Но, судя по фотографиям, с которыми сличали изъятые предметы, кресты были из коллекции. Сами изъятые у финнов предметы тоже сфотографировали и переправили по электронной почте дяде Ричарду. Он сказал, что они из его коллекции. После предъявления крестов в магазине их собирались отправить на экспертизу.

Возможно, мне разрешили присутствовать при очередном посещении магазина из-за оказанного органам содействия. Ведь я сама связывалась с дядей Ричардом, не отказывалась помогать, когда просили, да и коллекция была от моего родственника.

Директор магазина уверенно заявил, что эти два креста в руках не держал и через его магазин они не проходили. После изучения фотографий, как специалист, сказал, что, похоже, это они и есть.

Чек был не из его магазина, в чем тут же убедились представители органов, а вот остальные документы – его, с его адресом и печатями.

– Как вы это объясните?

– Эти бумаги могли у меня украсть.

– Как? – тут же впился в директора магазина фээсбэшник.

– Из стола.

– Но здесь стоят печати! Вы держите заранее приготовленные бланки?

Директор магазина явно решил, что лучше признаться в меньшем прегрешении, чем быть обвиненным в большем, и стал объяснять, что он не всегда находится на месте, но доверяет своим сотрудникам и все такое прочее. В общем, русский бардак и разгильдяйство.

От него потребовали список тех, кто мог украсть у него из стола бумаги с печатями.

Он также заявил, что цена просто смехотворно маленькая – если это на самом деле кресты из коллекции.

Однако самым интересным было заявление семейной пары финнов.

Они в этом магазине никогда не были. Они не заходят в большие антикварные магазины на центральных улицах, потому что в них товар гораздо дороже. Более того, самые интересные вещички (и по меньшей цене) встречаются в маленьких лавчонках.

– И что вы от меня хотите? – спросил директор у фээсбэшников, с трудом скрывая свою радость.

– Список, – повторили ему, и мы все магазин покинули, чтобы отправиться в лавочку, где финны купили два креста.

Директор магазина сунул мне свою визитку и попросил позвонить и рассказать, чем закончится дело. Он подозревал, что ему сообщать ничего не будут, и сам не горел желанием общаться с органами.

– Бонни, если соберетесь писать про питерский рынок антиквариата, пожалуйста, ко мне. И если нужна будет консультация…

Я не исключала, что она мне как раз может понадобиться, и обещала позвонить, когда сама что-то узнаю.

Я ехала на машине прокурорского следователя, усталого затюканного мужика, который к тому же явно терпеть не мог фээсбэшников. Я была согласна с заявлением одного русского диссидента, перебравшегося в Англию, о том, что после общения с ФСБ начинаешь любить милицию. Представители ФСБ, с кем мне довелось пообщаться, вели себя нагло и самоуверенно и явно подозревали во мне английскую шпионку, представители прокуратуры и милиции были вежливы, предупредительны и рассчитывали на мою помощь. Они понимали, что я тоже хочу найти коллекцию – хотя бы ради того, чтобы имя нашей семьи никак не связывалось со скандалом. Фээсбэшники же, по-моему, не исключали, что я участвовала в краже коллекции, если вообще не сама ее организовала.

Служебные машины припарковали там, где парковка запрещена, и вся наша компания пошла пешком по набережной, где находилась маленькая антикварная лавка, в которой финская супружеская пара купила два креста.

Однако лавка отсутствовала.

Финны прошлись по набережной в сопровождении целой группы представителей русских органов и моей скромной персоны, повернули, еще раз прошлись, обеспокоенно переговариваясь друг с другом, остановились.

– В самом деле, что ли, контрабандисты? – задумчиво произнес следователь.

Его услышал один из фээсбэшников и заметил, что как раз вот такие вроде бы благонадежные на вид граждане обычно и являются контрабандистами и аферистами.

– Вот здесь была лавка, – финн ткнул пальцем в витрину, за которой шел ремонт. Там трудились трое мужчин какой-то восточной национальности, одетые в заляпанные краской комбинезоны.

– Вчера? – уточнили представители ФСБ.

Оба финна кивнули.

– А почему вы не проверили адрес на документах? – встрял один из фээсбэшников.

– Как они могли проверить адрес? – ответила я вместо финнов на английском языке, на котором шел разговор с ними. – Я тоже не знаю, как называется у вас большинство улиц, и далеко не всегда смотрю на таблички с названиями. К тому же, насколько мне известно, у вас могут не совпадать юридический и фактический адреса. В магазине дали документы с печатями, причем печати на русском языке. Также, как я понимаю, дали точные указания насчет того, что делать на таможне. Я правильно поняла?

– Да-да, – закивали финны. Они явно поняли, что я на их стороне, хотя бы как иностранка в России. – Нам сказали, что эти два креста обязательно нужно декларировать и предъявить чек и вот эти свидетельства, которые нам вручили. Мы не читаем по-русски. Только немного говорим.

Представители русских органов уверенно толкнули дверь в ремонтируемое помещение и вошли. Рабочие тут же потянулись за документами. Просто условный рефлекс какой-то! А ведь среди нас не было ни одного человека в форме. Однако такие рабочие, похоже, сразу определяют принадлежность человека к определенной организации.

Но фээсбэшники не стали смотреть у рабочих документы. Возможно, только пока.

– Ремонт давно идет? – спросили они.

– Должны закончить к первому числу.

– Я спрашиваю: когда начали?

Рабочие переглянулись.

– Вчера?

– Нет, что вы, начальник. Неделю уже тут. Или восемь дней? – говоривший посмотрел на товарищей. – Если нужно точно…

– Этого пока достаточно, – ответили фээсбэшники.

Финны начали доказывать, что были в этом помещении вчера и тут была лавка, заставленная антикварным товаром. Мне стало жалко финнов – хотя бы потому, что они, как и я, были иностранцами в России. А иностранцам тут не всегда бывает сладко. Более того, мне казалось, что они говорят искренне. Может, они набережную перепутали?

Я спросила у следователя, нет ли поблизости похожей набережной. Они же из машины показывали, куда заворачивать. А вдруг ошиблись? Как я поняла, они тут пешком ходили. Следователь пожал плечами. Фээсбэшник сказал, что до следующей речки, впадающей в Неву, довольно далеко. Так перепутать было нельзя.

– По этой стороне набережной шли от Невского? – уточнили у финнов.

– По этой, – ответили они.

– В эту сторону? К Неве?

Они прогуливались от Невы, по этой стороне и случайно увидели лавку, решили заглянуть. Их заинтересовали два креста, которые продавали очень дешево. Они их взяли. Про кражу коллекции, которую собирались выставлять в Эрмитаже, они не слышали.

– А если спросить в соседних магазинах? – предложила я.

– Здесь пустующие помещения рядом, если вы не заметили, мисс Тейлор, – ехидно ответили мне.

– Но какие-то организации находятся на этой набережной? И люди явно живут. Они же ходят каждый день по этой набережной от Невского проспекта. Никакого общественного транспорта и маршруток тут нет. Может, кто-то обратил внимание на лавку?

– Вы что, хотите сказать, что она открывалась на один день? – расхохотались представители ФСБ.

Я хотела сказать именно это, но промолчала. Финнов увезли, мы со следователем прокуратуры остались.

– Вы на самом деле считаете, что тут могли устроить шоу?

Я кивнула.

– Зачем?

Я пожала плечами и предложила прогуляться по набережной. Должны тут быть какие-то организации? Мы пошли в сторону Невы и набрели на маленькую гостиницу, на вид – довольно уютную.

Очень вежливый, очень приятный швейцар распахнул перед нами двери. Мы направились к стойке портье, где дежурила очаровательная девушка, моя ровесница, то есть лет двадцати пяти.

– Мисс Тейлор? – немного удивленно спросила она. – Вы хотели бы снять у нас номер?

– Возможно, я сделаю это в один из своих следующих приездов, – сказала я. – Не знала, что теперь здесь гостиница.