Душа прямится, крепнет воля,

И наша собственная доля

Определяется видней.

Для того, видно, Бог и русская Муза и подвинули Татьяну Глушкову к ее огромному и счастливо разрешившемуся труду. Дай Бог ему увидеть свет — ради нас, русских читателей!

Валентин КУРБАТОВ

Самая горькая новость апреля — арест Эдуарда Лимонова. Я не знаю, какие слова и в каком порядке расставить, чтобы они не казались пустым звуком рядом с клацаньем наручников, не выглядели постыдной мишурой на фоне обугленных тюремных стен.

Запомним эту дату: 7 апреля 2001 года.

Когда-то, отвечая на призывы расправиться с мятежным Сартром, генерал де Голль сказал: "Вольтеров не арестовывают", и в этой фразе было не только великодушие, но и понимание, что в борьбе с идеями, выстраданными историей, тюремная камера — помощница временная и, в конце концов, бесполезная.

Невозможно не вспомнить, что Виктор Астафьев еще в 1993 году призывал к расправе над идеологами оппозиции и в числе других приводил имя Лимонова. Годы спустя желание Астафьева исполнилось, но вслед за этим у него произошел инсульт: как все непросто и неслучайно в мире. Жаль, что многие этого не учитывают.

Возвращаясь к анализу журнальной прозы, я должен сказать несколько слов о романе Андрея Волоса «Недвижимость» ("Новый мир", 2001, № 1–2).

Это редкое в наши дни явление, когда романист качественно выполняет прежде всего беллетристические задачи, от чего в итоге выигрывает и читатель, и автор.

Главный герой, от лица которого ведется повествование, московский риэлтор — профессия, которая ассоциируется скорее с какими-нибудь детективами, нежели с "серьезной литературой". Когда главный герой ездит из квартиры в квартиру, идет на ухищрения, чтобы удовлетворить клиентов, преодолевает возникающие порой криминальные ситуации, налицо действительно элементы детектива и даже плутовского романа. Ну и что, при желании их можно увидеть и в "Двенадцати стульях", и в "Мертвых душах", только в одном случае мы имеем забаву для духовного плебса, в другом — одну из самых грустных и величественных книг в русской литературе…

Удачно выбранная автором деятельность главного героя позволяет отразить в романе множество персонажей и удержать их в рамках единого сюжета. Под пером А.Волоса это точно очерченные социальные и психологические типы. Следует отметить также, что А.Волос реанимирует в своем романе пейзаж, вещь в современной литературе и немодную, и трудную. А он делает описания природы не только уместными, но и находит для них свежие, нетривиальные краски. (Ляпы, впрочем, тоже встречаются.)

Это помогает создать пространство, в рамках которого автор передает самые сокровенные мысли и образы. Именно в таком контексте они и могут быть воплощены и прочитаны. Тема, которая по-настоящему волнует Волоса в этом романе, — смерть. Есть несколько страниц, когда главный герой рассказывает об умирании брата, от них оторваться нельзя, сигарета гаснет в пепельнице недокуренная.

Но… Но и эти страницы, при всей подлинности переданных ими впечатлений и чувств, все-таки поражают — и эта черта в его романе основополагающая — своей невероятной гладкописью. Обстоятельство тем более неприятное, что за словесной, стилистической гладкописью видна некая рациональная умеренность, стандартность, поверхностность. Интерес, а не страсть.

Мне не удалось оперативно откликнуться на «Недвижимость», и я поначалу очень жалел об этом, но теперь понимаю, что значительный временной разрыв между прочтением и рецензией помогает наиболее точно сформулировать отношение к подобной книге. Легко подпасть под обаяние этого умного, грустного романа, искусно написанного, но легко и забыть его.

Известный журналист, поэт, критик (если не ошибаюсь, в этом жанре он выступает прежде всего как кинокритик) Дмитрий Быков впервые выступил с художественной прозой. Мероприятие было довольно респектабельно обставлено: роман Дм. Быкова «Оправдание» печатался в "Новом мире" (2001, № 3–4) и еще до завершения журнальной публикации вышел отдельным изданием в «Вагриусе».

По отношению к художественной прозе Дм. Быкова я был настроен с самого начала скептически и, не покривив душой, могу сказать по прочтении, что опасения оправдались, роман действительно слабый, но это неудача, которая стоит иных удач.

В своей книге Дм. Быков возвращается к эпохе сталинского террора и дает особый, невероятный взгляд на происшедшее. Он рассматривает аресты и все, что за ними следовало, не как стремление подавить инакомыслие и создать исключительное верноподданичество, а как своеобразную рентгеноскопию, проверку "человеческого материала" на прочность. Понятие "сталинских чисток", таким образом, приобретает совершенно иной, чем обычно, смысл. Автору приходит в голову фантастическая, сумасшедшая мысль, что люди, получившие "десять лет без права переписки", — это люди, прошедшие через самые кошмарные пытки, но выдержавшие и не оговорившие себя. Из тюрем они были отправлены в специальные учреждения, не лагеря, где в них продолжили воспитывать «сверхчеловеческие» возможности.

Были это медицинские опыты, как у нацистов, или работа шла в каком-то другом направлении и какими в конце концов оказались результаты этих опытов? По ходу сюжета ответить на это должен главный герой романа, молодой историк, внук одного такого «сверхчеловека».

Предчувствую возражения, даже недовольные, недоуменные окрики. Автору не избежать упреков в релятивизме, ведь он пишет спокойно, уходит от моральной оценки идеи, на которой строится роман. Могут усмотреть в этом также пляску на гробах, изобретение «штучек», стремление обратить на себя внимание любой ценой.

Размышляя об истории моей семьи, я понимаю, что крушение рода, видимо уже где-то надломленного, состоялось, не могло не состояться именно в сталинскую эпоху. Поэтому я мог бы добавить автору некоторые свои упреки, если бы за всеми коммерческими соображениями не чувствовалось его искреннее желание приблизиться к Сфинксу, к его загадочной сущности, поднять литературу до осмысления самых непостижимых вопросов. И нравится это нам или не нравится, но все на свете может стать предметом литературного творчества, которое создается по своим собственным законам, отнюдь не во всем соответствующим науке, морали, религии или чьим-то частным представлениям. Проблема в том, однако, что всякая болезненная, незаурядная тема требует максимального художественного напряжения, не говоря уж о мастерстве. Упреки Дм. Быкову придется адресовать именно с этой точки зрения.

Первое, что всегда бросается в глаза, это стиль произведения, казенность, выхолощенность языка, обилие повторов, каких-то риторических фраз, по-газетному грамотно сбитых, однако не подтвержденных образностью, не наполненных в отличие даже от газетных материалов информативностью. Впрочем, именно так в газетах пишут о ситуациях, которые нужно превратно истолковать, либо когда нет достаточной информации на ту или иную тему.