Маргарет сама решила отыскать подходящий случаю наряд и среди множества вещей отыскала то, в чём будет выглядеть, как легендарная царица амазонок. Не доставало только подходящего головного убора, чтобы завершить образ воинственной правительницы, какой она была когда-то. О. эта пустынная охота на львов! Некогда она сама возглавляла эти выезды! Тогда у неё были такие одежды для охоты! Но не одевать же диадему для такого случая!

— Идите к моему дяде и отыщите в его сокровищнице какой-нибудь шлем с плюмажем. — распорядилась царица, а сама решила ещё раз войти к Соломону. Если её попробуют остановить, она прикончит наглецов!

Откинув небрежно копья стражников, она вошла в покои царя, когда того собирали к выезду. Он был уже почти одет в багряные одежды воинского покроя, и теперь постельничие закрепляли на его плечах детали доспехов.

При виде фигуры Соломона, стоящей в лучах света, что проникали в окна, она почувствовала волнение — так он был хорош. Никакие самые искусные резчики и живописцы не передадут стройности этого стана, затянутого в плотную одежду. Широкие оплечья делали его ещё стройнее, а пояс со множеством длинных висячих звеньев красного золота и рубинов подчёркивал это впечатление.

Сделав жест рукой, царица прогнала всех и осталась с царём наедине.

— Я сама помогу тебе одеться. — произнесла она, приближаясь к нему.

Он обернулся через плечо и увидал её. Глаза его словно воссияли, но лицо сохраняло царственную невозмутимость.

Они были одного роста и, когда царица подошла и положила руку на его плечо, чтобы пристегнуть деталь костюма, он положил на её пальцы свою узкую ладонь в перстнях. Ничего не говоря, он смотрел своим таинственно-волнующим взглядом и молчал, словно ждал слов от неё. Годы отняли у него юношескую непосредственность и простоту. Теперь это был зрелый мужчина, много повидавший и много испытавший. Их сближение происходило с трудом, словно груз разлуки, которого ещё вчера царица не ощущала столь отчётливо, теперь пропастью пролёг между ними.

Внезапно сердце Маргарет пронзило болью при мысли, как много одалисок, наложниц и жён прошло меж тем и этим днём, когда всё это не было столь важно.

— Лишь ты одна, Маргит. — назвал он её этим тайным именем, которое лишь одному ему было известно.

Маргит — волшебный пароль, который делал явью всё, что было между ними! Он сохранил его! Теперь царица Савская окончательно вернулась в свой мир, теперь завеса неуверенности и сомнений исчезла. Она не просто красивая женщина, одна из многих, которые попадались Соломону на пути, она — Маргит!

Рука царицы, словно тень, заскользила по багряной буйволовой коже, скрывающей под собой царя, как скорлупа ореха прячет сладкое ядро. Пальцы добрались до его шеи, до впадины меж двух ключиц, ещё не прикрытой ожерельем. Там билась точка, словно жила своей, отдельной жизнью. Словно в этом тёплом гнезде пряталась душа царя, тревожным биением выдавая себя.

Как некогда, токи пронизали пальцы царицы Савской, и она ушла на мгновение в себя, вспоминая ощущения, запах его кожи, аромат любви.

Он владел собой, его воля была огромна, он не терял рассудка никогда, но с телом своим он совладать не мог, потому что тело человека живёт своими законами. Этот быстрый трепет под пальцами царицы выдавал его слабость и открывал потайные чувства Соломона.

Он её боится. Он боится той власти, что она имела некогда над ним. Он боится её чар, её непредсказуемости, её глубинного женского естества. Той бездны, что скрыта в ней, той тайны.

Царь невольно совершил глоток, и пальцы Маргит сказали ей: он будет твой. Он сдастся. Он лишь оттягивает неизбежное. Он покорён.

— Скажи мне, Соломон, отчего ты не искал меня?

Глаза царицы глянули в его глаза. Она ждала ответа.

— Где ты была все эти годы, царица Савская? Я посылал к тебе послов, я слал лазутчиков в Аксум, но никто не мог сказать, куда ты ушла, когда покинула Мариб.

Его глаза смотрели со странным выражением — с печалью и затаённой болью — как будто царь не верил ей.

Что скажешь тут? Чем можно оправдаться? Как объяснить, что эти десять лет она провела в другом мире, другом времени? Что занималась бессмысленным, бесполезным делом, не зная, что сама её работа — нелепая фальсификация, состряпанная давним недругом.

Царь ждал, что ему скажет Маргит, и не дождался, отчего во взгляде его проступило выражение лёгкой горечи, как будто он говорил себе: я так и знал.

— Пойдём. — сказал ей Соломон. — Надо отправляться на охоту.

— Это звучит так, словно ты невольник обычаев. — усмехнулась царица, раздосадованная этим разговором — не того она ждала!

— Отчасти так. — ответил царь, надевая на запястья широкие рубиновые браслеты.

— Ты похожа на амазонку. — добавил он, закладывая в ножны кинжал. — только шлема не хватает.

***

Горные цепи внезапно прерывались, открывая вид на широкую равнину, наполненную светом солнца. Это одно из местных плоскогорий, где царит климат саванны.

Тут было райское изобилие животных, множество птиц — саванна словно кишела стадами, ходящими волной вдоль разлива рек, вздымались в воздух и кружили тучи птиц. Неслись, едва касаясь земли копытами, ориксы, закинув головы с длинными стреловидными рогами. Газели и импалы пролетали в противоположных направлениях. Быстрые конгони с винтовыми мощными рогами. Выходили из рек, вспугивая чибисов, серовато-бурые водяные козлы топи с фиолетово-чёрными пятнами на плечах. Вили гнёзда горлицы, сизоворонки, щурки, ходили стаями сизые цесарки. Бродили стада носорогов и буйволов, по спинам которых ползали оливково-бурые птички с красными клювами. В колючих зарослях распевали песни ослепительные птицы — блестящие скворцы.

По красной равнине неслись крылом всадники, они спешили накрыть бегущих от ручья животных. Антилопы, зебры, бабуины, гиены, кабаны, носороги бежали прочь от водопоя, спугнутые криками загонщиков. Стада неслись с топотом и трубным гулом тревоги. Навстречу им выносились из зарослей отряды охотников. Впереди с рёвом мчались боевые слоны, на спинах которых сидели лучники и прицельно били добычу наповал.

Слоны вклинивались в бегущие стада и, ловко управляемые возницами, разделяли животных. Живые потоки устремлялись в промежутки и там встречали вторую цепь охотников — на лошадях. Тут шла более тонкая игра: не все старались убить животных, но было честью поймать самых сильных, крепких и красивых, чтобы доставить к царскому зверинцу в Аксум. Немало их уже было загнано в клетки, немало уносили, складывая добычу.

Калеб-зу-Навас со своими опытными слугами унёсся в сторону, и там, возле реки слышались их крики, рычание хищников, ржание лошадей — это шла охота.

Соломон и царица Савская в колеснице из ливанского кедра, запряжённой четвёркой лошадей и сопровождаемые стрелками на конях, проскакали дальше, вслед за загонщиками. Там, у реки выследили львиный прайд — вот это была царская охота!

Он сам правил своей колесницей, не желая брать к себе возницу — то был особый стиль среди царей. Бешено несущаяся по пескам двухколёсная открытая коляска подпрыгивала на каждой неровности почвы, отчего приходилось держаться очень крепко. Чуть согнув в коленях ноги, Маргит одной рукой держалась за перила, второй — за Соломона. Она опасалась, что он не удержит вожжи. Но опасалась зря — его длинные царственные пальцы оказались на удивление крепки. Он ловко правил лошадьми, которых, казалось, ничто не может удержать, заставить подать вправо или влево, обходя бугры и ямы. Но они повиновались, хотя, что может принудить эту дикую четвёрку повиноваться?!

— Держись, Маргит! — крикнул он, повернув к ней разгорячённое скачкой лицо.

Колесницу тряхнуло, и царь засмеялся, показав белые зубы и блестя глазами. Его захватил азарт погони и дух соперничества. Их обходили с двух сторон всадники на лошадях, и царь гнал свою четвёрку.