И как я раньше не вспомнила про намывщиков? Не нашли водолазы ничего интересного, кроме трупов, вполне могли намывщики добраться до антикварных бутылок. Надо будет найти мне того кладоискателя и расспросить… Хотя маловероятно, что удастся выйти и на намывщиков вообще, и на нужных намывщиков тем более. Да и люди Ящера наверняка имеют своих водолазов и бутылки уже достали. Ведь девочки же говорили, что такое не первый раз практикуется.

Я снова стала прислушиваться к разговорам коллег. Теперь обсуждалась кавалькада, которая привезла на отпевание тело невинно убиенного депутата. Оказалось, везли его на популярном (в определенных кругах, конечно) в городе «Шевроле», принадлежащем одному известному у нас восточному человеку. Этот восточный человек часто сдает свою машину для похорон «серьезных людей».

«А депутат-то тут при чем?» – хотелось спросить мне. Как выяснилось, не мне одной. Народ стал бурно обсуждать, кто платил за аренду на этот раз. Восточный господин, владелец «Шевроле», просто так ее никому не даст и на всех депутатов он плевал с высокой колокольни. Еще другу какому или земляку, может, и выделил бы. Так неужели и на «Шевроле» народные денежки выкинули? Я решила, что подам эту информацию со знаком вопроса.

Наконец показалась похоронная процессия. Для тех, кто не видел, коллеги тут же рассказали, как процессия приближалась к кладбищу, а милиция перекрывала движение, устроив очередную пробку в центре города. Кавалькада из «Мерседесов», «Вольво», «БМВ» и других машин подобного ранга оказалась внушительной. Теперь народ шел пешком, а высокопоставленного покойника несли под музыкальное сопровождение. Я стала выискивать среди прощающихся известные лица. Правда, часть их закрывали венки в человеческий рост, поражавшие обилием и разноцветием. Когда процессия с венками проходила мимо, я постаралась прочитать, что написано хотя бы на части из них. Почему-то мне на глаза в основном попадались прощальные напутствия от людей явно с другой стороны закона. Чем же занимался депутат в свободное от основной работы время? И какая работа все-таки была у него основной?

Затем мысли о депутате временно покинули мою голову. В стане прощающихся я рассмотрела папу-коммуниста, ярого борца с коррупцией, сопровождаемого рыжей доченькой, мастерицей эпистолярного жанра. Ее корреспонденты, наверное, даже мечтать не могут о таких пышных похоронах, которые проводятся в Питере для одного из депутатов городского Законодательного собрания. Но, возможно, депутат ворочал гораздо большими капиталами, чем Генеральный секретарь ООН и Верховный комиссар по правам человека, вместе взятые…

У рыжей пол-лица закрывали черные очки. Неужто плачет по невинно убиенному своею же предательской рукою? Я, правда, не была уверена, что это она его… Но, может, их связывали высокие чувства? И плачет она по навеки потерянной любви? Но как же тогда Ящер? Правда, присматриваясь к толпе собравшихся, я поняла, что у депутата было аж целых три жены (две бывшие и одна нынешняя) и четверо детей (как мне сказали, от двух предыдущих). Все жены, несмотря на траур, были при полном макияже. Или думают на государственных похоронах присмотреть себе выгодную партию? Мужиков-то, имеющих вес в городе, много собралось, причем без жен и любовниц.

Прислушиваясь к разговорам, я выяснила, что народ, знавший депутата и его семью (хотя бы одну) лично, предвкушал процесс деления наследства. Самого депутата многие жалели. Считали, что пострадал он не из-за своих депутатских дел (или околодепутатских), а из-за женщин. Приходилось бедняге кормить столько ртов, вот и рисковал зря. Или бабы его не поделили, и его смерть к работе не имеет вообще никакого отношения. Ведь официально место втыкания ножа в депутатское тело найдено не было. Для народа он – утопленник.

Похороны собрали и представителей городской администрации, и городской козы ностры, а также банкирско-бизнесменских кругов. Сухоруков со своими мальчиками проводы в последний путь Ефимова личным присутствием не почтил. Почему – мне не сообщал. Ящер по, понятным причинам, не смог. Отметившиеся же речи толкали такие – впору было потусторонним силам, их услышавшим, незамедлительно воскресить раба Божьего, не успевшего осчастливить город и его жителей еще многими добрыми делами. Представители власти обещали разобраться, взять под личный контроль, найти, разоблачить, наказать и все прочее, что говорится в таких случаях. Представители козы ностры выступили кратко: сожалеют. И этим все было сказано. Средства вбухали, теперь деньги пропали, придется следующего прикармливать. Конечно, бабок жалко.

Во время выступления одного из московских гостей за нашими спинами проходили две женщины средних лет, вероятно, направлявшиеся в собор.

– Сегодня мы прощаемся с известным политиком и кристально честным человеком, – объявил московский гость.

– Господи! – воскликнула одна из женщин. – Неужто двоих в одну могилу кладут?

Представитель КПРФ тоже толканул речь. Я, правда, не совсем поняла, от чьего имени.

– Что за фигню Башмак написал? – спросил один парень, стоявший рядом со мной, у другого.

– А это не Башмак писал. Он в запое. Это сам придурок придумал или рыжая. Не зря ей кто-то по роже врезал. Смотри: глаз прячет под очками.

И парни с трудом подавили смешки. Все-таки вспомнили, где находятся.

Во время речи папочки-коммуниста послышался легкий свист. Громко народ свистеть не решался, но мнение свое выразил. У коммуниста хватило ума побыстрее закончить.

Когда гроб закрывали крышкой, внезапно зазвонил сотовый – и народ просек, откуда раздается звонок… Батюшка чуть чувств не лишился, остальные ничего – восприняли нормально. «Значит, телефон ему с собой положили, – сказали парни рядом со мной. – Правильно. Нужен телефон на том свете. Может, кому мазута продаст или, наоборот, закупит, если там у них мазута мало».

Бабульки, прибывшие в роли зевак, не просчитались: неподалеку от места захоронения выставили поминальный стол – с кутьей, спиртным и киселем. Бросив по горсти земли и паре монет в могилу, народ потянулся туда, я воздержалась. У меня возникло желание побыстрее смотаться с места событий: я увидела Неандертальца, он же – Костя, правая рука Ящера, и «парня из туалета». Они неотрывно смотрели в мою сторону.

К счастью, к нам с Пашкой подошел Андрюша. На протяжении всей церемонии он курсировал в толпе, к чему-то прислушиваясь и приглядываясь.

– За хлебом пойдем? – спросил.

– За чем? – Я уже и забыла про хлеб, другие мысли меня беспокоили. Но лучше за хлебом с представителем органов, чем уходить в компании с оператором. Правда, в плане защиты они… не будем говорить плохо о друзьях.

– Пошли, – сказала я.

– Ах, как в России хоронят! – воскликнул Отто Дитрих фон Винклер-Линзенхофф, выключая телевизор и поворачиваясь к баронессе. – Ты видела, мама?

Баронесса, приехавшая в Мюнхен навестить сына, кивнула с мрачным видом.

– Ты видишь, мама, сколько в России денег? Наша семья делала состояние на протяжении нескольких веков, а в России за год можно столько заработать. Или меньше. В результате одного большого хапка – как у них говорят.

– Или оказаться на кладбище, – мрачно заметила баронесса.

– Мама, ты знаешь одну русскую поговорку? У них такие интересные поговорки! Кто не рискует – тот не пьет шампанское.

Барон, правда, не упомянул ее продолжение: тот пьет водку на чужих похоронах.

Но он так хотел вернуться в Россию, к русским женщинам, что был готов рискнуть.

На поминки нас, естественно, никто не приглашал, так что Андрея я высадила у Управления, а мы с Пашкой отправились в офис нашего холдинга готовить эфир. Да и Виктория Семеновна хотела все действо посмотреть от начала до конца. Во время просмотра материлась и спрашивала: скольким учителям и врачам можно было зарплаты повысить, если бы государственных деятелей хоронили за счет их семей? Она также углядела на пленке любопытный кадр, который я пропустила на месте: один представитель властных структур кинул в могилу вместо монеты долларовую купюру. Видимо, отечественной мелочи в карманах не нашлось. Или на том свете «деревянные» не принимают? Мне было велено проследить за дележом депутатского имущества и довести эти сведения до народа. Народу явно будет интересно, что всплывет в процессе.