Вбежала сестра.

– Пожалуйста, выйдите! Нельзя находиться здесь без маски…

Он отмахнулся от нее и продолжил, обращаясь к Дэнс:

– Он в таком состоянии, а вы допрашиваете его?

– Я Кэтрин Дэнс из КБР. Ваш брат может знать что-то такое, что поможет найти виновника всего этого.

– Боюсь, он не сможет вам помочь, если вы убьете его.

– Я вызову охрану, если сию же минуту вы не закроете дверь! – крикнула сестра.

Хулио продолжал бушевать, и Кэтрин с О'Нилом ничего не оставалось, как выйти из палаты в коридор и закрыть за собой дверь. Они сняли халаты и маски.

В коридоре брат Хуана снова набросился на нее:

– Я просто не могу поверить. У вас нет никакого уважения к…

– Хулио! – К нему подошел отец. За ним следовала его приземистая полная супруга со спутанными черными волосами.

Но Хулио не обращал внимания ни на кого, кроме Дэнс.

– Вас только это интересует. Вы хотите, чтобы он рассказал вам все, что вам нужно, а там пусть умирает.

Кэтрин сохраняла полное спокойствие, понимая, что молодой человек не контролирует себя. Она не воспринимала его слова как личное оскорбление.

– Нам необходимо схватить человека, который виновен в том, что произошло с вашим братом.

– Сынок, перестань, пожалуйста. Ты ставишь нас в неловкое положение.

Мать коснулась его руки.

– Ставлю вас в неловкое положение? – насмешливо повторил он и снова повернулся к Дэнс: – Я ведь разговаривал с людьми. Я многих расспрашивал. И я знаю, что случилось. Вы послали его в огонь.

– Простите?

– Вы послали его на нижний этаж здания суда, в огонь.

Она почувствовала, как напрягся О'Нил, но сдержался. Он прекрасно знал, что Дэнс никогда не пряталась за спинами других. Он наклонился к Хулио:

– Вы просто очень расстроены. Мы все расстроены. Зачем же…

– Вы выбрали его. Не Майки. Не кого-то из ваших людей из КБР. Полицейского-чикано.[11] И послали именно его.

– Хулио! – резко произнес его отец. – Ты не имеешь права говорить такие вещи.

– А вы ведь не все знаете о моем брате. Вам известно, что он хотел поступить на службу в КБР? Но его не взяли. Из-за национальности.

Полный абсурд. Во всех правоохранительных учреждениях Калифорнии, включая и КБР, процент латиноамериканцев довольно высок. Лучшая подруга Кэтрин и коллега по работе в Бюро, сотрудник отдела особо опасных преступлений агент Конни Рамирес имела больше наград, чем какой-либо другой сотрудник их Бюро за все время его существования.

Впрочем, гнев Хулио был вызван вовсе не незначительным представительством национальных меньшинств в государственных учреждениях штата, а страхом за жизнь брата. У Дэнс был огромный опыт работы с людьми в таком состоянии. Подобно отрицанию и депрессии истерические вспышки гнева представляли собой одно из наиболее характерных состояний тех подозреваемых, которые лгали во время допроса. Когда у кого-то начинается истерика, наиболее рациональный подход – позволить ему излить эмоции. Приступ сильного гнева обычно не длится более нескольких минут.

– Конечно, для работы у вас он не подходил, но вполне подходил для того, чтобы послать его в огонь.

– Хулио, пожалуйста! – взмолилась его мать.

– Не надо, мама! Неужели ты простишь им, что они послали на смерть твоего родного сына?

Слезы текли по напудренным щекам женщины, оставляя на них широкие следы.

Молодой человек вновь повернулся к Дэнс:

– Вы послали туда парня-латинос, чуло.

– Хватит! Довольно! – крикнул его отец и схватил Хулио за руку.

Молодой человек вырвал руку.

– Я позвоню знакомым газетчикам. У них там есть репортер, и он выведет вас на чистую воду. Они расскажут об этом во всех новостях.

– Хулио… – вновь начал О'Нил.

– Замолчи, иуда. Ведь вы работали вместе. И ты позволил принести его в жертву. – Хулио достал мобильный телефон. – Я звоню им. Сейчас же. Вы узнаете!..

– Мы не могли бы побеседовать с вами наедине? – сказала вдруг Дэнс.

– А, испугались?

Агент отошла в сторону.

Приготовившись к сражению, Хулио повернулся к ней лицом, держа телефон, словно нож, и наклонился достаточно близко к ней, так что практически вошел в ее личную зону.

Это и было ей нужно. Кэтрин не отступила ни на дюйм, пристально глядя ему в глаза.

– Мне очень жаль вашего брата, и я понимаю, насколько тяжело вам сейчас. Но я хотела вас предупредить, что вам меня не запугать.

Молодой человек горько рассмеялся.

– Вы просто…

– Послушайте, – спокойно произнесла Кэтрин, – нам неизвестно наверняка, что произошло, но мы знаем, что заключенный разоружил вашего брата. Ваш брат держал преступника на прицеле, а потом по непонятной причине утратил контроль над ситуацией и не смог воспользоваться оружием.

– Вы намекаете на то, что он сам во всем виноват? – спросил Хулио. Он был потрясен.

– Да, именно на это я и намекаю. Виновата не я и не Майкл. А ваш брат. Конечно, подобный просчет не делает из него плохого полицейского. Но просчет есть просчет. И если вы сейчас привлечете прессу, названный факт, естественно, станет всеобщим достоянием.

– Вы мне угрожаете?

– Я просто вполне официально заявляю вам, что не позволю помешать нашему расследованию.

– О, вы не понимаете, что делаете, леди. – Он повернулся и бросился по коридору.

Дэнс молча смотрела ему вслед, стараясь успокоиться. Она сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, а затем вернулась к остальным.

– Мне очень стыдно за моего сына, – сказал мистер Миллер, обняв жену за плечо.

– Он просто очень расстроен, – ответила Дэнс.

– Не придавайте значения его словам. Очень скоро он сам будет жалеть о происшедшем.

Дэнс, впрочем, сомневалась, что Хулио на самом деле когда-нибудь пожалеет о своих словах. Тем не менее она была твердо уверена, что звонить репортерам он тоже не станет.

– Хуан всегда говорил о вас много хорошего, – обратилась миссис Миллер к Майклу. – Он ни в чем вас не винит. Да и вообще никого. Я уверена.

– Хулио очень любит брата, – постарался успокоить их О'Нил. – Он беспокоится за его судьбу.

Появился доктор Ольсон. Спокойный худощавый мужчина сообщил присутствующим последние новости о состоянии больного. Собственно, ничего нового практически и не было. Его все еще пытались стабилизировать. Как только им удастся устранить опасность шока и заражения, Хуана переведут в крупный центр ожоговой терапии. Положение крайне серьезно, признал доктор. Он не мог с уверенностью сказать, выживет ли пациент, но врачи делали все, что в их силах, чтобы спасти его.

– Он что-нибудь говорил о нападении? – спросил О'Нил.

Врач смотрел на монитор ничего не выражающим взглядом.

– Он произнес несколько слов, но они были совершенно непонятны.

Родители продолжали рассыпаться в извинениях за грубое поведение своего младшего сына. Дэнс потратила еще несколько минут на то, чтобы их успокоить, затем они с О'Нилом распрощались со всеми.

Выходя из госпиталя, детектив нервно теребил ключи от машины.

Любой эксперт по кинесике знает, что сильные чувства невозможно сдержать. «Сдерживаемые эмоции почти всегда проявляются в том или ином виде телесных движений», – писал Чарльз Дарвин. Обычно в движении кистей рук, пальцев, постукивании ногой. Нам гораздо легче держать под контролем слова, взгляды, мимику, но конечностями управлять намного сложнее.

Майкл О'Нил и не подозревал, что нервно поигрывает с ключами.

– Его лечат лучшие здешние врачи, – сказала Кэтрин. – И моя мама присмотрит за ним. Ты ведь ее знаешь.

Улыбка настоящего стоика. В умении держаться с О'Нилом трудно было соперничать.

– И ведь они на самом деле иногда творят чудеса, – продолжала она, естественно, не представляя, что врачи могут и чего не могут в данном конкретном случае.

За последние несколько лет у нее с О'Нилом была масса поводов посочувствовать друг другу – в основном профессиональных, иногда личных, как, к примеру, гибель ее мужа или медленно, но неуклонно ухудшающееся состояние отца Майкла. Но утешать друга – неблагодарная задача. Порой от неизбежных в подобных ситуациях банальностей становится еще тяжелее. И притом обоим. Часто обычное присутствие близкого человека рядом помогает лучше любых слов.