— Только вера? — вздрогнув, спросил я.

— Не только она. Вера, надежда, любовь. За этими тремя словами многое стоит. Когда-то мы забыли о них и жестоко поплатились. Я не хочу повторения прошлых ошибок.

— Простите, отче, но вы меня не убедили.

— Конечно, — грустно произнёс священник. — Я и не пытался тебя в чём-то убеждать. Ты постепенно сам всё поймёшь. Вера, надежда и любовь займут своё место в твоей душе.

Я криво усмехнулся:

— Сейчас я верю только в себя, да и то не на все сто процентов. Любить мне некого, а надеяться не на что.

Простите, святой отец.

И ушёл спать. Впереди тяжёлая неделя.

Ботвинник заявился утром, сразу после семи. Я завтракал: доедал бутерброд, запивая слабеньким чаем. Эх, не пить мне никогда чифиря, заваренного Антоном.

Ботвинник уселся напротив, как раз на месте Игнатова. Оно всё ещё пустовало. Конечно, скоро сюда подселят кого-нибудь из обитателей Двадцатки, но некоторое время придётся жить одному. Последнее, с учетом всех обстоятельств, лучше. Мы с Антохой не один пуд соли вместе съели. Мне его не жутко хватало. Никто не сможет заменить друга, даже такой отличный парень, как Ботвинник.

Димка почувствовал это, заглянул мне в глаза:

— Ты как, Лось?

— В смысле?

— В моральном аспекте. Готов?

— А какая разница? Сказано девку доставить на Центральную, значит, доставлю. Сплавлю с рук на руки и сразу обратно.

— Не хочешь там остаться?

Я пожал плечами:

— На Центральной? Кому я там нужен! Здесь моя деревня, здесь мой дом родной.

— Так ты у нас этот самый… патриот… локального масштаба.

— Вроде того, — кивнул я.

— Ну а девчонку не боишься? Вдруг она фортель какой-нибудь выкинет.

— Тогда это будет последний фортель в её жизни, — пообещал я.

Димка хлопнул меня по плечу:

— Молоток! Продолжай в том же духе. Знаешь, что эта фифа с Козловым ночью сотворила?

Я допил чай, прожевал последний кусок бутерброда и ответил:

— Да откуда ж мне знать-то? Расскажи. Время есть.

Ботвинник хохотнул (это он для меня старался, поднимал настроение, как мог):

— История будет кровавой и драматичной.

— Этим меня не удивишь. Я такого насмотрелся и наслушался. Сам понимаешь…

— Ты меня слушай, не перебивай, — благодушно улыбнулся Ботвинник. — Козлову видать девка запала за душу, вот он и решил воспользоваться моментом, пока она в изоляторе кукует. Решил, что там посговорчивей будет. Грех не воспользоваться. В общем, пришёл он в изолятор, приказал дежурному отпереть дверь и впустить к задержанной. Типа срочно допросить надо. Дежурный, ясно дело, спорить не стал, выполнил, всё что велели. Козлов прихватил с собой бутылочку и давай значит охмурять красавицу прямо в камере. Да видимо перестарался. Она так ему промеж ног врезала, что согнулся наш зам буквой «зю» да так, что не разгибается. Поделом, конечно.

— Поделом, — согласился я.

Димка посерьёзнел:

— Я тебе к чему это всё говорю: ты с этой кралей ухо востро держи. Остерегайся. Она видно баба крутая, чего может — мы с тобой ещё на поверхности видели. Так что береги яйца и всё остальное. Ты меня понял, Лось?

— Допустим, понял.

— Ну, тогда с Богом. Обернись по-быстренькому. К нам в караван новичок один запросился. Надо будет его подготовить, потренировать. Кто ж лучше тебя с этим справится? А там глядишь ещё кого уболтаем. На поверхность в любом раскладе выходить надо, иначе загнёмся окончательно и бесповоротно.

— Загнёмся мы в любом случае, Дима.

— А я что — спорю?! — обиделся Ботвинник — Только мне хочется, перед тем как ласты склеить, ещё чуток атмосферу попортить своим углекислым газом. Так что ты нас не подведи, Саня. Флаг тебе, как говорится, в руки.

Топай.

Я вдруг вспомнил разговор с Доком.

— Дима, слушай, тебе раньше ничего необычного не встречалось?

— В смысле? — не понял старшина.

— На поверхности тебе не попадались обычные с виду вещи, наделённые необычными свойствами?

Ботвинник замолчал. Чувствовалось, что он охвачен внутренней борьбой. Я спокойно дождался её завершения и ни капельки не удивился, когда услышал:

— Встречались, Лось, и не раз. Только я долго внимания им не придавал. Была бы от них польза хоть на грамм, а так… Никчемные игрушки, в основном. Удовлетворил любопытство, Лось?

— Удовлетворил, — нейтральным тоном подтвердил я, понимая, что концовка разговора вдруг пришлась Ботвиннику не по душе.

Пожалуй, далеко не все эти артефакты были однозначно бесполезны, имелись, видать, толковые вещицы, но болтать о них старшина не мог или не хотел.

Перед самым выходом меня перехватил Толик. Он переминался с ноги на ногу и всё хотел что-то спросить, да видимо то ли стеснялся, то ли опасался, что подниму на смех. Наконец решился и заканючил противным голосом:

— Слышь, Лось, тебя ведь всё равно долго не будет. Может, отдашь мне пару зелёных талончиков? Ты ими всё равно не пользуешься…

Я усмехнулся:

— Что, приспичило?

— Ага, — закивал Толик. — Соскучился я по бабскому обществу, да и бабёнки по мне тоже. Только меня без талонов

Сидорыч не пускает, обещал руки-ноги переломать.

— Раз обещал, значит сделает.

— То-то и оно, что сделает. По этой причине я и заглянул к тебе на огонёк. Ну, как — выручишь товарища?

Сидорыч у нас на Двадцатке поставлен заведовать весьма ответственным учреждением. Так повелось, что мужчин на станции (на других, кстати, тоже) в разы больше чем женщин. Очевидно какие-то последствия войны, дополнительные побочные эффекты что ли. Понятно, что такая диспропорция ни к чему хорошему не приводит, вот почему для решения этой проблемы и появились своеобразные улицы красных фонарей, а вернее отдельно стоящие вагончики с податливым женским персоналом. Доступ туда строго по талонам. Сидорыч строго бдит, дабы халявщики не смогли прошмыгнуть никоим образом.

Я воспользовался зелёным талоном всего один раз, когда был совсем молодой и незрелый. Впечатлений хватило надолго, в основном негативных. А совсем интерес пропал после того, как по настоянию Полковника отец девушки, в которую я был тайно и очень сильно влюблён, за повышенный продпаёк для всей семьи устроил туда свою дочь. Мне очень бы не хотелось увидеть Настю «при исполнении».

— Выручу, — сказал я и отдал Толику накопившуюся за всё время стопку зелёных бумажек. Пускай резвится, даже с

Настей. В конце концов, это не моё дело.

— Только с одним условием, — предупредил я.

— С каким? — насторожился он.

— Будет возможность, подкинь Кабанихе чего-нибудь из съестного. Договорились?

Толик просиял:

— Лады. По рукам, Саня?

— По рукам.

Я зашёл в изолятор, велел выпустить девушку. Она с достоинством вышла из дверей. Большинство людей на её месте выглядели бы уставшими и помятыми, но только не она. Выглядела так, будто ночь провела не на жёсткой шконке, а проспала на пуховой перине.

— Голодная? — спросил я.

Девушка промолчала, вместо неё заговорил дежурный:

— Завтракала она. Сам относил.

— Тогда в путь, — резюмировал я. — Только без фокусов, предупреждаю. Если что, буду стрелять на поражение.

Девушка удостоила меня кивком. И то хлеб. Буду считать, что договорились. Убивать такую красоту жалко, конечно, но умереть из-за неё в цвете сил неохота.

Вдвоём дошли до последнего поста, охранявшего выход в туннель. Возле костра приплясывали дрожащие от вечного холода безусые парнишки-охранники, каждому лет по пятнадцать-шестнадцать.

Я показал выданный Полковником пропуск, мальчишки разобрали проход в баррикаде и пожелали счастливого пути.

— Спасибо, ребята, — поблагодарил я. — Себя берегите.

Парни направили луч мощного прожектора вглубь туннеля. Неплохо, хотя бы сотню-другую метров пройдём при относительном освещении. Дальше будут редкие уцелевшие лампы, раскиданные на большом расстоянии друг от друга. И ещё тёмнота, пугающая и опасная.