотрел с сомнением в одну сторону, потом в другую — никаких мыслей не появилось. Он был просто точкой среди бесконечности пространства. Он мог идти недели до горизонта и не достигнуть его. Что там, за узкой горловиной гор, из которой вытекала лента дороги? Что на другом конце, который утекал за горизонт, вливаясь в расщелину меж горных цепей?

Ответа не было, и Лён обратился к небу. Он взглянул на низко стелющиеся тучи и позвал:

— Сияр!

И тут же понял, что его конь не прилетит — звук не взлетел к небу, а тяжело растёкся над землёй.

И тут боковым зрением он увидел, что на одном конце дороги появилось движение. Сначала это было что-то похожее на малый клуб дыма, потом видение стало чётче, и Лён понял, что видит людей. Длинная змея из человеческих фигур сначала двигалась неестественно быстро, словно летела над дорогой. Потом движение замедлилось, и к Лёну стали приближаться люди. И первой в этой толпе шла его мама.

Зоя шла размеренно и неторопливо, глядя впереди себя спокойными глазами. Она была одета, как в тот проклятый день, когда лихач-автолюбитель по угодной ему дури убил двоих. На маме была та не слишком дорогая дублёнка, которую купил ей Семёнов. На лице её не было и следа крови или каких-либо повреждений. Она просто шла и приближалась к своему сыну.

— Мама! — закричал Лён и кинулся к ней.

Она не повернула головы и ничего не ответила. Зоя всё так же шла вперёд, как будто что-то ждало её на другом конце дороги. Глаза её были устремлены на горизонт. Она как будто не сознавала, где находится. Спокойное выражение лица, словно Зоя что-то ожидала.

Поравнявшись с сыном, она прошла мимо, ещё несколько секунд Лён смотрел ей вслед, и видение исчезло. А к нему уже приближался какой-то человек, за ним двигались ещё и ещё.

Их было много, и все они проходили мимо Лёна, словно не замечали его. Казалось, это были не люди, а лишь их видимость. Лён был так изумлён, что невольно начал движение навстречу этой толпе мужчин и женщин. Они обтекали его с обеих сторон, скользили мимо и пропадали в десяти шагах.

Он никого не знал из этой толпы, но заметил, что одежда на них постепенно изменялась. Костюмы и платья быстро сменились на длинные подолы и рединготы.

Мимо проплывала молчаливая толпа, и каждый следующий человек, будь то мужчина или женщина, был одет по более старинной моде. Прошествовали гусары в доломанах, проплыли шелковые сарафаны с кокошниками и купечески богатые кафтаны, прошёл один стрелец в красной свитке, потом пошли какие-то бородатые дядьки с боевыми топорами, прошла толпа крестьян. Все они двигались мерно и сосредоточенно, словно видели далеко на горизонте какую-то общую цель. Никто из них и внимания не обратил на Лёна. Но, с одним человеком вышло иначе.

Молодой парень в крестьянской рубахе вдруг повернул лицо и в глазах его выразилось узнавание. Он улыбнулся и помахал Лёну рукой.

— Иван-Коровий-Сын! — вскрикнул тот в изумлении.

Да, это был он. Хотя Лён и не видел никогда Ивана со стороны, узнал его мгновенно — что-то внутри подсказало.

Иван прошёл, и снова потянулась невыразительная и молчаливая толпа. Лён уже затруднялся даже приблизительно определить, какой эпохи одежды были на них. Но вот среди пешей толпы выделился всадник. Он обогнал многих и устремился вперёд. Красивый юноша в синем бархатном кафтане, расшитом серебром, на сером в яблоках коне. Он шёл неторопливым намётом, но, поравнявшись с Лёном, повернулся к нему и вгляделся в него.

— Елисей! — вскрикнул Лён. — Постой, царевич!

Но тот лишь качнул головой, улыбнулся синими глазами и улетел вперёд.

Прошло ещё множество народа, и вот вдалеке завиделся ещё один всадник. Лён уже догадывался, кого увидит, но ошибся.

Красный всадник на красном коне. Он мчался, как ветер, алый плащ развивался за его спиной. Он чуть замедлил и скользнул по Лёну рассеянным взглядом своих необыкновенных вишнёвых глаз, а в следующий момент промчался дальше и исчез. Кто он такой? Не он ли был в том странном видении у Орорума?

Прошла толпа красивых людей, одетых богато и причудливо. Мужчины и женщины. Выглядели они гордо и величаво, словно царственные особы. На головах некоторых действительно виднелись диадемы, которые походили на короны. Когда прошёл последний человек, дорога некоторое время оставалась пустынной, только издали спешил ещё один всадник. На этот раз конь был вороным, а всадник чёрным. Тяжёлый пышный плащ из чернобурки развевался на скаку, а волосы человека были дымчато-седыми.

Он приостановил коня и глянул на Лёна в упор своими ярко-синими глазами.

— Гедрикс! — крикнул Лён.

— Да, Румистэль, это я. — ответил тот и устремившись далее, растаял на дороге, как и все.

Он был так поражён, что долго не мог сойти с места, лишь вглядывался в ту даль, откуда вышло такое множество народа. Но, более никого не появлялось на дороге — она была снова пуста и молчалива.