— Графиня де Ренель и удержит.
Это была её первая королевская охота. Это было нечто большее, чем первое появление в Лувре: тогда она была испуганной и растерянной девчонкой, теперь — уверенная в своей красоте и могуществе, гордая, честолюбивая графиня де Ренель. Из Парижа она выехала, как всякая уважающая себя светская львица (несомненное влияние Екатерины-Марии), в окружении собственной свиты, состоящей, не много ни мало, из герцога Майенна, Филиппа де Лоржа, нескольких дворян помельче. И даже королевский шут г-н Шико присоединился к этой сверкающей щегольскими нарядами кавалькаде и развлекал прекрасную графиню своими остротами и пародиями сразу на всех поэтов Плеяды, а заодно и на творения Маргариты Наваррской. На беду Регины, герцогиня Монпасье не поехала в Блуа, отговорившись плохим самочувствием, а иначе от её внимательного взгляда не ускользнуло бы подозрительное желание шута находиться среди окружения графини де Ренель. Но сама Регина, поглощённая очарованием солнечного майского дня, суматохой города, заранее готовящегося к празднику Тела Господня, и полностью увлечённая шумным выездом двора в любимую королевскую резиденцию, не придала значения поведению шута.
Охота, едва выехав за пределы Парижа, разбилась на три группы: Регина и её небольшое, но ослепительное окружение, причем почти исключительно мужское; Генрих III со своими миньонами и несколькими дамами и злобно шипящий "летучий эскадрон" со шлейфом поклонников и любовников. Вся эта нарядная, смеющаяся, сверкающая драгоценностями и разноцветьем тканей процессия растянулась по дороге так, что добраться от авангарда до хвоста можно было не меньше, чем за два часа. Регина, до этого дня не принимавшая участия ни в чём подобном, была ошеломлена. Они ехали от одного замка к другому и юная графиня едва успевала запоминать всё, что ей наперебой рассказывали Филипп и Шарль, а Шико сопровождал их рассказы уморительными комментариями. Когда процессия остановилась на ночлег в Мён-сюр-Луар, Регина не удержалась и посетила церковь Сен-Лифар, в башне которой сто лет назад сидел опальный Вийон, обожаемый ею. А приём, оказанный королю и его свите Лонгевиллями в Шатодюне! Лувр был ослепителен, Париж был её божеством, но красота этого замка поразила воображение Регины, о чём она и собиралась сказать его владельцам, но Майенн вовремя остановил её:
— Графиня, вы ещё не видели Блуа. Только когда вы увидите эту жемчужину королевской короны, вы сможете объективно оценить Шатодюн. Нет, он конечно, прелестен, но… Я предпочту умолкнуть до того момента, когда вы увидите Блуа. И ещё, моя дорогая, не стоит так непосредственно выражать свой восторг, иначе вы дадите хороший повод Летучему эскадрону называть вас наивной провинциалкой.
И Майенн оказался прав. Регина, которая действительно кроме обители урсулинок и Парижа ничего не видела, восхищалась окрестностями Луары и не могла себе представить что-то более великолепное, чем Шатодюн.
А на другой день, едва рассеялись клубы пыли, поднятые сотнями лошадиных копыт, она увидела бело-красные фасады и серые крыши Блуа. И обмерла от восторга, ибо он был великолепен. Едва отдохнув с дороги, она растормошила де Лоржа и Майенна и потащила их осматривать Блуа. Это дивное творение Колена Бьяра и Жака Сурдо и мастеров Франциска Ангулемского было сказкой, воплощённой на берегах Луары. Поистине, такая красота стоила того, чтобы ради неё терпеть ухаживания герцога Анжуйского и недобрые взгляды короля.
Блуа представлял собой не старинный укреплённый замок с брустверами, рвами, подъёмными мостами, мрачноватый и грозный. Напротив, это была лёгкая и нарядная королевская резиденция, созданная исключительно для праздников и увеселений. Все постройки комплекса — флигели, капелла, галереи — сочетали в себе черты поздней готики, ренессанса и композиции лучших итальянских архитекторов. Главный флигель замка выходил в первый двор, окружённый стенами. Открытые лоджии и просторные подъезды дышали простотой и безмятежностью. Со стороны главного двора флигель был фланкирован двумя прелестными башенками с винтовыми лестницами (Майенн страшным шёпотом поведал графине, что в левой башне некая красавица, имя которой исчезло под пылью веков, спеша на свидание к любовнику, споткнулась и свернула себе шею, падая с лестницы, и теперь её безутешный призрак пугает впечатлительных девиц). С одной стороны к Главному флигелю прилегал Государственный зал, с другой — флигель Шарля Орлеанского. Но Регине более всего понравилась галерея над алтарной часть капеллы Сен-Кале, открытая винтовая лестница в восьмигранной башне и прелестный "Бретонский насест" рядом с флигелем Гастона Орлеанского.
— Почему насест? — удивлённо спросила она у Филиппа.
— При Людовике XII здесь жила королева Анна Бретонская со своим двором. То ли королева умом не отличалась, то ли её придворные дамы слишком громко кудахтали, однако, забавное прозвище сохранилось до сих пор, — встрял со своими обширными познаниями Майенн, так что графу оставалось лишь улыбнуться и утвердительно кивнуть.
— А вот эти лоджии и украшения фасада почти в точности такие же, как в Урбино, только вместо аркад здесь устроены имитирующие их проёмы в стенах, но получилось в результате довольно мило и совершенно по-французски, — продолжал удивлять своей осведомлённостью Шарль.
Дальше он пустился с рассуждения об отличии итальянской архитектуры от работы французских мастеров, потом, размахивая руками, долго объяснял, где и что в зданиях осталось от первоначальной резиденции Людовика XII, а что уже было переделано при Франциске Ангулемском, подкинул пару пикантных анекдотов о королеве Клавдии и, конечно же, продекламировал два варианта баллады "От жажды умираю над ручьём" Вийона и герцога Шарля Орлеанского.
— Только бы он не начал творить свой вариант баллады, — тихо шепнул на ухо Регины Филипп, на что девушка ответила едва слышным смешком, но Майенн был настолько увлечён своей речью, что, как глухарь на токовище, ничего не заметил.
Но сердиться на герцога было совершенно невозможно уже хотя бы потому, что он, со своей обычной щедростью, предоставил не только Регине с её служанками, но и своему сопернику и по совместительству другу Филиппу де Лоржу флигель, всегда занимаемый в Блуа Гизами. Не смотря на роскошь и поистине королевские размеры, в резиденции не могли с комфортом разместиться все приехавшие. Из Парижа выехал почти весь двор и, конечно же, все взяли с собой камеристок, лакеев, пажей, а некоторые ещё и личных докторов, поваров и даже астрологов. В результате здесь яблоку негде было упасть. Так что благодаря Майенну Регина и Филипп жили практически с королевскими удобствами.
И не подозревали о том, что младший Гиз спутал королю все карты, поскольку графиня теперь круглосуточно в обществе своих поклонников и под их защитой, и Генрих пока не знал, каким образом можно было их нейтрализовать.
Но удобный случай вскоре представился сам.
Охота вынеслась далеко за пределы замка. Гиканье всадников, лай собак, гулкое гуденье охотничьего рога, свист егерей — всё как-то странно-гармонично слилось и заполнило собой безмолвное доселе пространство леса. Вот мелькнул пятнистый бок оленя, где-то в стороне вепрь яростно ломал ветки, уходя от стаи гончих. Король, наученный горьким опытом своего почившего в бозе брата Карла IX, поднял своих псов на оленя, предоставив вепря другим, более азартным охотникам. Майенн, конечно же, тут же забыл о графине и ринулся загонять зверя. Женщины посмелее не отставали от кавалеров, зачастую не уступая им ни в охотничьем азарте, ни в умении мчаться сломя голову по лесу. Менее искусные в этом деле мило щебетали на поляне, ожидая возвращения героев с трофеями. Регина, в своём мужском наряде и лихом берете так похожая на своего брата, произвела настоящий фурор в самом начале охоты, очень скоро оторвалась на своем вороном демоне от основной группы и, коротко взглянув на графа де Лоржа, исчезла в самой чаще леса. И свистящий шёпот короля "До чего же она похожа в этом камзоле на грациозного мальчика, на Бюсси в юности!" не долетел до её слуха…
