Аркашка, словно нашкодивший школьник, торопился скрыться дома, но на дороге остановился. Когда перебегал перед машиной, то почувствовал в застывшем воздухе некое движение. Ощущение не принесло прохлады, просто тело завибрировало, словно попав в полосу ультразвука.

Аркаша почувствовал исследовательский зуд. Про себя он решил, что если его спросят, чем он занимался в остановленном мире, то можно будет соврать, что он его изучал. В таком случае ему могут простить сожженный магазин. Никто не подумает на исследователя неизведанного, что он занимался неблаговидными делами, а не наукой.

Аркаша обошел машину кругом. При детальном изучении впереди корпуса обнаружилось небольшое замутнение воздуха. Так Аркаша сделал свое первое открытие. Это был застывший звук! Водитель, чье испуганное лицо просматривалось сквозь нечистое лобовое стекло, нажал на клаксон, и вырвавшийся звук застыл точно так же, как застыла сама машина.

Источником беспокойства оказалась девочка-подросток с рюкзачком за плечами. Аркаша ненавидел таких. Он совершенно не понимал, что они носят в своих дурацких рюкзачках. Ведь это город все-таки, а не турпоход. Девчонка успела перебежать дорогу и, оборачиваясь, показывала водителю язык.

Аркаша потрогал язык, холодный и мокрый. Так как рука у Аркаши была не совсем чистой, то на языке остались следы. Так не годится, решил он. Поднапрягшись, Аркаша оторвал девчонку от земли и перенес обратно, водрузив непосредственно перед бампером мчащейся машины. Вот это будет потеха. Аркаша захихикал.

Он уже подходил к дому, когда погас свет. Аркаша в панике бросился бежать. На улице он упал три раза, еще пару раз в подъезде. Он стал звать маму, как будто она могла услышать.

Оказавшись дома, он первым делом запер дверь, а потом зажег свет во всех комнатах. Аделаида Григорьевна продолжала сидеть перед погасшим телевизором. Аркаша сунул кассету обратно и попытался реанимировать, но безуспешно. На экране застыл один лишь кадр. Вытащив кассету, он крутил ее так и этак, словно надеясь увидеть без помощи видика знаменитых Мандрассовских кинодив. Стоило ему мимоходом глянуть в окно, как кассета выпала у него из рук.

В доме напротив в одном единственном окне горел свет.

Дальнейшие свои действия Аркаша помнил плохо. Вроде бы он носился по комнатам, сшибая стулья, и истерично дергал выключатели. Было так страшно, что звенело в ушах. Кто бы это ни был, он мог заметить его.

Когда Аркаша понял, что неизвестный мог наблюдать его художества, его затошнило. Он сидел на холодном полу на кухне и с трудом сдерживал позывы. Ощущение было сродни тому, как если бы директор школы застал его в туалете за постыдным занятием.

Аркаша прополз в ванную и стал под душем ожесточенно тереть мочалкой провинившиеся органы. Надо было стереть следы. Аркаша дрожал от страха и торопливо драл себя колючей мочалкой. Ведь если начнется следствие, то у них найдется много методов, как по соринке с волос определить, чем же он занимался в последние сутки. Если они найдут остатки сажи и семени, то сразу все поймут.

Помывшись, он насухо вытирается и сует полотенце в хлорку. Однако полной гарантии, что на теле ничего не останется, нет. Наглым и развязным ментам наподобие пучеглазого из охраны телецентра достаточно будет микроскопических частиц, чтобы унизить его, смешать с грязью.

Аркаша в темноте нашаривает на полке пузырек с одеколоном и выливает себе на промежность. После первоначального довольно приятного холодка дикая боль пронзает его тщедушное тело. Аркаша подскакивает, сшибая полку со всем содержимым на пол. Перед глазами скачут огненные круги.

От растерянности он включает свет в ванной. Вокруг погром, руки в крови от порезов. Оказывается, он плеснул себе пузырек йода. Мужской росток поник как цветок в засуху и приобрел неприятный коричневый оттенок. Волосы слиплись и тоже казались вымазанными в фекалиях. Какая гадость!

Аркаша с отвращением запахивает штаны, решив больше никогда не смотреть на провинившийся орган. Он выглянул в коридор, молясь, чтобы потревоживший его свет исчез сам собой. Вдруг он пригрезился? Ожиданиям не суждено сбыться. Свет продолжает гореть. Он словно издевается над ним.

Еще одна догадка приходит Аркаше на ум. Если неизвестный даже и обратил внимание на свет, то ведь его самого не видел, и вполне все можно свалить на мать. Старушка хоть и не могла, конечно, никого изнасиловать, но магазин поджечь ей было вполне под силу. И девчонку под машину сунуть. В таком случае, надо было как можно быстрее покинуть дом. Неизвестный явится и застанет в квартире лишь старушку и ему ничего другого не останется, как арестовать ее.

Хоть на улицу было выходить страшно, но оставаться в доме было еще страшнее. Аркаша выскочил из подъезда, но отходить далеко побоялся, залег за урной. Хоть к затхлому воздуху не было применимо слово прохлада, он весь покрылся гусиной кожей.

Неизвестно сколько он пролежал за урной с горой окурков, глядя на ненавистный ему свет в чужом окне. Ровным счетом ничего не произошло. Не подъехала машина с пульсирующей лампой на крыше, не захлопали дверцы, не забухали казенные ботинки по лестнице. Никто не выволакивал старушку из подъезда в наручниках. Вообще не происходило ничего, и Аркаша постепенно успокоился.

Он вдруг подумал, что свет могли забыть выключить в нормальном времени, и он продолжал гореть в замершем мире. В таком случае, чтобы окончательно убедиться в этом, достаточно сходить на место и посмотреть. Всего лишь навсего.

Аркаша долго храбриться, убеждая, что там ничего нет безобразного и уродливого. Там вообще никого и ничего нет. Пустая квартира. Еще он воодушевляет себя, что это станет еще одним исследованием в череде других, и его возможно потом даже наградят, показывая по телевизору как пример настоящего бесстрашного ученого.

Он приподнимается на четвереньки и в таком положении, среднем между гусиным шагом и ползаньем по-пластунски начинает двигаться. В кромешной тьме он пару раз упал, а один раз ветка до крови расцарапала ему лицо. Он решил, что для публичного выступления у него достаточно боевой вид.

Добравшись до нужного дома, он долго кружит у подъезда, не решаясь подняться на второй этаж, где светится окно. На нем нет занавесок, и он старается не попадать в полосу света. Успокаивает, что за все время в окне ни разу не мелькнул силуэт. Комната явно не жилая, но чтобы удостовериться в этом, надо сделать над собой последнее усилие и войти туда.

Наконец спустя полчаса колебаний, Аркаша нерешительно приоткрывает дверь, готовый прыснуть обратно при любых знаках опасности. В подъезде темень и по обыкновению нет запахов. Когда время стоит, запахи не живут, это тоже надо записать для его доклада. У него есть толстая тетрадь в коленкоровой обложке, как раз сгодится для его лауреатской речи.

Прижимаясь к стене, он поднимается вверх. Ноги дрожат, нижняя челюсть выбивает чечетку. Трудно даются открытия. Еще с нижней площадки было видно, что дверь в подозрительную квартиру распахнута настежь. Он до хруста вытягивает шею и видит прихожку, вполне обыкновенную, с ковриком и чучелом на стене. Подробности мешает рассмотреть плохое зрение.

Аркаша делает последние шаги, которые оказываются намного короче первых, и опасливо входит в разверзшуюся дверь. Воздух в квартире затхлый, ничем не отличающийся от воздуха в подъезде.

Единственное, подводит зрение. От волнения опять все начинает двоиться и троиться. Не помогают даже очки. Для успокоения Аркаша похлопывает чучело. Шерсть топорщится липкими комками.

В большой комнате пылает люстра. Пол заставлен длинными унылыми полками, выкрашенными в белый цвет. На полках громоздятся стеклянные колбы, вазы, чаши разных размеров. Очень много весов, рядом с которыми выстроены аптечные гирьки. Все это очень напоминает лабораторию.

Удостоверившись, что комната не населена, Аркаша испытывает острую потребность убежать отсюда и больше возвращаться, но он не может уйти просто так, без исследований. Он оглядывается и видит в углу железную вешалку, с которой вроде бы что-то свисает. Это единственное, что может привлечь его внимание как исследователя.