От избыточных чувств я даже запел. Сначала затянул «Чёрный ворон», я часто его пою. Песня на все случаи жизни: и когда грустно, и когда весело. Всё зависит от того, какие эмоции в слова вкладываешь. Можно с надрывом голосить, а можно и с боевым задором вроде: только попробуй — сунься, таких люлей огребёшь, мало не покажется.

Потом пришёл черёд других песен, преимущественно казачьих. Я раньше любил слушать как заслуженный «казак» Розенбаум их исполняет, частенько диск на вертушке гонял. Это ещё до всеобщей амбы было.

Эх, умели казаки воевать, умели и песни придумывать. Я ведь тоже из их кровей, из казачьих. Правда, мне до пращуров что до Парижа раком: нет ни чуба, ни пики, ни шашки, ни отваги настоящей, но душа всё равно казачья.

Лило — та всё больше молчала, слушала, конечно, но подпевать даже не пыталась. Скорее всего, слов не знала. А может, не хотела. Мне в тот момент было всё равно. Могу и один горло драть.

— У меня вопрос такой: на следующей станции дадим о себе знать или так до Центральной потопаем, навроде ингогнито? — спросил я.

— Пожалуй, постараемся проскочить без лишней помпы. Кто знает, может в окружении Генерала есть ещё големы, и они будут охотиться на нас, — резонно рассудила девушка.

— Логично, — кивнул я. — Раз уж заговорили о големах, может, поделишься информацией: кто они такие, откуда взялись?

— Ты меня из праздного интереса спрашиваешь? — нахмурилась Лило.

— Почему из праздного?! — обиделся я. — Вдруг мы с ними ещё раз столкнёмся? Мне как-то не улыбается им спину подставлять. Уж если встречать, так автоматной очередью.

— Големы — плоды не очень удачного биологического эксперимента из серии «хотели как лучше, а вышло как всегда».

— Знакомое дело, — кивнул я.

— Пожалуй, это всё, что я могу тебе сказать. Остальное сможешь узнать только на Центральной, да и то, если получишь специальный допуск. Я, конечно, могу похлопотать, но на твоём месте я сначала бы хорошо подумала, прежде чем лезть в это дело. Далеко не все знания идут на пользу. Некоторые из них бывают очень опасными. Впрочем, чего уж тут говорить. Ты и так многое увидел собственными глазами.

— Многое, но не всё, — возразил я. — Боюсь, мне теперь хочешь — не хочешь, придётся вникать во все нюансы.

— Тогда наберись терпения, — сказала девушка.

Я захлопнул рот. Пожалуй, она права. Не стоит мне совать нос в чужие делишки. Если у начальства возникнет желание, само меня просветит, а сейчас просто нужно держать ухо востро. Буду осторожным вдвойне или втройне, хотя жить под вечным напряжением сложно.

Эх, как хорошо было когда-то на Двадцатке.

Корочки големов помогли нам миновать посты без препятствий. Скучавшие автоматчики не удосужились внимательно изучить документы и пропустили нас без препирательств.

На следующей станции нам подфартило. Я краем уха услышал разговоры двух торгашей и узнал, что сегодня на

Центральную пойдёт мотодрезина с грузом. Дальнейшее было делом техники. Я, где уговорами, где подкупом, на который пошли вещи убитых големов, сумел договориться с нужными человечками, и в итоги мы с Лило попали на этот «состав».

Дрезина везла за собой облегчённую железнодорожную платформу, кроме мест для бойцов охраны нашлись и два для пассажиров. Понятно, что ехать куда быстрей и приятней, чем натирать ноги во время пешеходной прогулки.

На Двадцатке тоже была подобная дрезина, но её эксплуатировали крайне редко. Полковник зря гонять технику не любил. Сам почти не ездил и другим не давал. С горючкой было туго, так как вся уходила на нужды поисковиков.

Эта станция была побогаче и потому вынужденно платила большие налоги. Вот и нынешний состав вёз на Центральную вырученные с поверхности продукты, одежду, лекарства, строительные материалы и прочие ценные вещи, натасканные здешними поисковиками. Те, похоже, вкалывали в поте лица.

Охраняли состав три бойца. Сидя на куче мешков, они по очереди передавали друг другу самокрутку. Принюхавшись, я уловил лёгкий аромат «дури» — высушенного мха, которым зарастали стены некоторых домов на поверхности.

Наркотический эффект от него был слабым, и начальство обычно смотрело на балующихся этой дрянью довольно спокойно.

«Крышу» мох не сносил, привыкания не вызывал, координацию почти не рассеивал. Курильщики чувствовали небольшую эйфорию, вот пожалуй, и всё. Сам не пробовал, но о каких-либо побочных эффектах мне слышать не доводилось.

Тем не менее, я без восторга наблюдал за накурившейся братией. Может, они и считали дальнейший путь некоей увеселительной поездкой, но я предпочитал дуть и на молоко и на воду. Судя по всему, мне и в дальнейшем предстояло заниматься этим «увлекательным» занятием.

Машинист подал из открытой кабины знак. Дрезина тронулась. Повеселевшие охранники полезли знакомиться. В первую очередь их интересовала моя попутчица. Парни были не прочь подбить к ней клинья, так что приходилось быть начеку.

Изнасилование по нашим меркам не самое тяжёлое преступление. В мире мужиков правят мужские законы, но я был готов вцепиться в глотку каждому, кто посягнёт на Лило. Наверное, троица охранников прочитала это в моих глазах, потому что довольно быстро от нас отстала.

Дрезина ехала медленно, намного уступая в скорости некогда носившимся тут поездам метрополитена, но я ощущал просто неземное блаженство от того, что убегающие за спину шпалы, преодолевались не на своих двоих.

Связь между машинистом и нами поддерживалась при помощи раций, хотя при желании до него можно было и докричаться. Сейчас один из охранников обменивался с ним короткими односложными репликами.

— Чего впереди?

— Как будто сам не знаешь? Темно, как в жопе негра.

— Ясно. Рули тогда.

— Сама едет, по рельсам. Не засоряй эфир. До связи.

— До связи.

Некоторое время ехали молча, думая каждый о своём, но игра в молчанку быстро надоела, и наши спутники попытались вновь завязать разговор.

— Куда путь держите? — спросил один, видимо старший в группе.

— А тебя это и впрямь колышет? — грубовато уточнил я, не особо стремясь отвечать на лишние вопросы. Меньше знаешь — дольше живешь. Непреложная истина, впитанная с молоком матери.

— Не особенно, — с деланным безразличием бросил тот. — Праздное любопытство. Люблю поболтать в дороге. Веселее все же, да и время быстрее летит. Привычка.

— Нам с вами до самого победного конца, до Центральной, — взвесив за и против, сообщил я.

— Понятно, — протянул он и, не найдя дальнейших тем для разговора, замолк.

— Давно в охранении ездите? — неожиданно подала голос Лило.

— Да почитай с того самого момента, как всё зачалось. Вот уж бы не подумал, что оно эдак обернётся.

— И как у вас, все спокойно?

— А что тут может произойти? До Центральной — рукой подать, патрули часто туда-сюда снуют. Проверяют всех. Тут ведь совсем недалеко перегон есть, и станция небольшая при нем. Не жилая конечно, но, используется как перевалочный пункт для сборщиков налогов. Добра там всякого — не меряно. Ну, и охраны соответственно.

— Чего тогда весь груз до Центральной тащите? — полюбопытствовал я. — Скинули бы все там — и риску меньше, и солярку сэкономите.

— Нет, брат, — ухмыльнулся охранник, затем не без гордости добавил. — Наш груз особый. Часть его прямиком

Генералу доставляется. Даже я не знаю точно, что в некоторых ящиках под нами. Так то!

Словно в подтверждение этих слов, невдалеке замерцали фонари и, вскоре дрезина, медленно сбавляя скорость, подкатила к развилке. Здесь пути расходились: главный уходил дальше в темноту туннеля, второй же был прегражден небольшим блокпостом, обустроенным по всем правилам фортификации. Мощный шлагбаум, сваренный из толстой трубы, надежно преграждал путь, да и несколько пулеметных точек не оставляли шансов для непрошенных гостей.

Луч прожектора осветил перегон и, голос, усиленный мегафоном, прогремел под сводами тоннеля: