— О, Боже!
Она вошла в просторное помещение, которое предшествовало спальне — об этом Маргарет забыла! Здесь были сундуки, стойки с платьями, с накидками, с длинными туниками, с халатами любого материала и расцветки! Тут были столы и полки с тиарами, ожерельями, серьгами! Шкатулки и вазы с нитями жемчужин, бериллов и топазов, и особенно изумрудов! Большие чаши, полные сокровищ, которые когда-либо украшали шею, руки, талию и голову царицы Савской! Здесь было так несметно много сокровищ, что Маргарет, захваченная врасплох и зрелищем, и воспоминаниями, разволновалась, стоя в своих лохмотьях посреди этого царского великолепия. Она вдруг почувствовала себя такой убогой, такой жалкой! И тут же вспомнила, что утреннее пробуждение царицы сопровождалось омовением в бассейне, который должен быть за этой дверью!
Дрожа от опасения ошибки, она толкнула рукой створку, и двери разошлись бесшумно. Перед ней тихо мерцала сонными водами царская купальня, отделанная полудрагоценным камнем, одной стороной выходящая в сад цветов, с другой стояли кипарисовые и сандаловые лежанки с небрежно брошенными простынями.
Это было свыше её сил — Маргарет поспешно скинула пыльное тряпьё и тихо скользнула в воду. И драгоценные мыла, и лёгкие масла — всё было тут, так что после ночного омовения она вышла из воды, прекрасная, как Афродита. Тут же были баночки из драгоценных минералов с тем таинственным составом, который царица Савская некогда под большим секретом получила от царицы Вавилонской — Семирамиды. Это был тот необыкновенный крем, ингредиенты которого искали в древних манускриптах парфюмеры всех времён, тот сказочный состав, который был ведом среди всех женщин мира лишь трём — царице Савской, Семирамиде и Клеопатре.
Когда волшебный крем лёг на кожу щёк и шеи, Маргарет почувствовала, что вернулась в свой прежний лик — в образ, тело, чувства древней владычицы Сабеи, она себя вдруг снова ощутила властительницей мыслей, мужских желаний и страстей. Но только уже не столь юной, а зрелой и опытной. Она посмотрела на свои руки, на которых исчезли следы одиночного путешествия под палящим солнцем — кожа снова свежа, а форма кисти безупречна.
В задумчивости, наслаждаясь каждым мигом, она медленно надела на запястья изумрудные браслеты, потому что среди всех камней Маргарет более всего любила изумруды — в память о том, как была царицей Савской. Она облачилась в тонкую тунику, расшитую невесомыми шелками и ещё тончайшей нитью золота, накинула просторный халат из мерцающего под луною золотого шёлка с вышитыми лилиями. Подняла свои чёрные волосы, ещё влажные от купания, и заколола их золотыми гребнями с изображением драконов — подарок императора Китая. Она надела туфли тонко выделанной кожи, украшенные драгоценными камнями, и, не зная, что ещё можно сделать, открыла дверь в опочивальню.
Она уйдёт отсюда, покинет этот изумительный дворец и его царственную хозяйку, она скроется, как тень, как мысль, посетившая мозг спящего, как свет луны. Потому что её время вышло — она здесь только мимолётный гость, звезда, мелькнувшая на небосклоне в закатный час, тихий дух пустыни…
Широкая постель напротив арочного окна, что выходило в сад, была пуста.
С минуту Маргарет стояла и смотрела на неё, не зная, что она испытывает — разочарование или облегчение. Да, ей хотелось видеть царицу Савскую, она хотела сравнить себя с ней — не ту оборванку в краденых лохмотьях, а себя — вновь обретённую царицу Савскую. Но ложе пустовало, и искать сравнений было не с кем. Вот почему дворец так удручающе безлюден — наверняка красавица-царица отправилась в дальнюю поездку, как часто делала и раньше. Или она уже не столь молода и давно не столь красива? Ведь Маргарет так и не знает, сколько времени прошло со дня отъезда из Иерусалима. Может быть, она уже старуха? Не зря же поначалу, слушая болтливого Ионахана, Маргарет подумала, что прошло очень много времени со дня встречи двух царственных любовников.
И тут на неё накатила волна воспоминаний, острой сердечной тоски по безвозвратно ушедшему мгновению. Вдруг вспомнились и пылкие объятия царя, и соломоновы слова, которые дарил он ей, как лучшие драгоценности на свете. Ушло всё, кануло, минуло! Остались только эти камни, браслеты, стены, сад… Хоть всё оно прекрасно, но бессмысленно, ибо не богатство сделало царицу Савскую легендой, а её встреча с Соломоном, та изумительная страсть, то столкновение двух царственных алмазов, что высекли из однообразия истории искры вечно живущей любви. Их нет, они ушли, сам прах их развеялся в песках пустыни, а память нескончаема и будет ещё долго тревожить многие умы. И не стоит искать встреч с Соломоном, чтобы не ранить в своём сердце прекрасный образ, который некогда придумал и в который, как в актёрскую личину, облёкся её муж — Айрон Коэн. Их общая фантазия, их случайно совпавшие мечты столкнули их вместе и вовлекли в волшебную восточную сказку, которой имя — Никогда. Всё в прошлом, да, всё в прошлом.
Она судорожно вздохнула, словно воспоминания никак не отпускали её сердца, как будто прекрасная химера снова запустила в её душу свою сладкую отраву. Да, что бы ни было тут, надо уходить.
Золотая ткань, расшитая невесомыми лилиями, наполнилась, словно парус, глубоким лунным светом, когда Маргарет подошла к окну и выглянула в сад. Сейчас она поднимется от пола и полетит прочь — куда-нибудь на экзотические острова этого чудесного мира, чтобы ждать зова и покинуть эту удивительную планету. Чтобы воплотиться опять в постылый образ огненной ифритки, потому что она с самого начала была против, но не стала возражать на эту экзотическую затею её мужа. Она ему не скажет, что видела на этой планете.
Позади неё раздался слабый звук — как будто шарканье чьих-то ног. Ну вот, теперь точно пора улетать.
Маргарет невольно обернулась — теперь ей всё равно, что здесь подумают об улетевшей, словно птица, женщине. Может, это даст дальнейшую пищу слухам про страшную ночную вампирицу, ищущую мужчин, оставшихся дома без жены, и сосущую кровь младенцев.
— Няня?! — не поверила она своим глазам.
Старая женщина, одетая во всё тёмное и бредущая с лампой по покоям, остановилась и подняла лицо. Некоторое время она вглядывалась в женщину, стоящую у окна в пронизывающем лунном свете. Старые глаза её слезились, руки, держащие лампу, тряслись.
— Т-ты? Это ты, дитя моё? — спросила она дрожащим голосом и внезапно повалилась, закатив глаза и выронив сосуд с маслом.
Забыв о своём намерении, Маргарет бросилась к старушке и успела подхватить её. Какая же Сатора стала лёгкая! Куда делась полнота её ласковых рук, которым одним могла доверить царица Савская свои длинные волосы цвета воронова крыла?! Почему няня одета, как вдова? Почему глаза её хранят следы многих слёз? Почему так худы и темны руки?
Она не могла поверить: её няня, её Сатора!
— Что с тобою сталось, няня?! Сколько времени прошло?
Испещрённые возрастными прожилками, выцветшие глаза открылись и некоторое время шарили по опочивальне, словно искали улетевшего призрака.
— Это ты, дитя моё… — неуверенно прошептала старушка, касаясь скрюченными пальцами щеки Маргарет.
Та не знала, что сказать, как объяснить всю невероятность происходящего.
— Зачем же ты оставила нас, душа моя?.. — снова заговорила няня, лёжа в руках своей воспитанницы и глядя на неё сквозь слёзы.
— О чём ты, няня? — чувствуя, что сходит с ума, проронила Маргарет.
— Сколько бед и несчастий принёс твой уход. Какое бесчестье постигло твоё имя!
— Да, я знаю. — ответила она, садясь вместе с няней на мозаичные полы спальни. — Я всё знаю. Я слышала, что болтают о царице Савской. Увы, няня, языков не остановить. Это продолжается уже три тысячи лет — царица Савская стала обаятельной легендой и чудовищем. Мне всё равно: я — не она.
— Наверно, злые духи пустыни унесли твой разум. — проговорила няня, приходя в себя и вглядываясь в лицо своей царицы. — Мне помнится в последний наш разговор, когда ты собралась покинуть нас, ты говорила что-то про филина в развалинах, про сову, летающую в пустыне.
