С самой рыжей мне разговаривать не хотелось – сделаю это только в случае крайней необходимости и если другого выхода не будет. Андрею я так ничего и не сказала про клуб и мои вчерашние наблюдения.

Следственная бригада тем временем бурно обсуждала, где могли прикончить депутата и второго мужика, извлеченного из Мойки. Второго я, как ни приглядывалась, опознать никак не могла. Другие собравшиеся на набережной – тоже. Андрюха обещал сообщить, когда (и если) выяснят, кто это такой. Мне тоже было любопытно. Но, может, Иван Захарович знает? Мне же к нему с отчетом ехать. Вот и спрошу.

«Кстати, а не мог ли Ефимов пронести в «Кресты» пистолет?!» – вдруг ударила в голову мысль. С другой стороны, с Серегой-то они не знакомы. Или знакомы? Или дело совсем не в Сереге, а в Ящере? Но почему тогда Ефимов велел Сереге подставить меня? Вроде бы я депутату никаких гадостей не делала, наоборот, освещала его инициативы так, как он хотел… Или я оказалась подходящей кандидатурой для подставы?!

Заныло сердце. Получить нож в родной организм (любую его часть) совсем не хотелось.

– Зачем тебе аптечная сеть в России? – спросила баронесса фон Винклер-Линзенхофф у сына. – Это опасно! Это дикая страна! Я же помню, каким ты приезжал оттуда!

– Мама, я не собираюсь постоянно жить в России, – ответил Отто Дитрих. – Я найму русского управляющего.

– У тебя уже есть кандидатура?

– Есть.

Баронесса вздохнула. Дело явно в этих русских проститутках. Ее мальчик из-за них просто потерял голову. Что мужчины в них находят?! Сколько добропорядочных немецких мужчин женились на русских проститутках!

Она напомнила сыну, что он – последний в их древнем роду и его долг – обеспечить продолжение династии.

– Но достойными наследниками, мой мальчик! Мы не можем породниться абы с кем! Ты помнишь, как тщательно твои предки выбирали себе жен?

Правда, Отто Дитрих не знал, как его мама женила на себе его папу-барона. И почему папа так рано покинул этот мир…

Как только я вошла в родную квартиру, зазвонил телефон. АОН объявил номер квартиры Серегиных родителей. Ну что там еще случилось?!

– Юленька, я так рада тебя слышать! – воскликнула Анна Павловна. – Я только что вернулась со свидания.

– С Сергеем? – удивилась я.

– Да! Мне дали с ним свидание. Через стекло, правда, но все равно. Я была так рада его увидеть! Я боялась, что его побрили…

– То есть как побрили? – не врубилась я в первый момент.

– Полностью. Я думала: когда арестовывают, бреют наголо.

– Их не только не бреют наголо, но и не имеют права этого делать. Человек должен выглядеть на суде так, как он выглядел в момент совершения преступления – или хотя бы задержания. А раз Сергей носил волосы обычной длины, то такими они у него и должны остаться.

– Да? Я не знала.

– Спросили бы у меня.

«Нашла из-за чего переживать, – подумала я. – Эта-то проблема выеденного яйца не стоит. Даже если бы и побрили… Тем более у Анны Павловны есть у кого спросить такие вещи. Даже если бы я не знала ответа – на любой из вопросов, – нашла бы у кого уточнить. И она это должна понимать!»

Анна Павловна рассказывала мне о любви ее сына к моей скромной персоне. И уж такая я хорошая, и просто идеальная. А уж как Анна Павловна с супругом Иваном Сергеевичем меня любят – просто не описать. Сереженька очень просит меня постараться прийти к нему на свидание. Уж так он рад будет меня видеть, так рад. Раньше-то он меня хоть по телевизору регулярно мог видеть, а теперь ему на меня даже не посмотреть.

– Его в другую камеру перевели? – уточнила я.

– Да, он теперь в одиночке. Но это лучше, как он сам говорит.

«Еще бы». И тут я невольно вспомнила разговор двух мужчин, случайно подслушанный мною в клубе… Очень велика вероятность, что речь шла о Сергее. С одиночками у нас в городе большая проблема – при переполненности «Крестов». Если надо, конечно, сделают, но… Я была зла на Сергея, но не хотела его смерти. А значит, я должна что-то немедленно предпринять, по крайней мере, предупредить тех, кто реально может помочь. Труп в СИЗО никому не нужен (тем более второй за последнее время), поэтому меры скорее всего будут приняты.

Я распрощалась с Анной Павловной и тут же набрала Андрюху.

– Серегу могут придушить, – выпалила я с ходу. – Он должен оставаться в одиночке. И лучше с охраной.

На другом конце провода на мгновение повисло молчание, потом Андрюша вкрадчиво напомнил, как совсем недавно у него в кабинете я сама заявляла, что Татаринова придушить мало.

– Мне в ГУИН звонить? – рявкнула я. – Так сегодня выходной. Это ты дежуришь, а пока я доберусь до своих знакомых там… И, знаешь ли, не хочется людей зря в выходной дергать…

– Юлька, успокойся! Ты вообще это серьезно?.. Кстати, как ты выяснила, что он в одиночке?

Я сказала, что от Анны Павловны.

– Если сынок ей нажаловался про свои опасения… Знаешь ли, это не повод. Я понимаю: она тебя сейчас завела, ты устала, не выспалась…

– Андрюш, про удушение – это не от Анны Павловны…

«Ну как же Андрюхе лень что-то предпринимать! Или не хочется брать на себя ответственность?»

– А откуда? – В нем все-таки проснулся сотрудник органов.

Я, в свою очередь, напомнила ему про Закон о печати, который уже многократно цитировала.

– Это Сухоруков его собирается придушить?

– Сдурел, что ли? Ты можешь себе представить Ивана Захаровича…

– Могу, – засмеялся Андрюша. – Я понимаю: он не сам будет, но…

– Не Сухоруков.

– Уверена?

Я в самом деле считала, что это не может быть Иван Захарович. Откуда людям Ивана Захаровича взяться в потайных помещениях клуба Ящера – в особенности если он меня туда посылал на разведку? Во-вторых, Ивану Захаровичу еще с Серегой побеседовать надо о событиях последнего времени… Значит, он нужен ему живой. Пока.

– Девяносто девять процентов.

На другом конце провода повисло молчание.

– Спасибо, Юля, – наконец сказал Андрюха. – Мы что-нибудь придумаем.

После всех переживаний мне страшно захотелось выпить. Я позвонила Татьяне, она сказала, что сейчас придет с закуской, а я полезла в душ. За трапезой поведала соседке о новом развитии событий.

– Звоним Сухорукову, – объявила Татьяна. – Кстати, тебе для подстраховки нужно на всякий случай иметь копии снимков, которые ты вчера сделала в клубе. Он же забрал у тебя фотоаппарат? Напомнишь, что за работу платить надо. Ты берешь снимками.

– Это был его фотоаппарат. Но диктофонная запись осталась у меня.

– Пусть хранится в моей квартире, – заявила соседка. – Так надежнее. В каком-нибудь террариуме спрячу.

Я предложила у кобры. Татьяна так и сделала. Затем мы позвонили Ивану Захаровичу и выслушали эмоциональную речь, смысл которой с первого раза не поняли. Поняли другое: что-то случилось. Все события вызывают у Сухорукова бурную реакцию, и ему требуется время, чтобы справиться с эмоциями.

– Ваня, дай нам лучше Виталю, – спокойно сказала Татьяна.

Иван Захарович еще немного покричал, потом вполне спокойно сказал, что Виталю он нам не даст, а пришлет его за нами.

– Очень хорошо, а то мы уже выпили, – заметила Татьяна.

Иван Захарович рявкнул еще что-то невразумительное (был понятен только эмоциональный настрой, но не смысл высказывания) и трубку на рычаг шлепнул.

– Интересно, сколько он сегодня телефонов разбил? – в задумчивости спросила Татьяна.

Мы уже знали о такой особенности Ивана Захаровича и сами дважды становились свидетельницами выражения эмоций. Не понравился звонок Ивану Захаровичу – он тут же телефоном в стену бросается. Сколько трубок и аппаратов разбил за свою жизнь – никому не ведомо. Простой русский человек на эти деньги по крайней мере год жить мог бы.

Лопоухий приехал довольно быстро, усадил нас в машину (на этот раз «Паджеро»), и мы тронулись в сторону особняка Ивана Захаровича. Но доехать не успели.